Принцессы тоже плачут - Езерская Елена - Страница 31

Впрочем, жалость к себе очень быстро прошла, Наташа не знала отступлений перед трудностями. И вообще, ни с кем Андрея она делить не собиралась, она любила его, они должны быть вместе… Наташа бросилась ему навстречу, когда он, осторожно постучав, вошел в комнату с вежливым вопросом, хорошо ли устроилась с дороги.

— Для меня сейчас все хорошо, потому что ты рядом со мной! — воскликнула она, порывисто обнимая Андрея.

— Все ли удобно, чисто, помогла ли Татьяна тебе? — спросил он, слегка растерявшись.

— И за нее не беспокойся, тебе не о чем волноваться, я говорила с ней.

— Волноваться? О чем? — вздрогнул Андрей.

— Она неравнодушна к тебе, этого только слепой не увидит.

— С чего ты это взяла? Татьяна мне как сестра, мы выросли вместе в одном доме, все детство вместе… Конечно, для тех, кто этого не знает, может показаться несколько странным, что мы так внимательны друг к другу, — почему-то снова принялся оправдываться Андрей.

Когда женщина любит, скрыть это чувство невозможно, — Наташа взяла Андрея за руки и посмотрела ему в лицо. — Послушай, я все понимаю. Мне жаль ее. Я не возражаю, только прошу: не обижай Татьяну, она ужасно переживает. А как мы поженимся, давай вернемся в Петербург поскорее. И все успокоится. У нас начнется новая жизнь. А она тебя очень скоро забудет. С глаз долой, из сердца…

— …вон, — кивнул Андрей.

Меж тем в соседнем имении томилась еще одна пропащая душа. Владимир Корф был на грани отчаяния. Уже несколько дней он не выходил из библиотеки, пытаясь разобраться в своих чувствах. Ему было стыдно за свой недавний поступок, унижение Анны ничуть не принесло ему радости. К тому же он в одночасье потерял друга и лишился симпатий Оболенского. И потом эта Полина… Еще чего доброго решит, что отныне ей все можно! Корф слышал, как она порывалась войти к нему в кабинет, но Варвара заняла подле барина все оборонительные рубежи и стойко охраняла его покой. Она и еду ему носила, и пыталась что-то в утешение сказать. Мудрая старуха что-то такое поняла, в чем пока и сам себе Владимир не признался, и оттого еще больше злился и замыкался наедине со своими мыслями среди книг и воспоминаний.

— Ты любишь Анну, не так ли? — вдруг услышал Владимир голос отца — так явственно, так близко. — Признайся, ты любишь ее. И долго ли еще собираешься скрывать свою любовь под маской ненависти?

— А что такое любовь? — с тихим отчаянием спросил Корф. Со дня похорон отец не оставлял его, он являлся ему, как живой, утешал, спорил, был рядом. — Да разве любовь — не такая же маска, скрывающая низменные чувства, похоть, сладострастие?

— Они проявление слабости. Умение любить даруется сильным.

— Любовь — удел благородных. Тратить ее на крепостных способны только безумцы, для которых достоинство — пустое слово! Даже Миша не смирился с ее происхождением!

— Что тебе известно о ее происхождении ?!

— Вы правы — ничего, — улыбнулся Владимир — даже удивительно, призраки, оказывается, тоже умеют сердиться! — Но вы сами виноваты — окружили все такой таинственностью, что даже сейчас я не могу распутать этот клубок лжи.

— Это не моя тайна.

— И вы поклялись унести ее с собой в могилу? Что ж, у вас все получилось. Поздравляю, вы сдержали слово. Но тогда перестаньте обвинять меня в непорядочности. Анна — моя крепостная, и я имею полное право распорядиться ее судьбой и жизнью по своему усмотрению.

— Ты поступил подло, и ты прекрасно это понимаешь. Так же, как и то, что нет смысла скрывать истинные чувства, и прежде всего, от самого себя!

— Да неужели же вы искренне полагаете, что любовь между мной и Анной возможна? Она уверена в моей ненависти к ней, а я не уверен, стоит ли ее разубеждать. Анна рассмеялась бы мне в лицо, приди я к ней с объяснениями. Меня она презирает, а любит Мишу — несмотря ни на что!

— Ты ошибаешься. В сердце Анны никогда не было зла.

— Но и любви тоже.

— Ах, вот что терзает тебя! Я понял. Ты боишься, что она никогда не полюбит тебя. Ты боишься быть отвергнутым и оттого так жесток с ней!

— Нелепый разговор! — воскликнул Владимир. — И вообще, все нелепо. Секреты, Анна. Зачем только вам понадобилось выдавать ее за дворянку?

— А ты всерьез думаешь, что и тогда ты не влюбился бы в нее? Володя! Дай волю своим истинным чувствам к Анне. Ступай к ней, поговори. Попроси прощения. Она поймет.

— Что, что она должна понять?

— Что у тебя есть сердце, которое умеет любить! Что ты достоин ответного чувства!

— А почему вы не спросите, желаю ли этого я?

— Спроси себя сам — хочешь ли…

— Хочу! — крикнул Владимир и очнулся.

Взгляд его блуждал, веки покраснели, он по-прежнему сидел за столом отца в кабинете. Свечи в подсвечниках давно изгорели, оплавились белыми фигурными пятнами на малиновом сукне стола. Владимир присмотрелся — одна из напаенных воском фигур напоминала прелестную женскую головку с таким знакомым профилем и горделивым изгибом шеи. «Бред какой-то!» — подумал Владимир и стряхнул с себя это наваждение. Господи, до чего он дошел! Боевой офицер, не кланявшийся пулям и клинкам, все ночи напролет беседует с призраком собственного родителя и тоскует по крепостной актерке.

Владимир криво усмехнулся, но тут же ему стало стыдно. Отцу нет покоя из-за него. Он не может уйти, потому что не имеет права оставить сына с бедами один на один… Ведь это он в них повинен! Будь отец пооткровенней, кто знает, возможно, Владимир не стал бы так унижать Анну и сам не упал бы до такой степени в собственных глазах. Если бы отец умнее вел дела и не подпустил бы к управлению именьем этого прощелыгу с подходящей фамилией Шуллер, кто знает, возможно, и не было бы этой истории с долговой распиской Долгоруким. Все было бы иначе! Отец, отец, почему ты ушел? Так не вовремя, так внезапно…

Владимир вздохнул: в одном отец все-таки прав, он должен разрубить хотя бы один из узлов, пока натяжение его петли не стало для него смертельным. Корф поднялся из-за стола и направился к Анне. Анна уже не спала, вернее, она так и не смогла заснуть в эту ночь. После полуночи в комнату девушки пробрался управляющий собственной персоной. Карл Модестович Шуллер был уверен, что строптивая крепостная теперь в его власти. Пришлось ей дать ему понять, что радовался он рановато, с минуты на минуту она ждет к себе князя Репнина. Что де столичному барину нечего больше церемониться с ней так, как если бы она была дворянкой, воспитанницей старого барона, мол, теперь прийти в ее комнату можно запросто, дав волю низменным желаниям.

Шуллер еще не знал, что Репнин отказался от Анны. Кое-какие последние события Карл Модестович пропустил, ему было не до того, пока он изыскивал способы укрыться от гнева молодого барина. И вот теперь встретиться с князем у постели этой сумасбродки… Хорошо еще, что не закричала, а то не миновать бы ему барской плети. Шуллер не сомневался, за испорченный товар барин бы ему спуску не дал.

После его ухода Анна долго не могла успокоиться, вся дрожала, и как ни укутывалась в теплую шаль, дрожь не проходила. Да, сейчас она обманула управляющего, но что будет завтра, когда ему откроется правда и он почувствует полную безнаказанность. Анне показалось, что силы ее уже на исходе, столько разом несчастий на ее голову! Нелепая смерть покровителя, старого барона Корфа, подлость Владимира, предательство Михаила. И только что новое унижение, она едва не стала наложницей отвратительного управляющего! Да не будет этого никогда!

Анна решила, что, если Модестович снова придет, она либо себя убьет, либо его. А потом — будь, что будет! Анна так больше и не сомкнула глаз, и поэтому, когда уже засветло в дверь постучали, вздрогнула и бросилась к столу за подсвечником — он вполне мог сойти за оружие. Но дверь открылась, и в комнату вошел Владимир Корф — сосредоточенный и какой-то решительный. Приветствовал ее просто, не пытаясь оскорбить или унизить: «Доброе утро, Анна» — и все.