Культурные истоки французской революции - Шартье Роже - Страница 40

Итак, характер восстаний меняется. Бунты XVII века можно назвать народными постольку, поскольку в них принимают участие все местные жители, — людей сплачивает близкое соседство и социальные различия не имеют никакого значения. Дворяне, священники, местные чиновники участвуют в них наравне с крестьянами и мелким городским людом — все объединяются против посягательств на свои исконные неотчуждаемые права. Народ восстает против нарушения норм обычного права и объявляет себя защитником древних законных привилегий от чиновников, беззаконно их попирающих. Восставшие считают, что защищают короля от тех, кто его обманывает и нерадиво ему служит, их действия оправданы вековым негласным законом, гарантом которого является государь, и закон этот дозволяет противиться нововведениям, которые дерзко (и без ведома государя) нарушают условия основополагающего договора.

У культуры, зиждущейся на обычном праве, восстания заимствуют также ритуальные формы: они используют маски, переодевания, карнавальное противопоставление верха и низа, вершат свое стихийное и зачастую убийственное правосудие на языке празднеств (таковы пародийные процессы на карнавалах, громкие перебранки и шутливые расправы). Они действительно принадлежат к миру «народной» культуры, если определять ее не как культуру простого люда, деревенского и городского, по противоположности культуре именитых людей, но как набор мотивов и действий, которые имеются в распоряжении разных слоев общества (что не означает, что все используют их одинаково) и с помощью которых они выражают свое несогласие с государственной политикой и чиновниками и свои чаяния.

После вспышки мятежей в 1660—1675 годах (в Булонне, в Беарне, в Руссильоне, в Виваре, позже в Бретани) антиналоговые восстания сошли на нет, однако недовольство существующим порядком в сельской местности осталось, правда, приобрело другие формы. На смену выступлениям против грабительского государства в XVIII веке приходит протест, «душа, тактика, стратегия» которого изменились{235}. Во-первых, ненависть крестьян направлена уже не на чиновников фискального ведомства, а на местных сеньоров, на приходских священников, взимающих десятину, на предприимчивых фермеров. Методы борьбы также меняются: неприкрытое насилие и жестокая месть уступают место обращениям к местной судебной администрации или к королевскому правосудию. Наконец, изменяется география сопротивления властям: самая ожесточенная борьба против сеньоров разворачивается в восточной Франции, где раньше было спокойно, а в центральных и южных провинциях, где в 1624—1648 годах не раз вспыхивали крупные народные восстания, теперь не заметно особых волнений.

Яркий пример долгого и упорного сопротивления существующим порядкам путем обращения к правосудию — Бургундия{236}. После 1750 года сельские общины там все чаще пытаются добиться отмены несправедливых поборов и повинностей через судебные органы (местных бальи, а в случае нужды подают апелляцию в Дижонский парламент). Право «дозора и охраны», позволяющее сеньору укреплять свой замок за счет крестьян, право сеньора оставлять треть общинных лесов для собственного пользования, право «хлебной печи», обязывающее крестьян выпекать свой хлеб в печи сеньора за определенную плату, — вот против каких прав сеньоров в первую очередь восстают общины. Несмотря на то, что общинам часто отказывают в исках, они все же не перестают обращаться в суд, ведь общины не бедствуют: они продают древесину, заготавливаемую в общинных лесах, сдают внаем пастбища, они пользуются поддержкой интендантов, которые, чтобы сбить спесь с сеньоров, не препятствуют сельским общинам затевать новые и новые тяжбы. Благодаря риторическому искусству адвокатов, которых нанимают общины, судебные дела выходят за рамки узких целей, и каждый частный случай становится поводом для нападок на сами обычаи, которые лежат в основе прав сеньоров. Считая, что оброк является платой за защиту, и коль скоро сеньор больше не защищает общины, то они не обязаны платить ему оброк; утверждая, что сеньоры за давностью лет утратили свои права; отстаивая превосходство законов королевства над положениями поземельной росписи, которые ему противоречат, защитники общин разрушают власть обычного права и традиции, выражая и одновременно формируя протест крестьян против существующих порядков.

Встает вопрос: не это ли недовольство, направленное уже не против того положения вещей, которое складывается в государстве, а против власти сеньоров, обусловливает «политизацию деревни»? Ведь, похоже, восстания XVII века с их ностальгией по золотому веку, с их мечтой об отмене налогов, с их милленаристскими устремлениями, общинным единодушием, на самом деле, наоборот, находились вне сферы политики. А политизация предполагает существование реально достижимых целей, выражение антагонистических интересов без применения силы и мирное решение конфликтов путем вынесения их на суд соответствующих организаций. На протяжении XVIII века сельские общины (если не во всей Франции, то, во всяком случае, на части ее территории) обучаются такого рода политике, — они уже не столь враждебно относятся к налогам в королевскую казну и, в конце концов, смиряются с ними: ненависть их теперь направлена на сеньоров, чей произвол стал невыносим, а также на нарождающуюся капиталистическую систему хозяйства. На самом деле общины восстают не только против оброка, но также и против захвата сеньорами общинного добра, против огораживания лугов, создания крупных ферм. Этот протест, подогреваемый более грамотной и более близкой к городу благодаря обмену товарами и миграциям частью крестьянства, выражается языком адвокатов и философов, ратующих за переустройство общества, и хотя цели его ограничены, он сильнее, чем прежние вспышки насилия, подрывает основы власти сеньоров. Как это ни парадоксально, именно в то время, когда прекратились вооруженные восстания против официальных властей и выступления против самого образа правления страной, скромная, будничная, заурядная политизация в масштабе деревни приучает французов по-новому осмыслять свои взаимоотношения с властями. Важно не столько то, что до 1789 года сомнения в справедливости установленного порядка не затрагивали монархию и даже наоборот: сельские общины ждали от короля поддержки, — гораздо важнее, что народ перестал безропотно смиряться с прежним зависимым положением, стремясь критически пересмотреть то, что долгое время казалось принадлежащим к незыблемому порядку вещей.

1614-1789 годы: новая ориентация крестьянских чаяний

Чтобы понять, сколь глубоко изменилось отношение сельских жителей к власти со времени вооруженных восстаний до времени судебных процессов, можно сравнить наказы Генеральным Штатам двух последних созывов — 1614 года и 1789 года. Возьмем, к примеру, бальяж Труа, где сохранились (и были опубликованы), с одной стороны, наказы 250 приходов 1789 года; с другой стороны, — 11 наказов округов, подчиненных сеньорам, и 54 протокола первичных собраний для избрания депутатов в Генеральные Штаты 1614 года (в 1614 г. была трехстепенная система участия третьего сословия в выборах: приходы, округа, подчиненные сеньорам, и бальяжи, а в 1789 году — двухстепенная: приходы и бальяжи){237}. Внимательно изучив и сопоставив тексты наказов 1614 года с текстами наказов 1789 года, мы можем увидеть, как изменились чаяния и протесты шампанских крестьян и, более того, их представления об устройстве общества и политической ситуации{238}.

Жалобы и чаяния крестьян в 1614 году, нашедшие свое выражение в их наказах, можно разделить на три группы: недовольство действиями судебных органов и их решениями, ожидание религиозной реформы, протесты против королевской системы налогообложения. В приходах на эти три рубрики приходится соответственно 10%, 17% и 48,5% наказов. Процентное соотношение несколько меняется в наказах округов, подчиненных сеньорам, — эти наказы выработаны собранием, объединяющим представителей входящих в него деревень и жителей главного местечка или городка этого округа и составляет 22%, 22% и 28,5%. Доля жалоб на налоги, которая на первичных собраниях для избрания депутатов в действительности составляет 60%, потому что к ясно и открыто высказанным жалобам следует прибавить сетования на стихийные и прочие бедствия, которые постигли народ, и на несправедливое разделение земли, — ведь все это делает налоговое бремя непосильным, — уменьшается по мере того, как повышается уровень представительности наказа. Жителям округов, подчиненных сеньорам, легче было справляться с каждодневными трудностями, поэтому они уделяли больше внимания, чем деревенские общины, заботе о религии и судебной реформе. По сравнению с этими тремя проблемами (налоговой, религиозной, судебной) все остальные кажутся незначительными (в частности, жалобы на сеньоров содержатся только в 3,2% приходских наказов и в 3,9% наказов округов, подчиненных сеньорам).