Империя мертвецов - Ито Кэйкаку - Страница 19

Расширялось, увы, только время моих измышлений, но не их суть. Так не должно быть, но в этом пути идеи мелькали в моей голове одна за другой, да так и растворялись обратно в небытии. Я думал периодически надиктовать что-нибудь Пятнице, чтобы записал, но забывал об этом прежде, чем поток мысли достигал языка.

Алексей Карамазов.

В мозгу эхом повторялось имя человека, которого я искал.

Карамазов демонстрировал в семинарии поразительные достижения. Должно быть, от природы расположенный к этой области человек. Прошел Сибирь и оттуда отправился в Афганистан. Что же он увидел? А что сейчас вижу я? Снег, сплошной снег, в котором теряются верх и низ. Даже когда небо проясняется и светит синевой, мое восприятие уже нарушено. В горах небесная голубизна становится пронзительнее, а чувство реальности, напротив, истончается. Должно быть, именно в подобном состоянии агнозии человек чаще всего прикасается к мистическому. Наш внутренний бог, вероятно, обитает в нашем внутреннем Эдеме.

Рай для мертвецов.

Мертвый Адам.

Мне вспомнилась леди, которую я встретил ночью в Хайберском проходе. Она неожиданно предупредила меня об Адаме и ушла, не удостоив вниманием мое запоздалое недоумение. Тот мужчина с ней, что представился Батлером, отвесил снобский поклон, вежливо улыбнулся и тоже растворился во тьме.

Взгляд Адали будто пронзает мир, такой холодный и безразличный, как у изваяния, что способно обращаться к душам мертвых. Супруга ли она тому пинкертонцу, любовница или коллега, я не знаю, но раз она способна ворваться в самую гущу боя, хладнокровно восседая в карете, то, во всяком случае, это неординарная персона.

Я не рассказал своим попутчикам об этой встрече. При случае только спросил про Адама.

– Адам… – задумался Барнаби. – Я слышал, что на горе в Цейлоне есть след от его ноги. Хотя в зависимости от религии кто-то считает, что это нога Шивы, а кто-то – что Будды. Ну, там – это там, а тут-то земли пресвитера Иоанна. Здесь где-то рядом был Эдем.

При слове «здесь» он обвел пространство рукой.

Пресвитер Иоанн – имя правителя легендарного христианского государства, которое, согласно европейским средневековым преданиям, располагалось на Востоке. Когда мусульмане теснили христиан в западном мире, он якобы привел большое войско на подмогу единоверцам.

– Адам… – задумчиво произнес Красоткин. – Вы о его могиле?

Разговор свернул в несколько неожиданное русло. Мне не понять, что творится на душе у человека, который при упоминании первого из людей прежде всего думает о месте его захоронения. Я тем не менее кивнул.

– Ну, – начал Красоткин, – иудеи считают, что он покоится в Хевроне, католики – что над Кальварией, но…

– Над Кальварией… Вы имеете в виду Голгофу?

– Считается, что храм Гроба Господня построен на черепе. Кровь Иисуса Христа, второго Адама, должна была омыть кости первого, потому и захоронили его череп в этом месте, а потом назвали Калварией – «Черепом».

Я не стал расточать комплименты его познаниями, и Красоткин продолжил:

– В России некоторые полагают, что могила Адама находится близ плато Гиндукуша. Хотя, конечно, это народные предания тюркских народов. Мой учитель… Николай Федоров, недавно раскопал в Москве в Румянцевском музее прелюбопытнейший документ. Апокриф на иврите «Апокалипсис Моисея», или «Книга Адама и Евы».

– И там сказано, где покоится Адам?

– Как вам известно, канонические тексты обходят этот вопрос стороной. Федоров утверждает, что в «Апокалипсисе» эти сведения содержатся, пусть и в зашифрованном виде.

– А Карамазов об этом знал?

С неожиданным даже для меня самого волнением я приблизился к русскому юноше, а Красоткин прижал руки к груди.

– Полагаю, что так. Он очень коротко общался с господином Федоровым, пока жил в Москве.

– Может, поэтому?

– Что поэтому?

– Решил построить царство.

У Красоткина округлились глаза, он дважды взмахнул длинными ресницами – и согнулся пополам от хохота. Когда смех наконец отпустил его, он, утирая слезы, сказал:

– Никогда бы не подумал, что у вас столь богатое воображение! Карамазов ищет захоронение Адама, чтобы его реанимировать, и для того проник в Гиндукуш, а в качестве чернорабочих прихватил с собой мертвецов… Право слово, просто прелесть что такое!

– И вовсе не обязательно так смеяться…

Красоткин с большим трудом вернул себе серьезное выражение лица, но, едва взглянув на меня, снова рассмеялся.

– Ох, прошу прощения! Второй раз так смеюсь за последнее время. Удивительно, что эта идея пришла в голову аж двум людям! Только умоляю, не думайте, что этот второй человек – я. Нет, ну это ж надо придумать: Алеша хочет воскресить Адама!

– А кто же тогда второй?

Красоткин перестал смеяться, выждал театральную паузу. Уловив мой взгляд, пожал плечами и ответил:

– Федоров. Даже письмо мне написал, чтобы я, если отправлюсь в Гиндукуш, внимательно смотрел по сторонам. Эта местность очень его интересует. Он большой сторонник ностратической теории о языковой макросемье.

– Макросемье?.. – как попугай повторил я, сбитый с толку очередной переменой темы.

– Знаете про языковые группы? Вы наверняка в курсе, что в санскрите много протоформ в сравнении с европейскими языками? А ностратический язык – это язык-предок еще на ступеньку выше, предок всех индоевропейских языков. Мой учитель считает, что он зарождался где-то здесь, в Гиндукуше.

Закончив свое объяснение, приосанившийся было Красоткин снова согнулся от хохота. Лично я нахожу, что люди выглядят куда нелепее, когда дважды смеются над одной и той же шуткой.

Адам и его могила. Первый человек, первые слова. Если род людской зародился в Эдеме, то и язык у всех людей поначалу был общий. Он распространился по всей земле, но раскололся, когда рухнула Вавилонская башня. Адамов язык. Тот, на котором он назвал всех животных. Эдем и могила Адама. Пламенный меч, что охраняет райский сад от живых людей. Первая смерть, первый мертвец.

Я будто сплю.

И бреду в своем окоченелом сне. Слова путались в голове, осколки разных былей сплавлялись в единый ком и врастали в горный пейзаж вокруг.

VII

И вот мы достигли конца своего пути.

Город Файзабад в провинции Бадахшан разделялся надвое рекой Кокчей. Со всех четырех сторон его естественной крепостью окружали горы, в известной степени обеспечивая ему автономность. За бадахшанскими горами опять сменился этнический состав, нам стало встречаться много таджиков, узбеков и киргизов. Это различие мы заметили даже невооруженным глазом, а переводы Пятницы только подтвердили наши догадки.

Ваханский коридор на северо-востоке Афганистана, возле Файзабада, был сложным проходом через Гиндукуш и служил одной из немногих связующих ниточек меж Афганистаном и Китаем. Красоткин сказал, что этим маршрутом пользовался буддийский монах со сложным именем (что-то вроде Сюаньцзан) и Марко Поло, но мне подумалось, что наш русский приятель опять травит байки. Необязательно вспоминать громкие имена: и так понятно, что люди тут ходят. Ландшафт вокруг крутой и суровый, так что буддизму, который здесь зародился, потребовалось несколько сот лет, чтобы распространиться на восток.

Кокча текла отсюда и сливалась с Амударьей у спящих на севере руин Ай-Ханума[29], очерчивая природную границу Афганистана. По пути Амударьи к Аральскому морю располагалось Хивинское ханство. От некогда главного в Греко-Бактрийском царстве Ай-Ханума теперь тоже остались только развалины, он заброшен и ждет, выгорая под солнцем, разве что археологов.

Жители Файзабада привыкли к мертвецам. Если они и бросали на Пятницу косые взгляды, то только потому, что в этих местах редко можно встретить юного мертвеца без серьезных увечий.

Файзабад процветал как месторождение ляпис-лазури. Синий камень, который во всем свете больше почти нигде и не сыщешь, вайдурья[30]. В его основе – лазурит. Не моно-, а поликристалл из нескольких слоев минералов. Иногда в него вкрапляется «золото дураков», пирит, и тогда к густой синеве примешивается сияние ночного неба. Им торгуют с допотопных времен, а по Западу и Востоку он разошелся, как считается, от египетских до японских древнейших династий. Его находят среди украшений мумий, и даже скрижали с десятью заповедями, что получил Моисей на горе Синай, как говорят, были инкрустированы ляпис-лазурью. А как сырье для ультрамариновой краски он ценится на вес золота.