Уроки судьбы - Езерская Елена - Страница 3

Никита подумал о Модестовиче'. О том, что управляющий опомнился и за старое взялся, ему Варвара потихоньку рассказала, когда он Анну из леса принес.

— Разве так бывает? — удивился тогда Никита. — Ведь Божий человек стал — не нарадуешься!

— Бывает, бывает, — кивнула Варвара. — Наш-то херр от удара умом повредился, да видать сани-то его обратно повернули.

— А как будто непохоже, — засомневался Никита.

— Меня не обманешь, — покачала головой Варвара. — Я человека насквозь вижу — не больной он, прячется. А скоро снова в силу войдет, ох, и наморочимся мы с ним!..

— Убью стерву! — словно надумав что-то, воскликнула вдруг Полина и подбежала к шкафу, где Варвара хранила разные опасные склянки с потравою.

— Ты что?! — бросился к ней Никита. — Что делаешь-то?

— Да клопы одолели, покоя от них нет, — тут же нашлась Полина.

— Грех это, Полечка, если дурное удумала, — тихо сказал Никита. — Не губи душу злобою, у тебя же — молодость, здоровье, красота…

— А на что они мне, когда свободы нет?

— Хочешь, я помогу тебе вольную добыть?

— Много вас — помощников… Мне один уже обещал вольную, а потом умом тронулся. Сыта я обещаньями по горло! Вам, мужикам, от меня только и надо одно…

— Но я тебе и вправду помогу, — горячо сказал Никита, стараясь быть как можно более убедительным.

— А попросишь за это чего? — Полина с интересом, но все еще недоверчиво взглянула на него исподлобья.

— Ничего, — честно ответил Никита.

Полина на минуту задумалась.

— А, ладно, — махнула она рукой и отошла от шкафчика. — Все равно всех гадов не изведешь! Неси вольную. Только помни: обманешь — Аньке не жить!

— Остынь, Поля! — «обиделся» Никита. — Мне обманывать не резон. Я помочь тебе хочу. По-настоящему.

— Что же… — Полина собиралась еще что-то сказать ему, но прислушалась и заторопилась. — Идет кто-то… Пора мне. А ты — как сделаешь, милости прошу в мою светелку! Да не красней, я от благодарности не отказываюсь. Это я с виду тертая, а по-человечески завсегда пойму — за добро плачу я одной лишь ласкою.

Полина сладострастно провела ладонью по груди Никиты и быстро вышла из кухни.

— Ох, — выдохнул он, — не девка, а кузница — и припечет, и придавит!

— Зачем Полина полетель, как куропатка? — шутливо грозя от двери пальчиком, появился на кухне управляющий.

Вот черт немецкий! — вздрогнул Никита. — Словно чувствует, что думали о нем…

— Это ты ее, Никитушка, пугаль? — Модестович обежал кухню, словно вынюхивая что-то, и, ничего не обнаружив, повернулся к Никите.

Может, спутала что Варвара, и управляющий не опомнился, снова засомневался Никита — глаз у Модестовича был мутный, раскосый, голова как-то странно перекатывалась от одного плеча к другому, и все движения тоже были странными — осторожными и плавными.

— Как же, — заметил Никита, — ее испугаешь, она сама, кого хочешь, застращает и на пушку возьмет!

— Девица — гренадер? — умильно рассмеялся Модестович и, вытянув из-под стола котенка Анны, принялся его гладить — жестко и против шерсти.

Лучик отчаянно замяукал и, сильно оцарапав управляющего, спрыгнул на пол. С Модестовича вмиг слетело все его фальшивое добродушие, и, нещадно матерясь на двух языках вперемежку, он заметался по кухне, и при этом отчаянно размахивал пострадавшей левой рукой.

Никита усмехнулся и вкрадчиво спросил:

— Карл Модестович, как вы насчет того, чтобы фальшивую бумагу по-быстрому составить?

— Что ты, Никитушка! — Модестович остановился и с наивной улыбкой захлопал рыжими ресницами. — Это грех большой перед Богом!

— Так я не о грехе, я об услуге прошу. За деньги.

— Об услуге? Да какая же это услуга, если деньги предлагаешь? — Модестович укоризненно покрутил головой и театрально повращал глазами. — Обидел ты меня, Никитушка… Пойду к себе, полью на окошке цветы — у меня там такая герань распустилась…

— Хватит пугало из себя корчить! — взорвался Никита и, схватив управляющего руками за горло, для пущей убедительности сжал пальцы. — Веди себя, как человек, Карл Модестович, а то мое терпение лопнет, и я доложу барину, какой ты на самом деле юродивый!

Модестович захрипел и знаками стал умолять, чтобы Никита ослабил хватку. Тот понимающе улыбнулся и отпустил свою жертву. Модестович сначала закашлялся, а потом повернулся к Никите — злой и совершенно нормальный.

— Напугал кота сметаной! Откуда у тебя деньги-то на фальшивую бумагу, конюх жеребячий?

— Я у Долгоруких расчет получил.

— Врешь! — не поверил Модестович. — Чтобы княгиня кому заплатила за работу по справедливости?

— Не княгиня, Андрей Петрович со мной рассчитывались.

Модестович призадумался.

— Это другое дело… Ты ко мне завтра приходи, я подумаю, что можно сделать.

— До завтра мне ждать некогда, сейчас пошли!

— Да где же я тебе нужную бумагу возьму? — оторопел от его напора управляющий. — Мне сначала на образец посмотреть надо. Примериться.

— А я тебе свою вольную покажу, но в руки не дам. Сам рядом сяду и следить стану, как ты рисовать начнешь.

— Больно ты, Никитка, прыткий, — Модестович с подозрением уставился на Никиту. — А зачем тебе вольная? Ты ведь уж давно от барина свободу получил?.. А, кажется, я догадался! Опять с Анькой бежать надумал? Да полно тебе, не сердись! Мне на вас обоих плевать, у меня свои планы есть, а в них деньги играют роль немаловажную. Сделаю я все для тебя, только уговор — деньги сейчас, и чтоб я видел, что они у тебя есть.

— Хорошо, — кивнул Никита и снял с шеи нагрудный мешочек, в котором хранил заработанные у Долгоруких ассигнации. — Вот, все, что под расчет получил.

Модестович хмыкнул и принялся ловко пересчитывать бумажки, потом удовлетворенно облизнулся и, скрутив деньги бочонком, быстро спрятал их в потайной карманчик сюртука.

— А вольная-то хороша будет? — словно между прочим поинтересовался Никита.

— Не сомневайся, — самодовольным тоном заявил Модестович, — никто не заметит, что подделка. У меня глаз-алмаз и твердая рука. А имя какое вписывать будем?

— Не надо имени, сам потом впишу.

— Дело твое, — пожал плечами управляющий. — Желание клиента — закон!

Никита понял, что Модестович подумал об Анне, и не стал его разубеждать. Они с Варварой договорились, пока Анна в себя не придет, никому о ее вольной не рассказывать. Вот самой полегчает, пусть все и объявит!

— Так пошли, что ли? — заторопил управляющего Никита.

— Как скажешь, — улыбнулся тот и с величайшей вежливостью указал ему на дверь, пропуская вперед.

— Э, нет! — хмыкнул Никита. — Мы с тобой, голубчик, рука об руку пойдем, чтоб вернее было.

— Недоверие для художника оскорбительно! — возмутился Модестович.

— Да какой ты художник! Ты — мошенник и вор!

— А Чего же ты тогда мошенника просишь о помощи?

— Надо! — нахмурился Никита.

— Ох, темнишь ты! — снова погрозил ему пальцем Модестович и подумал: «Но я твою тайну разгадаю!»

Конечно, вряд ли управляющий имел право называться художником, но каллиграф он действительно оказался отменный. И, глядя на то, как умело Модестович подделал почерк Корфа и срисовал виньетки, накрученные нотариусом, заверявшего подлинность документа, Никита уверовал в свою удачу. Ему было не жаль потраченных денег — теперь он мог отвести от Анны самую близкую беду, избавить поместье от присутствия Полины.

В то, что Полька польстится на эту бумагу, Никита не сомневался. Конечно, в глубине души он понимал, что его благие намерения достигаются далеко не чистыми средствами, но цель спасти Анну оправдывала для него все. Никита был готов принять на себя грех обмана — ведь не невинную Душу он соблазняет! Полина сама, кого хочешь, обманет и оболжет. И потом — уж очень хороша была подделка, ни за что не скажешь, что документ только-только высохнуть успел. Ни дать ни взять, самолично барином подписанная вольная.

Никита еще раз внимательно сравнил свою вольную с той, что подал ему Модестович, и с облегчением вздохнул — как близнецы! Даже и не угадаешь, какая из них настоящая.