Принцессы тоже плачут - Езерская Елена - Страница 13

— Это именно то, на что я надеялся в первую очередь.

— При дворе считают, что я не интересуюсь государственными делами, но я все же стараюсь по мере сил освоить науку руководства великой державой. Ответьте мне, не собираетесь же вы в самом деле вернуть Россию к металлическому рублю? Мы не можем сегодня без бумажных денег!

— К сожалению, Ваше высочество, их количество в России превысило все допустимые нормы. И наши нынешние деньги не имеют реального обеспечения ни серебром, ни золотом.

— А вы не боитесь, что новые деньги будут также ненадежны, как и старые?

— Нет, потому что у нас будет время на их обеспечение. Реформа будет проводиться в два этапа. На первом происходит выкуп старых ассигнаций, а в течение второго выпуск новых кредитных билетов будет происходить с таким расчетом, чтобы бумажные деньги были обеспечены драгоценными металлами.

— Мне почему-то кажется, что этим предложением вы наживете себе еще больше врагов. Когда вы обложили наших дворян акцизным налогом и ввели таможенные пошлины на ввозимые в страну товары, вы укрепили казну, но при этом заставили раскошелиться нашу знать. Это ведь то же самое, что украсть?

Одной из величайших бед России мне представляется тот факт, что здесь многое воспринимается через призму кривого зеркала. И если государство заставляет богатого поделиться с ним и заплатить налог на нужды общества, то это называется грабежом и посягательством на частную собственность. А если богатый не додает государству в свою пользу, то это объявляется умелым ведением индивидуального хозяйства.

— Егор Францевич, а как оценивает ваше предложение государь?

— Я уже просил Его величество об отставке, но Он в очередной раз не принял ее.

— И все же, узаконить решение о реформе может только император, а так как оно до — сих пор не принято, значит отец против перемен?

— Любая реформа — это риск. Предугадать все последствия очень трудно. Мнения министров разделились, и Его величество перенес заседание Государственного совета, чтобы были подготовлены самые серьезные и неоспоримые обоснования необходимости нововведений. Ваш голос может сдвинуть стрелку весов в правильном направлении.

Я бесконечно благодарен вам за доверие, но позвольте и мне быть с вами откровенным. — Александр на секунду задумался. — Дело в том, что мои отношения с государем в последнее время осложнились. Более всего Его величество опечален появлением у меня того, что принято называть личным взглядом. А так как зачастую на многие вещи и обстоятельства мы смотрим по-разному, то мои суждения объявляются сумасбродством, а его — ответственной позицией. И потому я опасаюсь, не вызовет ли мое заступничество вашему проекту необоснованный гнев императора? И не поставит ли это окончательный заслон на пути все тех преобразований, о которых вы с таким тщанием и горячностью печетесь?

— Всю свою жизнь я верю в разум и молю Господа даровать его другим.

— Я буду поддерживать вас на заседании Совета, но прошу тем не менее заранее простить меня, если этот поступок будет императором неверно истолкован и повредит вашему проекту, — Александр поднялся из-за стола и, прощаясь, протянул Канкрину руку.

Министр вздрогнул — он был педантом и ярым сторонником субординации, и так и не смог привыкнуть к русской эмоциональности, позволявшей в аффекте или благородном порыве нарушать общепринятые рамки и условности. Канкрин осторожно пожал протянутую ему наследником руку, а про себя подумал: возможно, Александр в своих опасениях прав. Ревность вообще плохой советчик.

Оставшись один, Александр не сразу вспомнил, что не успел составить ответ своей прекрасной и таинственной «незнакомке» — фрейлине Репниной. Проклятая политика и малопонятная экономика совсем заморочили ему голову, и он забыл о том, что составляло смысл его жизни — новое чувство, новая любовь. Он потянулся было к листку с наброском очередного поэтического послания, которое должно, по его разумению, стать решающим в объяснениях со столь прелестным корреспондентом. Александр после разговора с отцом чувствовал себя совершенно свободным от каких бы то ни было обязательств по отношению к принцессе Дармштадтской.

Но в этот момент дозволения войти испросил Жуковский, и наследник нехотя согласился принять его. Василий Андреевич был им уважаем, хотя и бывал порой чрезмерен в нравоучениях.

— Надеюсь, этот визит ненадолго? — не очень вежливо осведомился Александр. — Я обещал министру Канкрину, что подготовлюсь к заседанию Государственного совета.

— Я рад, что Вы нашли время и для этого.

— Нашел время? Да я потерял такое количество времени, пока разбирался во всей этой экономической галиматье, да еще имел беседу только что с Егором Францевичем, и он вынудил-таки меня разложить все по полочкам, так что теперь я не только все понимаю сам, но и готов просветить любого в содержании его проектов.

— Думаю, Его величество будут этому рады.

— С чего бы это?

Похоже, Вы завершаете круг приготовлений к своей главной миссии. Вы получили надлежащее образование, Вы стали принимать горячее участие в государственных делах и, наконец, Вы женитесь.

— А вот с последним вы явно поторопились, дорогой наставник!

— Что Вы хотите этим сказать, Ваше высочество?

— Недавно я виделся с отцом и просил его отослать принцессу Марию обратно. Свадьбы не будет.

— Значит, это правда? — растерялся Жуковский.

— Так вы знали? — в свою очередь удивился Александр.

— Государыня рассказала мне, и собственно, это и стало причиной моего прихода к Вам.

Государыня? Как же она все-таки к вам неравнодушна! Да не возражайте, вы, Василий Андреевич! При дворе мало найдется людей, не осведомленных о вашем безответном чувстве. Но имейте в виду, я боле никому не стану дозволять мной командовать и за меня решать! Ни моим родителям, ни вам, хотя вы и любите меня, как родного сына. Время наставлений прошло! У меня есть своя жизнь, и я намерен распорядиться ею сообразно своим о ней представлениям.

— Мне казалось, что кандидатуру принцессы Вы назвали сами, не так ли?

— Дорогой мой Василий Андреевич, когда родители потребовали от меня срочно выбрать себе невесту, мною двигало желание наказать их за эту поспешность. Я был не прав, я был жесток по отношению к принцессе. Но я надеялся, что меня поймут — я только что потерял Ольгу. Мне казалось, я вообще никогда больше не смогу полюбить!

— И что же изменилось? Впрочем, не отвечайте, я и сам догадался — Вы влюблены!

— Да! — воскликнул Александр. — Я вновь дышу, живу, я верю в жизнь и ее радости. Я любим и хочу быть любимым той, что потрясла меня своим чувством.

— Ее имя — секрет?

— Нет, для вас — нет. Это-княжна Наталья Репнина.

— Но разве она не выходит замуж за любимого ею человека?

— Думаю, что нет.

— А почему вы так решили?

— Хм, — улыбнулся цесаревич. — А зачем по-вашему она стала бы писать мне все эти письма?

Александр подошел к столу и достал из потайного ящика, открывавшегося малозаметной кнопкой — выпуклостью с тыльной стороны крышки стола, пачку листков, исписанных аккуратным витиеватым почерком.

— Так я и знал, — вымолвил Жуковский, просматривая послания таинственной незнакомки. Я знал, что этим все и кончится. Ваше высочество, вы позволите мне на несколько минут отлучиться? Но Вас я настоятельно прошу дождаться моего возвращения.

— Для чего?

— Я не могу Вам сразу всего объяснить, но, зная, как Вы обожаете тайны, умоляю, не уходите, Вы будете приятно и весьма неожиданно удивлены.

— Хорошо, — Александр почувствовал себя заинтригованным.

— Так помните — Вы обещали мне, — Жуковский поклонился ему и стремительно вышел из его кабинета.

Но еще раз сосредоточиться цесаревичу снова не удалось. Адъютант доложил ему о приходе принцессы Марии. «Этого мне еще только не хватало! — раздраженно подумал Александр. — Слухи по Зимнему разносятся стремительно, конечно, она пришла убеждать меня не отсылать ее обратно!»