Петербургские лабиринты - Езерская Елена - Страница 22

— Ты хочешь сказать, что ты и есть та самая Анастасия? И ты мне — не родная сестра, а маменьке — не родная дочь? Ты сошла с ума! Я не верю тебе!

— Тогда отношения наших родителей были натянутыми — в это время у папеньки был роман с крепостной Марфой, и маман решила, что еще один ребенок укрепит их брак. Но младенец не выжил, и она уговорила отца Георгия заменить мертвого ребенка на живого. И я должна узнать, у кого они забрали дитя. Я хочу знать правду, какой бы она ни была.

— Остановись! — вскричала Соня. — Не надо, не надо делать этого, Лиза! Каждый раз, когда ты пытаешься доискаться до правды, всем только хуже становится!

Когда Соня выбежала из комнаты, намеренно хлопнув дверью, Лиза вздрогнула, и ей стало тоскливо на душе.

Быть может, сестра права, и она обезумела от горя? Ужас насильного брака с Забалуевым, предательство Владимира, мнимое воскрешение отца и его беспомощность в попытках освободить дочь от ненавистного брака свели ее с ума, и она просто перестала замечать разумное и во всем подозревает злонамеренность? Но… — если не видеть в происходящем этого первого, само собой напрашивающегося объяснения, то чем еще можно оправдать ту немыслимую жестокость обращения с нею в доме, который она с рождения считала своим?

Да неужели же причина только в неистребимой маменькиной жадности, которая ради денег с легкостью продала ее отвратительному старику и всячески препятствовала браку с Корфом? А эти ее бесконечные придирки и попреки — с это имя и не станешь его ни перед кем в этом доме повторять. Слышишь?!

— Отпустите, маменька, — Лиза вырвалась и убежала.

Она была потрясена — сколько ненависти, сколько злобы было в голосе матери, когда она произносила это имя — Анастасия. Как будто разверзлись небеса, и тьма кромешная сошла на землю, и мир встал пред открывшейся внезапно бездной.

— Что тебе рассказала маменька? — бросилась к ней Соня, едва только Лиза переступила порог своей комнаты.

— Соня, мне надоели твои расспросы, — отмахнулась Лиза.

— Так-то обращаешься с родной сестрой…

— Что? Что ты сказала? — у Лизы было такое лицо, как будто ее осенило.

— Я сказала…

— Так вот в чем дело… — Лиза принялась ходить по комнате из угла в угол, а Соня с удивлением растерянно смотрела па нее. — Я поняла, я все поняла…

— А со мной ты своим открытием поделиться не желаешь? — обиженным тоном произнесла Соня.

— Все очень просто. Помнишь, маменька говорила, что я от рождения оказалась слабенькой?

— И что здесь такого особенного?

— Я думаю — настоящая Лиза Долгорукая умерла при рождении. А маменька и отец Георгий заменили ее другой девочкой — Анастасией.

— Ты хочешь сказать, что ты и есть та самая Анастасия? И ты мне — не родная сестра, а маменьке — не родная дочь? Ты сошла с ума! Я не верю тебе!

— Тогда отношения наших родителей были натянутыми — в это время у папеньки был роман с крепостной Марфой, и маман решила, что еще один ребенок укрепит их брак. Но младенец не выжил, и она уговорила отца Георгия заменить мертвого ребенка на живого. И я должна узнать, у кого они забрали дитя. Я хочу знать правду, какой бы она ни была.

— Остановись! — вскричала Сопя. — Не надо, не надо делать этого, Лиза! Каждый раз, когда ты пытаешься доискаться до правды, всем только хуже становится!

Когда Соня выбежала из комнаты, намеренно хлопнув дверью, Лиза вздрогнула, и ей стала тоскливо на душе.

Быть может, сестра права, и она обезумела от горя? Ужас насильного брака с Забалуевым, предательство Владимира, мнимое воскрешение отца и его беспомощность в попытках освободить дочь от ненавистного брака свели ее с ума, и она просто перестала замечать разумное и во всем подозревает злонамеренность? Но… — если не видеть в происходящем этого первого, само собой напрашивающегося объяснения, то чем еще можно оправдать ту немыслимую жестокость обращения с нею в доме, который она с рождения считала своим?

Да неужели же причина только в неистребимой маменькиной жадности, которая ради денег с легкостью продала ее отвратительному старику и всячески препятствовала браку с Корфом? А эти ее бесконечные придирки и попреки — с Соней и Андреем она более ласкова и постоянна в проявлении своей материнской любви? А Андрей, Андрей, проявивший столь убийственное равнодушие к ее судьбе? И наушница Соня? И, наконец, папенька — как он мог бросить родное дитя, хотя всегда утверждал, что она — его любимица? Так значит, он обманывал ее — давно, всегда, с самого детства? И в действительности за его, казалось бы, загадочным поведением скрывалось одно, невероятно простое объяснение — она здесь чужая. Чужая кровь — не своя, не родня и не ровня.

Так, маменька просила ничего не говорить отцу? Нет уж, больше по-вашему не будет. Я поговорю с ним, во что бы то ни стало, решила Лиза и бросилась к Петру.

Но она и двух слов сказать ему не успела, как в кабинет ворвалась Долгорукая и чуть ли не силой увела ее за дверь. Обернувшись при выходе, она улыбнулась мужу и, ласково промолвив какую-то нелепость про маленькие женские секреты, пообещала вернуться, а пока они тихо посудачат с Лизой в гостиной.

— Ты, кажется, совсем не слушаешь меня! — пугающим шепотом принялась бранить дочь Долгорукая. — Я велела тебе оставить папеньку в покое и не домогаться до него своими расспросами про каких-то химер.

— Анастасия — не воображаемое чудище, а вполне реальный человек, который может дышать и чувствовать! — воскликнула Лиза, отталкивая от себя мать.

— Тебе-то откуда знать? — продолжала шипеть княгиня.

— Так вы полагаете, что я не знаю, что вижу, что слышу, что ощущаю? — с горьким сарказмом спросила Лиза.

— Ты? — растерялась Долгорукая. — А при чем здесь ты?.. О Господи, ты что-то вообразила? Да как же у тебя язык-то повернулся такое сказать?

— Нет? Тогда почему вы не скажете мне правду об Анастасии? Я хочу знать, кто она, кем бы она ни была. Или вы намеренно уводите меня от этой тайны, потому что это тайна — я сама? И не потому ли вы любите меня меньше, чем Соню или Андрея?

— Лиза! — Долгорукая побледнела, закачалась и, оглянувшись, шатаясь подошла к ближнему дивану, села и с ужасом взглянула на Лизу. — Да как тебе в голову могло такое прийти, как ты могла подумать… Я люблю тебя меньше?! Да я одинаково люблю всех своих детей.

— Вы сами неоднократно давали мне для этого повод, — тихо и безжалостно сказала Лиза. — И будьте уверены — я выясню истину, и, если я окажусь права, то впредь не ждите от меня былой покорности и согласия со всем, что вы навязывали мне. Я буду жить и вести себя так, как хочу, и вы мне боле — не указ.

Слова, сказанные Модестовичем, глубоко запали в душу Марфе, и она тотчас же решила проверить — от себя, не ведая сомнений, болтает управляющий или есть в его предположениях хотя бы доля здравого смысла. Модестович ее просьбе противиться не стал — Марфа и сейчас еще была хороша, что называется — в расцвете лет и женской красоты, это тебе не дура Полина, такую не стыдно и в Курляндии показать.

И потому он подвез Марфу до церкви, спросил — не подождать ли ее и куда потом отвезти. Но Марфа вся стала как замороженная — только мимо него куда-то посмотрела и распрощалась. Жаль, подумал Модестович, но — не последний же день живем? — и двинул домой, в имение. А Марфа, перекрестясь на образ Святой Варвары при входе, как неживая, вошла в церковь.

— Батюшка, благословите, — склонилась она перед отцом Павлом, с поспешностью выходившим в притвор. — Не откажите в помощи, родных ищу. Мест ваших не знаю, знакомых здесь нет.

— Благослови тебя Господь, — ответствовал словом и жестом отец Павел, — однако лицо твое мне чем-то знакомо, женщина. А ты раньше не бывала в наших краях?

— Не думаю, что вы меня знаете, батюшка, — побледнела Марфа. — Я пришла к вам по поводу записи о крещении, сделанной двадцать лет назад. Не могли бы вы показать мне приходскую книгу?

— Если наберетесь терпения и дождетесь моего возвращения, — кивнул священник. — Тороплюсь навестить прихожанку, которая только что родила.