Контора - Алейников Дмитрий Александрович - Страница 1

Annotation

Человек без протекции... Возможен ли для него деловой успех? Его удел — работа на нижней ступени служебной лестницы? Или же, свободный от обязательств, он без оглядки воспарит на самый верх? Эти вопросы ставит Дмитрий Алейников в своем новом романе «Контора», посвященном судьбам современных московских бизнесменов: менеджеров, дилеров, учредителей фирм. Но московские «менеджеры» — совсем не менеджеры и «дилеры» — все-таки не дилеры, утверждает Дмитрий Алейников. Справедлив ли такой упрек, решать читателю. Тем более что в героях романа он сразу же узнает своих знакомых, а может быть, и себя самого.

Дмитрий Алейников

ГЛАВА I

ГЛАВА II

ГЛАВА III

ГЛАВА IV

ГЛАВА V

ГЛАВА VI

ГЛАВА VII

ГЛАВА VIII

ГЛАВА IX

ГЛАВА Х

ГЛАВА XI

ГЛАВА XII

ГЛАВА XIII

ГЛАВА XIV

ГЛАВА XV

ГЛАВА XVI

ГЛАВА XVII

ГЛАВА XVIII

ГЛАВА XIX

ГЛАВА XX

ЭПИЛОГ

Дмитрий Алейников

Контора

(роман)

Спасибо огромное моей супруге Юлии за неоценимую помощь в создании романа

Слухи о том, что я работаю над этим романом, породили великое множество домыслов относительно его сюжета и действующих лиц. Спешу всех успокоить и приписать стандартное «все совпадения — только совпадения».

Все действующие лица романа — не более чем литературные персонажи. Они выдуманы. И если кому-то покажется вдруг, что он узнает прототип того или иного героя, желательно трижды сплюнуть через любое плечо. Это будет самое мудрое решение.

Автор

Подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим начальство не

Из указа Петра I от 09 декабря 1708 года

Городулин. Мне кажется, нужно только ум и охоту работать.

Глумов. Положим, что у меня за этим дело не станет; но что толку с этими качествами? Сколько ни трудись, век будешь канцелярским чиновником. Чтобы выслужиться человеку без протекции, нужно совсем другое.

А. Н. Островский. На всякого мудреца довольно простоты

Все работавшие называли этот офис конторой: «Когда будешь в конторе?», «Кто у нас в конторе?», «В контору народу вчера понаехало!», «В контору вчера новые стулья привезли...».

Когда открылся второй торговый зал, его тотчас окрестили «Маркой», так как располагался он на станции «Марксистская». «Я сегодня в «Марке»!», «А как в «Марке» с продажами?», «В «Марку» телевиденье явилось, не протолкнуться!». Контора же осталась конторой даже для новых сотрудников, которым, по здравому разумению, полагалось бы окрестить ее сообразно географическому положению. Подобное постоянство пытались объяснить тем, что в конторе находились бухгалтерия и дирекция. Но и переезд оных в фешенебельные апартаменты на Тверской не избавил старое здание от этого прозвища. Контора оставалась конторой.

Можно сказать, что это дело привычки. Называют же до сих пор Новый Арбат Калининским проспектом, а разливное пиво из железных баков — пивом, хотя и напоминает оно теперь по виду и запаху мыльный раствор после педикюра. Так же и с конторой: приходят новые люди по одному, так что зачем лезть со своим уставом в чужой пока еще монастырь? Вот и остается контора конторой.

Старожилы, не сбежавшие сами и не выставленные за дверь в ходе очередной реорганизации, еще помнили времена, когда во всей фирме работало от силы три десятка человек. Все друг друга знали, вместе отмечали праздники и дни рождения, обращались друг к другу запросто, делали свое дело, понимая, что подстраховать их некому.

Нынче же фирма сильно разрослась. Так сильно, что иной клерк мог, не подозревая о существовании какого-либо ее отдела, добросовестно корпеть вечерами над работой, которая не только была уже давно проделана, но и, как показал ее итог, никому не нужна.

Разрастанию фирмы способствовало появление новых сотрудников, создававших под себя целые структуры и подразделения. Все новые метлы, согласно меткому народному выражению, мели по-новому, по-своему. Поднятая этими метелками и вениками пыль была столь густа, что не оставляла стороннему глазу возможности увидеть, что же происходит с конторой. Когда же пыль начала оседать, обнаружилось, что на месте маленькой торговой фирмы возникло колоссальное по размерам сооружение, назначение отдельных узлов и элементов которого было не просто непонятно — непостижимо. Но картина в целом, безусловно, впечатляла, буквально вынуждая руководство конторы поздравить архитекторов и самих себя с окончанием работ.

Почти никто из рядовых сотрудников и не пытался осмыслить принципы работы этого гигантского механизма и оценить его полезность: к чему? Каждому служащему был ясно и четко указан «его шесток», определены обязанности и непосредственные начальники. Чрезмерное любопытство или инициативность, если они не входили в круг прямых обязанностей, не поощрялись. Работник чувствовал себя винтиком общего механизма, патроном в обойме своего отдела, картой в колоде. Может ли патрон, дожидающийся в патроннике удара бойком, испытывать какое-либо теплое чувство к затворной раме или стрелку? Не думаю. Так что контора была конторой и для тех, кто пришел, чтобы быть вставленным в готовый механизм, и для тех, кого справедливо именовали старожилами. Последние, правда, лелеяли в себе свое патрицианство, продолжая поддерживать традиции, сложившиеся в прежние времена: взаимодействуя по работе без оформления служебных записок, подменяя товарища, помогая друг другу да устраивая по праздникам посиделки, закрывшись в переговорной комнате.

Превращение конторы в контору началось, кстати сказать, именно с праздников. Персоналу было строго указано, что «попойки» в выставочном зале — вещь отныне недопустимая и непростительная. Дни рождения отмечать не запретили, но рекомендовали быть скромнее, отмечать даты только по отделам, закрывшись в комнате, и не засиживаться допоздна. Многих юбилеев вообще удалось таким образом избежать: не у дел оказались шоферы, секретарши, уборщицы и прочие, кто своих комнат не имел или трудился в отделе, где народу было «раз, два и обчелся». Ну не квасить же в одиночку, запершись в раздевалке?

Запрет на «использование служебных помещений не по прямому назначению» был первым и остается, пожалуй, единственным запомнившимся на сегодня шагом пришедшего два года назад нового коммерческого директора. Поначалу этот усатый дяденька с блуждающим в пространстве взглядом пытался вводить и другие полезные новшества, вроде единой формы одежды, одинаковых, а точнее, одинаково убогих галстуков для сотрудников-мужчин или ритуалов приветствия подчиненными своего руководителя. Новшества не прижились. Воспротивившиеся им сотрудники едва не создали профсоюз, но смягчились, когда из бухгалтерии просочились слухи, что новый командир — всего-навсего бывший прапорщик, безвременно и бесславно уволенный в запас и срочным порядком перекованный в бизнесмена на каких-то там трехнедельных конверсионных курсах. В наиболее сентиментальных сердцах взошли даже семена сострадания к этому коротконогому человечку, а его неспособность осилить предложение более чем из пяти слов и трогательно-безграмотные ударения в этих словах, словно перемешанные жестоким смерчем, щедро питали эти семена: кто ж на Руси не пожалеет убогого? Впоследствии, правда, господин коммерческий директор Худоротов, сам того не желая, нещадно вытоптал эти побеги, взявшись разрабатывать и внедрять разнообразные анкеты, которые надлежало заполнять продавцам в зале на каждого клиента. До двадцати вопросов насчитывали анкеты, количество которых увеличивалось с каждой неделей, так что даже присвоение продавцам-консультантам модного заморского звания «менеджер» не уберегло коммерческого директора от всеобщей нелюбви. Анкеты игнорировались, прятались или заполнялись «от балды» и саботировались иными мыслимыми и немыслимыми способами. Анкеты вскоре слились в одну, вопросов там осталось всего ничего, но всеобщая нелюбовь к их автору осталась.