Армия Трясогузки (Часть 2) - Млодик Аркадий Маркович - Страница 12

ИЛЛЮЗИОН ЦЫГАНА

Трактир просыпался в шестом часу утра. Повар открывал дверь каморки, в которой ночевал Цыган, и бесцеремонно дёргал его за ноги. Пора носить дрова и наполнять водой котлы, вмазанные в плиту. Спать приходилось мало, а в ту ночь Цыган не спал и двух часов. От беспризорников он вернулся часа в четыре. Вскочив с жёсткого топчана и вспомнив, что сегодня - день особый, он сладко потянулся и почувствовал себя бодрым, сильным и уверенным. Работал он усердно. С утра наносил дров на целый день, сложил их около плиты и запасся водой. Теперь он почти всё время мог находиться в зале. Цыган услужливо раскрывал дверь перед ранними посетителями трактира, помогал старику с двумя георгиевскими крестами принимать и подавать гостям одежду. Не забывал он и про грязную посуду на столиках - бегом относил её к судомойкам. В десятом часу Цыган увидел в окно Бедрякова, бросился к двери и распахнул её. Постукивая палкой по ступеням, Бедряков поднялся на крыльцо. На Цыгана он и не взглянул. Вошёл в трактир и остановился у широкого барьера, отгораживавшего вешалку. Старик подавал шинели офицерам. Бедряков не стал ждать. Снял полупальто и подозрительно посмотрел на барьер - нет ли пыли. Подскочил Цыган и проворно, одним движением вытер чистой тряпкой отполированное руками дерево. Бедряков положил пальто, сверху котелок и пошёл в зал к тому столику, за которым обедал вчера. А подвыпившие офицеры всё ещё не отходили от вешалки. Один шарил по карманам - искал мелочь. Другой расспрашивал старика, когда и за что наградили его крестами. И никто не видел, как Цыган вытащил из-под передника пачку листовок и, продолжая елозить тряпкой по барьеру, засунул их во внутренний карман полупальто. Как и вчера, Бедрякова обслуживала сама трактирщица. Она была ещё более любезной и разговорчивой, а он ещё более молчалив и замкнут. Но расплатился он так же щедро, и этим в какой-то мере смягчил трактирщицу, которую обидело его упорное молчание. - Странный человек, - сказала она мужу. - Два дня бьюсь, а так и не узнала: кто он, откуда? - Платит? - спросил трактирщик. - Ещё как! - Больше тебе и знать ничего не надо. Цыган ждал Бедрякова у дверей, проводил его низким поклоном и принялся убирать его столик: собрал тарелки, засунул под скатерть листовку, смахнул салфеткой крошки и вдруг, вскрикнув, опрометью бросился на кухню. В коридоре он столкнулся с Варей и, как сумасшедший, вцепился в неё. - Зови мамку! - Какая она тебе мамка! - Зови, говорю! Варя стряхнула его руки с плеч, подбоченилась. - Не кричи, черномазый! Захочу - и опить на улицу выгонят! Всё равно Митряевы у нас не обедают! Тогда Цыган сложил ладони рупором и прошептал ей в ухо: - Красный в трактире!.. Поняла?.. Листовку красную подсунул! Поняла? К столику Бедрякова подбежали втроём: и Варя, и трактирщик, и его жена. Цыган приподнял скатерть. Жирный чёрный шрифт так и лез в глаза: "Товарищи солдаты! Против кого вы воюете? Атаман Семёнов и японские генералы обманули вас!.." Трактирщик выкатил глаза, одёрнул скатерть и щёлкнул Цыгана по носу. - Ать на кухню!.. А ты - к себе, Варька! Он по-гусиному завертел головой на тонкой шее, увидел у окна трёх завтракающих офицеров и сказал жене: - Попроси их подойти! Трактирщик через скатерть прижал листовку к столу, словно боялся, что она исчезнет, и так и стоял в напряжённой позе, пока не подошли офицеры. - Извольте полюбопытствовать! - жарко шепнул он им и откинул скатерть... А Цыган с Варей стояли у окна в коридоре за кухней. - Который? Который? - нетерпеливо спрашивала она. - Слепая! - сердился Цыган. - С палкой? Видишь?.. В котелке! Бедряков не торопился. Шёл по площади после сытного завтрака, как на прогулке. А сзади без фуражек почти бегом его догоняли три офицера. - Учти, черномазый! - сказала. Варя. - Это я заметила, а не ты! - Что? - не понял Цыган. - Как он листовку - под скатерть... Я, а не ты! - повторила она. Запомни, если работать у нас хочешь!.. Тебе всё равно, а мне мама за это новое платье сошьёт! - Ладно! - согласился Цыган... Часов в одиннадцать к трактиру подошёл Трясогузка, присел на камень у помойной ямы напротив заднего крыльца. Цыган его ждал, выбежал во двор с двумя вёдрами грязной воды и, победно подмигнув другу, закричал, подражая трактирщику: - Ты чего тут околачиваешься? Ать со двора! Нечего тебе здесь делать! Всё уже сделано! - Не ори! Разорался! - включаясь в игру, пробурчал Трясогузка и схватил пустую консервную банку. Он даже замахнулся, будто хотел запустить её в Цыгана. А Цыган поставил ведро, а другое подхватил поудобнее, чтобы окатить Трясогузку помоями, но не окатил. И Трясогузка не бросил банку, а поплёлся со двора, как побитый, хотя ему хотелось петь и смеяться. Свернув в улицу, которая вела к особняку Митряевых, он прибавил шагу, а потом побежал, перекидывая из руки в руку консервную банку. Он знал, с каким нетерпением ждёт Мика сигнал. А Мика в это время хоронил овчарку. Утром Платайс рассказал о ночном происшествии и сыну, и управляющему. Мика чуть не расплакался от жалости. Он не сомневался, что Чако убил какой-то бандит, собиравшийся ограбить дом. Управляющий тоже подумал о ворах. И только Платайс знал, что произошло. Он не спал всю ночь, а когда рассвело, вновь вышел за ворота и осмотрел овчарку. Она была убита одним ударом ножа, убита натренированной рукой. Ещё ночью у Платайса мелькнула мысль: не семёновский ли филёр бродил у забора. Уж очень ловко и быстро расправился этот человек с сильной овчаркой. Осмотрев на рассвете убитую собаку, Платайс опять подумал о том же. Неужели за домом установлена слежка? Неужели семёновцы пронюхали что-нибудь? Не связано ли это с Бедряковым? Платайс присел на брёвна и огляделся. Он хорошо знал приёмы наружного наблюдения. Основное правило требует, чтобы наблюдатель находился в таком месте, откуда всё видно и в то же время сам он никому не виден. Таким местом могла быть колокольня. Это днём. Ночью с неё ничего не увидишь. Где шпик отсиживался по ночам? Не бродил же он всё время вокруг забора! Это неосторожно, тем более что во дворе - собака. Он, вероятно, подошёл к забору, когда заметил огонёк в окне особняка. Но откуда он пришёл? Где прятался до этого? Платайс поставил себя на место филёра и сразу же обратил внимание на ржавый железный кожух от круглой печки. Эта широкая труба лежала в канаве у дороги. Из неё виден и дом, и ворота. И в дождь там неплохо прятаться: сухим останешься. Уверенный в своей догадке, Платайс дошёл до кожуха и заглянул внутрь. Никаких сомнений больше не оставалось. Туда кто-то втащил несколько досок, чтобы удобней было сидеть. Валялась груда окурков. Столько папирос за одну ночь не выкуришь. За домом уже следили несколько ночей. Значит, эта слежка никак не связана с Бедряковым. Он заходил только вчера. Почему же семёновцы установили этот тайный пост? Где допущена ошибка? Что вызвало их подозрение? Мрачный вернулся Платайс в дом. Он пока ничего не решил, но твердо знал, что больше ни с Карпычем, ни с Лапотником ему встречаться нельзя. Он вынул донесение и сжёг его. Напрасно Карпыч ждал утром у ворот. Вышел управляющий и сказал, что господин Митряев нездоров и никуда сегодня не поедет. Хоронили Чако без Платайса. Ицко выкопал яму у брёвен и опустил в неё овчарку. Мика стоял рядом и всхлипывал не стесняясь. Девчонкам положено плакать. - Не плачь, Мэри! - сказал Ицко, закапывая яму. - Он уже старый совсем. Он даже потемнел от старости. Помнишь - он же светло-серый был. Или тогда у вас другая собака жила? Вкрадчивый голос управляющего насторожил Мику. Он вытер платком слезы. - Ничего не другая! Эта же! Чако!.. И шерсть у ней ничуть не потемнела! - А хочешь я тебе новую собачку приведу? - Ничего мне не надо! И не лезьте! Мика топнул ногой и побежал к воротам, а Ицко разогнулся и пристально посмотрел ему вслед. И опять, как и всегда, в этих бегущих ногах, в широко размахивающих руках он почувствовал какую-то неуловимую фальшь. Что-то было не так. Но что? Сколько раз Ицко ломал над этим голову, но так и не мог понять, в чём проявляется эта фальшь. Он старался почаще встречаться с Мэри, ласково заговаривал с ней, а она обрывала разговор на полуслове, убегала и запиралась в тех комнатах, куда управляющему без вызова входить не положено. Он бы мог не посчитаться с запретом, но боялся. Хозяин обещал, закончив дела, хорошо с ним расплатиться. А в том, что приехал настоящий Митряев, управляющий почти перестал сомневаться. Если бы это было не так, подполковник Свиридов не стал бы ждать столько дней. Утрамбовав ногами землю, Ицко закинул лопату на плечо и вернулся во двор. Только он закрыл за собой дверь и отнёс лопату во флигель, как по двору с грохотом покатилась переброшенная через забор пустая консервная банка. Выйдя за ворота, Ицко долго грозил кулаком и ругал убегавшего прочь Трясогузку, а Мика, приплясывая и улыбаясь во весь рот, ворвался к отцу в кабинет. - Всё, папа! Кончилась беда! Была - и вся вышла! Платайс неодобрительно посмотрел на сына. - Ты плохо себя ведёшь, Мэри! - Да нету его! - Кого? - Управляющего! Он во дворе... И этого, Бедрякова, тоже нету! Ура! Платайс вскочил, до боли стиснул сыну плечи. - Тихо! Это было сказано таким тоном, что Мика сразу стал серьёзным. - Нету, папа, Бедрякова, - повторил он. - Куда он делся? - Не знаю. - А что ты знаешь? - Мне сигнал дали, что беды больше нету! - Кто? - Тр... - Тр... - дальше? - спросил Платайс и вдруг догадался сам: - Трясогузка? Мика кивнул. - И Цыган здесь? - Да, папа, - признался Мика.