Топи и выси моего сердца. Дневник - Дугина Дарья Александровна - Страница 12

В моей жизни есть две ветви метро: серая и красная. Над красной можно взять контроль. Над серой – нет. Сера-а-а-а-я моя жизнь и небоямая была когда-то, стремилась к закату, но…

Мне нужны тайники в днях недели. Такие, в которые можно запереться, спрятаться. Я люблю спать под тяжелыми одеялами. Всегда самые истинные сны были под тяжелыми одеялами. Никогда ничего хорошего не случалось, когда не было тяжелых одеял. Вагон метро не прерывистый. Длительность… Он ходит по горизонтали. Взлететь вертикально невозможно.

Закройте эти дни тяжелыми одеялами.

Я впервые смотрю полную версию интервью Петрова и Боширова – это outstanding[112].

Перестать. Сесть в корабль осени и смотреть в окна.

Да. Я записываю. Потом удаляю.

И еще с сообщениями так иногда делаю.

Итог дня:

два часа пробки,

10 минут вниз по лестнице,

продвижение на миллиметр в большом замысле,

двойные порции кофе в редакции,

две лекции по международным отношениям,

ищу иной взгляд на пейзаж.

Бегать в трех лосинах. По лужам. Под Исаака Сирина. В трех потому, что в двух прохладно. Видимо, Павловский полумарафон я побегу в штанах-дутиках и пуховике и, конечно, в тяжелом одеяле.

Завтра последний ранний подъем. И потом я просто беру и сплю. Два утра – субботы и воскресенья. Беру и сплю.

Вышла не на той станции. И стала куда-то идти. Забыв. Надо подобрать фотографии, для картинок. Нужно написать колонку, нужно сделать материалы. Нужно собрать ссылки. Нужно сделать mind map. Нужно найти платье. Почему так много боли от простого преодоления лени?

Не люблю те часы, что идут после 10. Без ранних подъемов было иначе, но хуже. Электрички, поезда, лестницы, ходьба… Может быть, просто приехать и хотя бы немного поспать… Есть кто спит меньше, и они еще живы. Есть у кого все эффективнее. Я не могу встроиться и войти в ритм. Все вокруг начинает ветшать. Одинокое. Острее. Режет. Старение. Здесь. Осень. Умирание. Дождь.

Вышибает. Но я держу темп. Нужно увеличивать объемы и силу. (Я не про бег). Кто говорит, что на 3 фронта нельзя вести бой? Кто сказал, что на 5 фронтов нельзя? Прочитав нечаевский манифест, и снова, снова, снова в беспроглядную мглу. Что произошло ныне? Простота взгляда. Начать. Я спасаюсь от усталости пробежкой и грезой о тяжелом одеяле.

Взрослый. И усталый. Это когда сел не пол у кровати под дарк-джаз, облокотился о шкаф, заснул, проснулся и дальше по делам…

Заснуть?! На полу?! У шкафа?! Сидя?!

И поставив будильник! На всякий случай, чтобы не проспать эфир. Не следует переутомлять.

Тем временем я пробежала десятку со средним темпом 06:10, что хорошо, без скрипящего сустава, с определенной легкостью и под лекцию о талассократии. Учу держать хороший темп. Тело – лишь изнанка души.

Хорошая новость: нашла платья.

Плохая новость: я – абьюзер.

Хорошая новость: заснула на 20 минут на закате…

Плохая новость: проснулась.

Хорошая новость: тяжесть одеял лучше тяжести чужих рук.

Плохая новость: одеяло недостаточно тяжелое.

Хорошая новость: видеть волю в человеке приятно.

Плохая новость: но только при отсутствии глупости.

Доброе утро, репликанты! Свидетель дня

Темная тема уже недоступна. Включите ее, чтобы вам было удобнее читать.

Dasein May Refuse. Il faut être absolument moderne[113]…

История о том, как одна девушка в 2014-м году выбрала неправильный фронт…

А почему планерка в моем расписании стоит в 04:50? Я что-то не знаю о себе? До того, как проснуться, я провожу планерку?

Надеюсь, маркер физической нормы упал не от того, что, я, возможно, заболела…

Надеюсь пронесет, не заболела. Но я-то ладно. Важнее родители.

Сегодня не бегаю. Завтра бегаю.

Кажется, правда надо восстановиться.

Болею ли я или нет? Надеюсь, что не болею. Не хочу очень болеть. Не только я – главное, чтобы не старшие. Будем уповать, что Бог спасет от этой хвори, и чтобы не заразила никого и я сама.

Вот такая еще есть история. Хочу спать почти весь день (на протяжении всего последнего месяца). Но когда приходит время сна, сижу и работаю, и не иду. Потому что не то, чтобы не хочу… Но мне как-то очень важно быть свидетелем дня – того, как он развивается, как мрак приходит через воды сумерек, как разливается холод, как улица зажигает лужи и включает дарк-джаз.

Раньше я все время спала, теперь я пытаюсь все время бодрствовать. Будто последние дни… Может это последствия свидетельствования двух смертей недавних… Может быть…

В 1921 году он[114] написал автобиографическое стихотворение «Память», в котором лирический герой перечисляет свои главные ипостаси («колдовской ребенок», поэт, путешественник и военный) и размышляет о конце своего пути.

«Он был удивительно молод душой, а может быть, и умом. Он всегда мне казался ребенком. Было что-то ребяческое в его под машинку стриженой голове, в его выправке, скорее гимназической, чем военной. То же ребячество прорывалось в его увлечении Африкой, войной, наконец – в напускной важности, которая так меня удивила при первой встрече и которая вдруг сползала, куда-то улетучивалась, пока он не спохватывался и не натягивал ее на себя сызнова» — писал о нем Владислав Ходасевич.

Слушаю Ника Кейва[116]. Немного – чтобы проверить наушники. И очень начинаю тосковать из-за того, что, может, это ковид. Ответственность чувствую. Надеюсь, нет. Надеюсь, что нет.

Есть такое состояние – обезвоживание, когда почва становится сухой и распадается на берега – и между ними такие сухие каналы, как каболка, шрамом лежащая на пуштунских пространствах. Скоро мы забудем, что такое настоящий огонь-разрез спокойной кожи… Что такое накалы городов… Что такое напряжение внутреннего голема… Каково это, взращивать в себе Ангела – внутри себя… Скоро мы забудем песни Летова и вспомним что-нибудь проще. Я хочу когда-нибудь вернуться к той самой юности – полной меланхолии – полной странных хитрых улиц… Один раз в жизни у меня была потеря связи с пространством – я заметила, а сейчас уже нет.

Если не заболею, то бегу полумарафон. Если заболею – делаю, что хочу. Например, запишу новый трек.