Топи и выси моего сердца. Дневник - Дугина Дарья Александровна - Страница 60

То неловкое чувство, когда ты пропустила пасхальный крестный ход из-за того, что говорила про Госси в эфире 2-часовом африканского ТВ.

Такое странное. Кажется, что все, что он делает, оно такое хорошее и сильное. Не отпустило. Только работа. Во мглу. Только работа, только работа. Раз, раз, раз – шажочек за шажочком. Один, второй, третий…

Политическая депрессия.

00:02

Главное, что окно открыто. А когда его закрывают, становится сложно дышать. Но потом проходит (знаю).

Билеты военных облиты кровью, и кровь русская, даже если измазан билет желтым и синим цветом. Синий можно оставить. В Москве весна. Кажется, можно дышать или быть, или жить, или умирать от усталости.

Я, короче, устала. Но даже в дождь солнце воссияло над Москвой.

Очень хочется проехать Шую, Иваново, русские города и Череповец, и вообще – весна веснится. Потихоньку угасает воспоминание о далеких ошибках. Здорово быть человеком, кто умеет запускать такое восприятие сразу после ссор.

Но ссоры – это всегда то, что можно склеить. А смерть это, то что уже никак не обратить вспять. Кроме Пасхи. Но оно столь сакральное…

Начинает отпускать и становиться ненавязчивым. И уже понимаю о невозвратном. К лучшему. Пойму все позже.

Занудный блог продолжается.

Сегодня я вышла на сайкле на самую высокую скорость, которая была, и продержала на ней тридцать секунд темп. Не задохнулась. Увидела хорошие показатели пульса. Практически не устала после этого. Первый раз за последнее время забыла рабочий телефон, куда пришли сообщения и звонки. Не перенервничала, хотя и покурила сигареты, которые больше, конечно же, не курю. Загрузила день до 23–50 часов.

Пакистан. Конференция. Африканский эфир. Встреча.

Приеду домой, обновлю телегу. Спать. А потом закончится спать и начнется эфир. Но чтобы он прошел хорошо – читать, йога, просыпаться рано, ехать на эфир, и катастрофически важно довезти завтра гуманитарку до Церкви. Еще не забыть массу отчетов, а в четверг – сильный разгон комментариев. Вывели из себя. Я сижу и плачу после пакистанского эфира. Уставать запрещено законом. В нашей стране, в ней много, что запрещено.

Меня обидели.

Будильник не переставлять никогда. Брожу бледным трупом в Останкино в салатовом пиджаке.

Хорошее дня: провела много встреч, от одной к другой без провалов.

Петроградск. Ужин за 150 рублей. Фалафель в пите. С чаем за 40 рублей. Еще как-то совсем устала. Но об этом нельзя говорить. А о том, о чем не следует говорить, о том следует молчать.[412]

Неезженные ветви метро. Мы, невротики

Интересно: у меня разные глаза. Один более круглый, другой вытянутый. Еще замечательно – ездить, кружить по городу этому – еще важное: спортивное. Добро пожаловать во взрослую жизнь! (То чувство, когда за один день стал седым или не седым – но все равно у меня разные глаза).

Хорошее дня: встреча с Настей, совещание с дядей Костей[413], Мануэль 2.0 (живой).

Волевое. Вперед, рассчитывая силы.

Мудрое. Сосуществование измерений.

Правильное. Спокойное.

Запомнить это восприятие. А если точнее. И четче. То. – Моя жизнь перевернулась. Теперь есть до и после.

Это была лучшая поездка в СПб за всю жизнь.

Когда ты идешь один, а потом видишь, что ты не один идешь и что кто-то на этом пути тоже идет – или сидит, или даже красиво в раскинувшейся позе лежит – идти становится лучше…

Состояние абсолютного неслияния.

Пошла на эфир «Звезды». Оказалась на три часа заблокирована – ахахах…

Немного отдохнуть и чуть-чуть вернуться к себе и в себя.

Экзистенциальный переворот длиною в ночь. Мистерия. Трансформация. Черное принесло рассвет. Во всем этом сбоят только усталости. Физические в основном. Все остальное почти не сбоит.

Классика. Придти домой, сесть в угол и сидеть на полу. Встать!

Процитировала Новалиса на Первом канале.

На Маяковской пахнет снова запахом сырости. Сырые тряпки. Ездила отсюда долго в институт. Встречала этот запах. Учусь мыслить Москвой. Империя – это и Москва также. Болотами нельзя злоупотреблять, но и причащаться ими можно. Стать причастным. Со-причастным.

Достигла той степени банальности, что очарована Левинасом[414].

Встреча с Другим происходит именно тогда, когда мы перестаем расценивать другого человека как объект окружающего мира и становимся способными рассмотреть в нем субъект, личность, Другого. Власть пропадает, и наше Я само должно отдать себя под господство Другого. Все, что остается Самотождественному в этой ситуации, – это речь. Встреча с Другим, согласно Левинасу, происходит в словесном общении. Слово не требует власти и не проявляет насилия, «слово отличается от владения», оно делает разрыв в бытие нашего Я – создает лазейку для появления инаковости в нашей жизни. Диалог же возможен только между двумя лицами. [415]

Кажется, я нашла ответ на все вопросы своей небольшой складки[416]-травмы.

Как у Хайдеггера были нехоженые тропы, так у нас неезженые ветви метро.

Деконструкция[417] и деструкция[418]!

Помню как начиналась спецоперация. Как шла, до того, как узнала, по пустой улице около дома и услышала шепот флагов. Шорох Новороссии. Потом началось. Масштабно!

На следующий день французы спрашивали: «Зачем вы так?», а я гордо отвечала: «круто же». Потом приехала в Петроградск, и там ночные бдения, канал, смены, наверное, какое-то незначительное тепло, бессонность, Благородное Собрание[419]. И потом пивные раскаты и сложные пробуждения. Совещание, доведенное до автоматизма. Лестничные клетки – звук закрывающейся от ветра на шестом этаже двери, незапертая дверь в квартиру, когда выходили на лестничную клетку… Вновь балкон, и жалобы от близрасположенного о том, что берем слишком медленно города. Еще тогда мне не понравилась эта нетерпеливость – будто клиповое мышление жаждет быстрого обновления ленты. Несколько таких дней. А потом после них уже ничего и не было. Потом операция стала вечной, удары – более сильными, мы отвелись от Киева, с кем-то уже развелись и прекратили любое общение.