Горящее небо Аорна (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 15

Некоторое время они испепеляли друг друга взглядами. Уступать начальнице Максим не собирался — достала эта баба! То ей не так и то не эдак. Коммандер, отвечавшая за тысячи людей, и он, какой-то лейтенант, допущенный лишь до полетов «блинчиком» на допотопном аэроплане, застыли друг против друга словно петухи перед кровавой дракой.

Тут внезапно в разговор вмешался третий. Вернее, третья.

— Выпей, Вишева. И вправду вкусно. Не сердись на этого кривляку — он забавный.

С бокалом, полном эля, к ним приблизилась командир крыла штурмовиков. На Гладиаторах, не знающих запредельных перегрузок как истребители, служило еще несколько женщин. Мужчину, если б он себе позволил влезть в эту перепалку, коммандер отчитала бы, но женщинам она благоволила. Поколебавшись, взяла бокал. Максим же, получив подмогу, промолвил «тарам-м-м» и дернул ножкой, как в знаменитом танце своего предшественника. Коммандер прыснула, не удержавшись, и пригубила эль.

— Мать твою… Как вкусно!

— А что я говорил! — Максим расправил плечи. — Если позволишь, мэм, я подарю тебе бочонок. Выпьешь после того, когда прочтешь мой некролог. Помянешь лейтенанта…

Вишева смутилась. В ее глазах, недавно полыхавших гневом, плеснуло сожаление. Тогда, при первой встрече, коммандер нахамила лейтенанту, услышав разговор Борюша с контрразведчиком. Его, скорей всего, завел-то капитан, но злость она сорвала на Борюше. Вслух пожелала гибели пилоту! А это нехорошая примета, и летчики такое не прощают. Борюш мог ей это вспомнить, и его никто б не осудил — наоборот. Он деликатный человек, хоть и фигляр.

— Бывают в жизни и другие поводы для выпивки, — сказала Вишева. — Спасибо, лейтенант.

На ходу смакуя эль, командующая отправилась к себе за столик.

— Она права — ты не в своем уме, — шепнула лейтенанту летчик-штурмовик. — Так обходиться с Вишевой может лишь безумец, решивший к подкатить к ней как к женщине.

— Что же в этом безумного, винг-коммандер? — спросил Максим. — Она привлекательна, я — чертовски привлекателен, чего время терять? — он улыбнулся, вспомнив сцену из советского фильма, цитату из которого он произнес[6].

— Ты что, не знаешь? — удивилась штурмовик. — Ах, да, ты же не общаешься с пилотами. Что ж, слушай. У Вишевой был муж, военный летчик. Она тогда еще крылом командовала. Летали вместе на задания, в одном из них он и погиб, а она вернулась без царапины на планере. Долго горевала, летала, мстила… и наконец, нашла себе другого. Красавец был — веселый, бесшабашный. В полку его любили… Чардуш разбился при посадке. Он получил ракету в центроплан, но дотянул до аэродрома, хоть знал, что это бесполезно. Катапульта сдохла, фонарь заклинило, шанс уцелеть при посадке практически нулевой… Но рация работала. Он говорил с ней до самого удара о бетон, не стесняясь, называл ее своей любимой, единственной и желанной… — женщина вздохнула. — В эфире все молчали, понимая, давали попрощаться. Она же отвечала, убеждая: он справится… Чардуш не сумел — сгорел в машине. Когда достали из кокпита тело, поразились. Был маленький и скрюченный, как младенец. Весь черный… Хоронили в маленьком гробу.

— Не знал, — Максим смутился. Сведения о Вишевой, полученные от летчицы, противоречили услышанному от майора контрразведки. — Извините винг-командер. Что было дальше?

— Расскажу, но ты не обсуждай ни с кем. У нас такое не поймут.

— Клянусь. Я не такой пустоголовый, как кажусь.

Летчица с разочарованием глянула на свой пустой бокал и отставила его.

— Вишеву отстранили от командования, отправив в Панкию на переподготовку. А после дали корпус с одним с условием: не летать самой. Но здесь она сама себе хозяйка. У нее есть личный Гладиатор, числится за моим первым сквадроном. Раз в неделю идет с нами обязательно. Воюет хорошо и осмотрительно. Но зареклась: больше никаких мужчин. До окончания войны ни с кем. Считает, что на ней проклятие лежит — ее мужчины гибнут.

— Когда она закончится, война? — вздохнул Максим. — Не видно ни конца, ни края. По телевизору талдычат об окончательной победе над Союзом, но о сроках — ни гу-гу. Ты знаешь их?

— Хрен знает, — усмехнулась летчица, — забудь. На эту тему лучше промолчать. Поговорим о Вишевой. Ведь ей всего-то тридцать три. Карьеру сделала как никто из женщин в ВВС. Но личная жизнь не удалась.

Она вздохнула, и Максим сообразил, что разговор окончен.

— Мэм! Эль кончился, но я налью тебе чего покрепче. Есть у меня бутылочка в запасе.

— Но-но! — винг-коммандер погрозила пальцем. — У меня мужчина есть. Пусть он не миллионер, не кинозвезда и не умеет дергать ножкой, но я его люблю. Не обижайся. Еще раз спасибо. За эль, за развлечение — ты посмешил нас от души. Но Вишеву не трогай. Тогда тебя не Драконы, а наши сами растерзают.

Тот вечер, душевный разговор с винг-коммандером — женщиной еще более суровой, чем Вишева, получился переломным. Пусть Борюша пока не приняли в свой круг, не звали в бар в ближайшем городке, но перестали игнорировать. Пилоты не держались отчужденно с новичком, охотно отвечали на вопросы, когда их Борюш задавал, и вообще вели себя с киноактером дружелюбно. Что более на это повлияло — зачет на Рейнджере или халявный эль с концертом, Максим не знал и не заморачивался.

Буквально через день пришли сообщения об обострении боев на южном фронте. Гоблины Союза наступали, продавливая оборону. Боевые вылеты назначались ежедневно, количество посадок, увы, не совпадало с количеством взлетов. Образовалась дырка и в строю звена Савиша. Но вышестоящее начальство было непреклонно: пока Борюш не закончит полный курс на Рейнджере, в боевой полет не выпускать.

Максима это злило. Пилоты гораздо худшей квалификации, прибывая в Тангшер со сданными экзаменами и допуском к полетам — бог знает где и как полученным, дружно отправлялись на убой. Звучал сигнал тревоги, летчики, затянутые в компенсационные комбинезоны, занимали места в кабинах и летели на восток. И только Борюш отправлялся на безопасный запад — отстреливать учебные ракеты по мишеням, а после потом поливать их из четырех пушек.

Вечером он стеснялся заходить в столовую. Там угрюмо двигали челюстями парни и немногочисленные женщины, прилетевшие из пекла. Он, гордый победитель фанерных танков, пробирался за свой стол и быстро ел, стараясь не отсвечивать и поскорей свалить.

Вишева летала — на передовую и за линию огня. А вечерами в храме называла имена тех, с кем больше не разделит ужин. Везло, что здесь пока еще не изобрели носимых комплексов типа «Стингер». Иначе бы потери стали ужасающими — зенитное прикрытие в войсках Союза было не везде, к тому же специальное звено из Гладиаторов его уничтожало первым делом. Все равно штурмовиков сбивали — обычно Рейнджеров, но попадало и Гладиаторам.

Но, несмотря на интенсивную работу авиации, — такую, что основательно пустели склады с ракетами, войска Союза приближались. И если раньше летчики Тангшера использовали аэродром подскока, то теперь он был в досягаемости наземной артиллерии Союза. Да и нужды в нем больше не имелось. Штурмовики взлетали и неслись к врагу. Тот тоже навещал аэродром — все чаще и наглее. Большими силами.

…Когда в наушниках пропел сигнал воздушного налета, Максим был в воздухе на полпути до полигона. Продолжать полет? Формально — его тревога не касается, он вообще не при делах. Штурмовик не предназначен для отражения атак на аэродром. К тому же Борюш не допущен к боевым вылетам.

«Я же медийная кинозвезда, — подумал про себя Максим. — На днях прибудет съемочная группа — делать репортаж о подвигах Борюша, скромно не заметив, что самолет героя не залетал ни разу восточнее меридиана, пролегающего через Тангшер. Мероприятие санкционировано командованием ВВС. Отменить его может только смерть киноартиста. Хотя… Снимут о геройской гибели, с них не убудет».

Хрен вам! Никто не собирается жить тут вечно. Пуск! Учебные ракеты воздух-земля вспахали песчаный холм. Рейнджер выписал вираж, и лег на обратный курс.