Наследник (СИ) - Старый Денис - Страница 37

И теперь для наведения порядка в ввергнутую в хаос Голштинию будут вводится датские войска, а русский корпус уйдет, якобы из-за угрозы русско-датского столкновения и займет, по имеющимся тайным соглашениям Ольденбург. Идут переговоры, в которых разыгрывается карта нервного и импульсивного наследника престола Российского, что никак не хочет отдавать Голштинию. При этом подчеркивается, что императрица очень любит племянника. Поэтому Петра Федоровича нужно было убрать из поля зрения и двора и посольств, иначе игра могла бы и не случиться.

После долгих размышлений Елизаветы

… Нет, конечно, не ее, императрица в последнее время и так была чрезмерно напряжена государственными делами, в которых разбиралась, но которые занимали ее многим меньше, чем личная жизнь или жизнь двора. Поэтому решение о том, чтобы оставить Екатерину Алексеевну в Ораниенбауме, Елизавете «нашептал в ушко» канцлер Бестужев, с молчаливого согласия нового фаворита Ивана Ивановича Шувалова. Ранее же государыня думала отправить невестку с племянником, чтобы побольше трудились над зачатием будущего императора. Иван Иванович Шувалов же, понимая, что возвышается над всеми, стремился не терять головы и в малом лавировать между интересами и мнениями в другой партии – условно «бестужевской».

Сам же канцлер посчитал, что наследник начинает набирать политический вес и императрица уже смотрит на него, как на мужа, а не вьюношу неразумного. Того и глядишь, сметут Бестужева, как песок с бумаги. Канцлер был уверен, что Петр Федорович – марионетка в руках Шуваловых. Именно они пустили мальчика в свой кошелек и платят долю от дохода своей «ресторации» и сахарного заводика.

Если получится создать условия для разлада семейной жизни наследника, который, как считают при дворе, необычайно влюблен в свою жену, то получится скинуть Петра Федоровича с лестницы, ведущей на политический Олимп. Молодой человек, безусловно, полностью себя отдаст разбирательствам с женой, потеряет вес в глазах общества и императрицы, наделает ошибок. Молодая Екатерина уже создала себе репутацию «душки», причем щедрой на подарки и внимание, так что получится отличная интрига, направленная на дискредитацию наследника. В этом же поможет и мнение о Петре Федоровиче, которое еще не развенчалось, что он недоросль немецкая и руссаком быть не может, да и муж не состоятельный, ибо до сих пор не имеет любовницы, как официальной, так и тайной.

Глава 4

Южный Урал, Поволжье, Самара, Москва, Петербург.

10 апреля 1946 – 17 июля 1746 гг.

- Ваши веселые рассказы, откуда они? – спросил Миних.

- Сам придумываю, - соврал я.

- Вы, какой-то особенный, кладезь идей. Нужно срочно, хоть силой, вывозить из Голштинии Ваших учителей, Петр Федорович, если они воспитали такого умника, то это гениальные люди, - распылялся опальный фельдмаршал.

- Не льстите, Христофор Антонович, очень многое, из того, что знаю – это самообразование, - ответил я.

Мы ехали уже как две недели на Урал, а точнее в Нижний Тагил. Сколько я не пытался ускорить наше движение, получалось плохо: заметенные дороги и местами раскисшие, малое количество почтовых станций. Но хорошо, что маршрут построен был в обход крупных городов, чтобы не быть там вип-персоной провинциальных мероприятий. И такие местные балы стоило посещать, чтобы создавать себе хорошую репутацию у «глубинного» дворянства, но не в этот раз. Тот же Нижний Новгород – торгово-промышленный город и нужен для России и в некотором роде и для моих планов. Но там могут находиться старшие дети почившего Акинфея Никитича Демидова, которые оспаривают завещание своего отца, а я сторону в этом споре уже выбрал.

В свое время, будучи промышленником и, пусть и в малой степени, но занимаясь металлообработкой – для участия в военных государственных заказах, интересовался знаковыми людьми, стоявшими у истоков русской промышленности. И Демидовы, что взяли пальму первенства у Строгоновых, были одним из столпов России, так как мощь армии, устойчивость государства, счастье и благополучие населения – это экономика и чем выше она, тем больше возможностей для увеличения всех перечисленных аспектов существования общества и государства. Не повернется язык говорить о счастье народа на Урале, тем более на заводах, где рабочие жили в среднем пятнадцать лет, делали очень важное дело, чтобы улучшить экономику страны, но имели прав и возможностей еще меньше, чем крепостные крестьяне.

Вот взять те же бунты XVIII века – они, прежде всего, экономические, как и многие до и после. Кондратий Булавин, от которого люди и стали говорить «Кондратий хватит» - поднял бунт за соль в Бахмуте и последующую реакцию Петра Великого, наступившего на казачьи вольности. Емельян Пугачев – искра в залитом бензином сарае: у башкир забирали земли, немцы в Поволжье не получили обещанных субсидий, труд на уральских заводах – каторжный, а тут Емелька. А еще в эту свалку легковоспламеняющихся причин для бунта, переселяли польских конфедератов в Поволжье. А они тихо ненавидели Россию, тихо, ибо даже тут за эту ненависть по мордасам получишь, но все вместе очень громко ненавидели русскую власть. Как не быть бунту Пугачева, да еще под благовидным предлогом защиты прав меня, убиенного?

В эту долгую поездку я взял Миниха по двум основным причинам, кроме тех, что мне было просто скучно и с Бутурлиным и с другими людьми из его комиссии, где нужно себя держать манерно и великосветски. С Минихом я себя так не вел, как то сразу установилось легкое и доверительное общение, Христофор Антонович показался мне нисколько не интриганом, но человеком общительным и прямолинейным. Еще Миних ехал со мной потому, он становился неким балластом на моих плечах. Дом его на Васильевском острове в Петербурге никто не собирался отдавать, несмотря на то, что он пустовал, а другого жилья у бывшего фельдмаршала не было, все имения изъяты. Ну и еще пусть этот гениальный инженер, волею судеб бывший и военачальником, либо проникнется моими делами, либо… валит сажать репу.

«Замороженного» фельдмаршала (по сути его не лишали чина, лишь временно дали дозволение на ношение мундира пехотного генерал-майора), в обществе пугаются, как черта, боясь не то, чтобы заговорить, но быть в поле зрения рядом. Внешне Христофор Антонович с юмором относился к такому поведению и знатных и даже мелкопоместных дворян. С трудом, строгими приказами не всех, но некоторых офицеров формирующегося Первого Воронежского егерского полка, пришлось урезонивать, так как те отказывались работать с Минихом, а Румянцев выбрал позицию нейтралитета. Командующий признавал Христофора Антоновича, как опытного военачальника, который даже стоял в Бахчисарае, но Петр Александрович был человеком высшего общества, а там Миних был игнорируемым.

Я видел, что опальный фельдмаршал колеблется и думает, сомневается. Миних не особо умеет скрывать свои эмоции. И тут, либо он увидит меня таким, какой я есть, без паркетных расшаркиваний, и проникнется планами, либо, если многое узнает, будет несчастный случай, и я буду горькими слезами оплакивать великого человека. Ну, а не будет осведомлен о каких тайнах – чемодан, карета, север.

Интересным было наблюдать, как у Миниха появлялся хищный оскал, когда проезжали Ярославль. Я с любопытством наблюдал за этим действом – ненависть, не проходящая с годами. Там проживал Бирон – старинный враг Миниха времен остермановских интриг. Только мне кажется, что они оба лишь неучи в искусстве интриговать – там преподавателем был – Андрей Иванович Остерман.

- Петр Федорович, можете мне сказать, почему Вы так упорно на протяжении всей совместной поездки просили и требовали у Александра Борисовича Бутурлина учитывать больше иных позиции в наследстве именно младшего сына почившего Акинфея Никитича Демидова – Никиты Акинфеевича? – задал вопрос Миних, которого я ждал с тех пор, как под Нижним Новгородом распрощались с посланником императрицы Бутурлиным.