Элиза и ее поклонники - Адамс Дженнифер - Страница 12

Разумеется, как человек чести, Филипп не думал разглашать случайно раскрытую чужую тайну. И все же нельзя было допустить, чтобы роман Элизы продолжался. Скандал мог оказаться губительным не только для нее самой, но и для репутации всех фон Фрайбергов – семьи, к которой принадлежал лучший друг Филиппа.

Элиза – то есть, конечно же, графиня (именно так ее следовало называть тем, кто не состоял с ней в родстве) – взяла несколько мощных аккордов. То, что она играла сейчас, было очень несхоже с тем милым легким менуэтом, который исполнялся ею позавчера для родителей и фон Кребернов. Теперь она вкладывала в свою игру некое чувство, не поддающееся описанию, слишком сильное и страстное для невинной девушки с глазами косули и мягкими изгибами стана.

Филипп кашлянул, отгоняя от себя вновь возникшие неподобающие мысли. Как он с собою ни боролся, с того музыкального вечера в курзале и до сих пор ему снова и снова представлялась Элиза в объятиях мужчины. Каково это – держать ее в руках, пробуждая в ней те чувства, что она описала в своем письме?

Перед входом в музыкальный салон Филипп остановился и огляделся. Не смотрит ли кто-нибудь? Граф с сестрой еще не вернулись из города, графиня села в карету и отправилась на прогулку в сопровождении Франца и Амели, Йозефина сидела в саду с гувернанткой и стопкой книг. Ежели никто из слуг не окажется рядом, то разговор Филиппа с Элизой останется для всех тайной.

Он тихо открыл дверь музыкального салона и, войдя, тут же ее затворил. Молодая графиня фон Фрайберг сидела за роялем, спиной к вошедшему. Музыкантша была, по-видимому, так увлечена игрой, что даже не заметила появления гостя. Это дало ему возможность немного понаблюдать за ней. Тонкую талию обтягивал светло-зеленый шелк пышного платья. Все тело пианистки слегка покачивалось в такт музыке.

Рукава с огромными буфами (de rigueur[9] для дам в том сезоне) были подтянуты при помощи пружинных колец и заколоты на плечах. Эта деталь, не вполне вязавшаяся со всегдашней утонченной благопристойностью манер Элизы, потрясла Филиппа своей интимностью. Молодой человек так смутился, как если бы заглянул барышне под юбку и увидел икры, обтянутые чулками. «Она подобрала рукава только лишь затем, чтобы они не мешали ей музицировать, – успокоил себя он. – Откуда ей было знать, что я войду?»

Играла Элиза превосходно. Филипп впервые слушал ее с таким вниманием и видел, как она всецело отдается музыке.

Отдается… Проклятие! Почему же ему не думалось ни о чем другом? Давно пора было сказать девушке то, что следовало, и выбросить все это из головы. Но сейчас Филипп мог только стоять и смотреть на спину Элизы, на ее нежную шейку и на локон, выбившийся из прически. Лаская клавиши фортепьяно, она манила и дразнила его.

Он закрыл глаза.

Глава 12

Завершив фортепьянную сонату энергическим аккордом, Элиза сделала глубокий вдох и выдох. К счастью, ее отца не было дома, и он не мог выразить недовольство тем, что сегодня она выбрала для своего музыкального занятия столь нелюбимого им Бетховена.

– Вы отлично играете, графиня, – произнес мужской голос.

Элиза обернулась. У закрытой двери стоял Филипп фон Хоэнхорн. Давно ли он вошел? Сердце замерло – вероятно, от испуга. Видя, что молодой человек медленно приближается к ней, она нахмурилась.

– Что вам угодно?

– Я должен говорить с вами об одном важном деле.

– Не знаю, подобает ли нам беседовать наедине. Не лучше ли будет, если вы хотя бы отворите дверь?

Элиза опять повернулась к клавишам и опустила на них руки, но не заиграла. Что вдруг понадобилось от нее другу Франца? В последние дни ей не раз казалось, будто он за ней наблюдает, и потому она неловко чувствовала себя в его обществе. Возможно, он в нее влюбился? Едва ли. Иначе он не был бы так рад тому, что на вчерашнем званом вечере ему выпало вести к столу хорошенькую фройляйн фон Биндхайм. Но тогда зачем же он вздумал отвлекать ее, Элизу, от уединенного музицирования?

Филипп фон Хоэнхорн подошел к роялю так близко, как если бы собирался перевертывать нотные страницы.

– Полагаю, никому, кроме вас, не следует слышать того, что я должен вам сказать.

Элиза встретила его взгляд и почувствовала, как желудок сжался от какого-то непривычного ощущения. Или это было сердце? Нет, конечно же желудок. Она просто забеспокоилась: вдруг гость принес ей какое-то дурное известие?

– Могу ли я быть откровенным? – спросил Филипп.

– Сделайте одолжение, – кивнула Элиза.

– Я нахожу ваше поведение крайне неподобающим и даже опасным, – произнес он, глядя на нее серьезно, почти сурово.

Что же она сделала?

– Я вас не понимаю.

Филипп фон Хоэнхорн достал из жилетного кармана сложенный листок и протянул его ей.

– Это писано вашей рукой, не так ли, графиня?

Сердце Элизы забилось быстрее. Да, это был ее почерк. Ее письмо. Вернее, страница из первой главы ее романа, которую она давала читать Анне на бале.

Как это попало к Филиппу фон Хоэнхорну?

И – что еще важнее – прочел ли он написанное?

Элиза почувствовала жар, охвативший тело и прихлынувший к голове. Она подняла глаза. Взор Филиппа покоился на ней, лицо его было лишено всякого выражения.

Да, он прочел письмо. Несомненно. И подумал…

Ее щеки запылали еще сильнее. Грудь стала вздыматься и опускаться заметнее и чаще. Взгляд Филиппа невольно остановился на ее декольте.

Элиза быстро встала и, отвернувшись, перечла отрывок письма. Это было послание героя к героине, в котором он рассказывал, как встретил ее на бале и полюбил.

…твои чудесные глаза, твои губы – подобные лепесткам розы, они так и притягивают к себе мои. Ах, mon amour, мы должны найти способ уединиться! Для меня нестерпимо видеться с тобою только в обществе и вести себя так, будто мы едва знакомы, меж тем как вся жизнь моя зависит от тебя.

Далее следовала сцена на прогулке – вполне невинная.

Близится ночь, пора в постель. Закрыв глаза, я стану представлять себе, что ты со мной и твоя кожа касается моей…

На этом письмо обрывалось. Сочинительница, невольно переставшая дышать, теперь позволила себе вздохнуть с облегчением. По счастью, здесь ничего не говорилось о тех смелых ласках, которые вспоминала Мину. Их Элиза приберегла для следующих глав, поскольку не хотела, чтобы действие романа развивалось слишком быстро.

Опять сложив листок и спрятав его в карман, она повернулась к Филиппу фон Хоэнхорну. Молодой человек не сдвинулся с места и глядел все так же: серьезно и, как ей показалось, с осуждением. Неужели он принял литературное письмо за настоящее? Герой – мужчина, а она женщина, так разве не понятно, что эти строки не могут быть написаны ею?

Впрочем, нет, конечно же, их написала она, Элиза, но только не от своего лица, а от вымышленного. Письмо мужское, рука женская – разве так бывает на самом деле? Похоже, друг Франца не слишком-то сообразителен!

– Полагаю, нам лучше сесть, – сказала Элиза и направилась к канапе с высокой спинкой, а гостю указала на одно из кресел.

Возникшая пауза позволила ей вернуть себе утраченное самообладание. Они молча сели.

– Стало быть, по-вашему, мое поведение неподобающе и даже опасно? – осторожно спросила она.

Он кивнул.

– Но вы можете положиться на мою порядочность.

– И что же вы посоветуете мне предпринять? – промолвила Элиза, не сумев сдержать легкой усмешки.

Уж очень это было забавно – немного подурачить такого уморительно серьезного молодого господина.

– Расстаньтесь с тем мужчиной, ежели он не просит вашей руки.

Элиза склонила голову набок.

– А если он не может этого сделать?

Она не знала, какие мысли посетили Филиппа фон Хоэнхорна, однако с интересом подметила, что теперь его лицо порозовело. Так, значит, он считал ее способной безрассудно отдаться страсти? Элиза почувствовала себя почти польщенной, хотя ей следовало бы оскорбиться.