Белое солнце пустыни. Полная версия - Ежов Валентин Иванович - Страница 34

– Рахимов, говоришь?.. Это хорошо бы – Рахимов, – вздохнул Сухов. – А вот если другие гости нагрянут…

Тут снова раздался павлиний вопль. Петруха посмотрел в сторону таможни.

– Отчего бы это, товарищ Сухов, – спросил он, – такой красивый хвост и такой противный голос?

– Для равновесия, – ответил Сухов. – Павлину хвост, соловью – голос.

– Это точно! – копируя Сухова, обрадовано подтвердил Петруха. – У соловья оперение… ну, совсем никудышное!.. Мы их у нас в Рязани каждую весну ловили. Когда он поет – его рукой брать можно!..

– Можно, – кивнул Сухов. – Но вообще-то, – он повел головой в сторону верещагинского дома, – это не павлин, а его подружка орала, так что хвост здесь ни при чем.

– Товарищ Сухов, я пойду… погляжу там, что к чему, – промямлил Петруха, отводя взгляд.

Сухов внимательно посмотрел на него и погрозил кулаком.

– Я тебе покажу «что к чему»!

– Товарищ Сухов, я же вам начистоту… – заныл Петруха.

– Ладно, ладно, – вдруг мягко улыбнулся Федор, подумав о том, как сам был влюблен. – Ты лучше воды набери – барышням кашу варить. А то помрет с голоду твоя зазноба.

– Есть набрать воды, – заулыбался Петруха.

– А за ворота не шастай – мало ли что…

Парень скрылся в люке. Разговаривая с ним, Сухов не забывал поглядывать вниз, на город, но пока все было тихо.

Он снова забрался на парапет, откинулся спиной на резную колонку.

Утро было прекрасным, жара еще не начинала донимать. Сухову очень хотелось разделить оптимизм Петрухи по поводу скорого прибытия Рахимова, но он давно привык на войне готовиться только к худшему, и это всегда спасало его.

После двух бессонных ночей спать хотелось нестерпимо. Сухов пожалел, что его покинул Саид. Тот мог бы его подменить, дать отдохнуть. Неопытному же Петрухе он не мог доверить свой пост.

Отряд Абдуллы появился на берегу моря. Когда первые из всадников приблизились к баркасу, раздались крики Семена:

– Гляньте… Ибрагим!.. Его папаха! – Склонившись с коня и подхватив на ходу меховую папаху, он подскакал к Абдулле.

– Бедный Ибрагим, – сказал Абдулла и повернулся к Саиду. – Пока я их не возьму, ты останешься здесь. – И, пришпорив коня, он направился к Педженту. Часть джигитов последовала за ним.

Саид, глядя Абдулле вслед, жалел сейчас только о том, что у него нет оружия и он не может выстрелом предупредить друга.

Четверка нукеров, охраняющих Саида, еще плотнее окружила его.

Сухов все же слегка задремал на крыше. Снова над ним запорхали сладкие сны, но привычное напряжение солдата, не отпускавшее его во сне, успело вовремя дать сигнал: что-то не так. Сухов открыл глаза – нукеры Абдуллы бесшумно окружали крепость. Чтобы понять это, Сухову не нужно было многого. Опытному глаза хватило еле заметного движения в тени глинобитного строения да фигурки, метнувшейся через узкую улицу. Сухов мгновенно пришел в себя и даже испытал облегчение: кончилось мучительное ожидание, наступила пора действий.

Он тихо спрыгнул с балюстрады на крышу и в следующую секунду увидел, как со стороны берега на узкую улочку, ведущую к дворцу, выносится группа всадников. Они все видны были, как на ладони. Конечно же, установи Сухов здесь, на крыше, пулемет, он мог бы из такой выгодной позиции сразу срезать с десяток всадников, но это значило бы обнаружить себя и принять открытый бой. Выиграть такой бой, сражаясь с целым отрядом опытных головорезов Абдуллы, было делом маловероятным. Сухов же за ночь продумал разные варианты своих действий.

Петруха спустился во двор с большим медным кувшином и набрал в него из колодца воды. Затем он поднялся к дверям «женского общежития», где был у него ночью пост, постоял, послушал… Женщины, к его огорчению, еще не проснулись. Он снова спустился вниз во двор и вышел за ворота, нарушив тем самым запрет Сухова. Не успев сделать и двух десятков шагов, он увидел отряд всадников, мчавшихся в атаку на дворец…

Почувствовав внезапный холодок в животе, Петруха заметался, выбирая позицию, плюхнулся в полузасыпанную траншею и торопливо начал пристраивать винтовку на отвале. Кони, идущие во весь мах, уже выносили всадников на площадь перед воротами. Они летели прямо на него. С трудом пересилив желание зажмуриться, Петруха поймал в прицел первого всадника и спустил курок. Сухо клацнуло железо о железо. Осечка. Петруха уронил голову на землю, ожидая удара сверху. Но только песок и камешки от пронесшихся над ним копыт хлестнули по рукам, закрывшим голову. Всадники пронеслись мимо, то ли не заметив Петруху, то ли решив не тратить драгоценные секунды на столь ничтожного противника.

Абдулла осадил коня у ворот, спрыгнул с него и, размашисто шагая, подошел к дверям дворца-музея.

На нем были штаны из замши, мощный торс облегал новенький английский френч, на голове – красиво уложенная чалма.

Стремительно поднявшись по лестнице, он задержался у вывески «Общежитие первых свободных женщин Востока», прочитал ее и ногой распахнул дверь в помещение. Сопровождавшим его нукерам приказал остаться за дверью, закрыл ее за собой.

…Жены его, сбившись в кучу, с мольбой смотрели на своего мужа и господина.

Абдулла глянул на кровати, к которым были прикреплены таблички с именами каждой его жены – на русском и персидском языках (эти надписи делал Лебедев, за что Сухов обещал ему в будущем дополнительный паек) – и потемнел от гнева.

– Станьте каждая у своей кровати, – приказал он.

Женщины подчинились.

– Джамиля, разве тебе плохо жилось у меня?.. Почему ты опозорила мое имя? – спросил Абдулла; в мрачном голосе его проскользнули грустные нотки. – Разве я не любил тебя?.. А ты, Лейла?.. Обидел ли я тебя хоть раз?.. Почему ты не умерла, когда тебе предложили стать бесчестной?.. Разве ты не клялась мне в том, что всегда будешь мне верной женой?.. А ты, Гюльчатай?.. Помнишь тот день, когда мы впервые встретились с тобой?.. Почему вы встали на путь бесчестья? Почему обесславили мое имя и покрыли его позором?

– Мы были верны тебе, господин, – тихо сказала Джамиля.

– А кто поверит этому?! Ведь вы побывали в руках неверных!.. Да простит меня Аллах, но нет вам прощения. Пришел ваш час!

Произнося слова осуждения, Абдулла не испытывал к своим женам ничего, кроме равнодушия. Горькая тоска по единственной любимой им женщине не оставляла его.

Он спустил предохранитель своего маузера…

Сзади донесся легкий шорох – обернувшись, Абдулла увидел в узком окне Сухова; тот сидел на подоконнике, позади него на веревке висел пулемет, в руке он держал револьвер.

– Руки вверх. И лицом к стене, – негромко приказал Сухов.

Абдулла медленно поднял руки.

– Брось оружие. Если что – стреляю, – ласково добавил Сухов.

Абдулла нехотя раскрыл пальцы, сжимавшие рукоятку тяжелого пистолета, и маузер с глухим стуком упал к его ногам.

– И кинжал…

Сняв с пояса кинжал, Абдулла бросил и его на пол.

– И пять шагов вперед, – с улыбкой закончил Сухов.

Абдулла сделал пять шагов, не отрывая косого взгляда от Сухова, готовый в любую минуту перехватить инициативу, но красноармеец был опытен в каждом своем движении – это Абдулла определил сразу. Вместе с тем он, как и Сухов при его пленении на берегу, с некоторым облегчением подумал о том, что если его не застрелили сразу – значит, он зачем-то нужен, и теперь у него есть время, а следовательно, и возможность изменить ситуацию в свою пользу. С этой минуты Абдулла стал напряженно ждать подходящего момента.

Сухов спрыгнул с подоконника, таща за собой пулемет, ногой отбросил подальше кинжал, маузер взял себе.

– А теперь вели своим нукерам убираться отсюда.

Абдулла покосился на него, сверкнув глазами.

– Чуть что – я не промахнусь… – Сухов спрятался за высоченную спинку музейной кровати, которую приволок и собрал для Гюльчатай Петруха. Оттуда удобно было держать Абдуллу на мушке. – Абдулла, руки-то опусти, – посоветовал он ласково.