Змеюка на груди - Евпланов Андрей - Страница 35

— Местные власти?

— У местных кишка тонка, немцы, вот кто здесь всем заправляет, в окрестностях полно немецких колонистов, которые занимаются лесозаготовками и скотоводством. В этой стране немцы самые богатые люди. На них делал ставку папа Альфредо[23], ведь он сам был наполовину немцем, а наполовину мясником. Ха-ха! Папы Альфредо уже нет, но здесь он живет в каждом немецком доме, и не приведи господь вам сказать о нем плохо.

— Меня интересует исключительно коммерция.

— Это, пожалуйста, но мое дело предупредить. Здесь вообще не любят гринго за то, что они привыкли совать свой длинный нос куда не следует. Извините, что я говорю вам в глаза такие вещи, но это сущая правда.

— Спасибо, я приму к сведению.

«Чиновник» снял шляпу и откланялся, а Клаус вверх по неосвещенной улочке туда, откуда доносилось нестройное мужское пение и звуки гитары. Вскоре он вышел на площадь, освещенную двумя подслеповатыми фанарями. Тут было относительно людно. Под тростниковым навесом сидели люди в черных шляпах. Один из них играл на гитаре и пел. Он был самый трезвый. Другие врубались только тогда, когда доходило до припева. Видимо, это были пастухи-гаучо — к столбам навеса были привязаны лошади. Но виду у этих людей был далеко не молодецкий, просто опившиеся бродяги.

У церкви стояла группка прилично одетых мужчин и женщин индейского типа. Свою испанскую речь они щедро сдабривали неблагозвучной тарабарщиной.

«Гуарани, — припомнил Клаус статью в справочнике, которую прочитал накануне отъезда в Парагвай, — второй государственный язык страны. Денежная единица тоже называется гуарани». Он так и не обменял в аэропорту Асунсьона свои доллары на местную валюту.

Возле дома напротив церкви сидели на ящиках узкоглазые женщины в фетровых котелках и молча слушали, что им говорит молодой негр.

— Это гостиница, — спросил Клаус негра по-английски, ему казалось, что все негры понимают по-английски, но этот видимо не относился к их числу. Он испуганно шарахнулся от австрийца и замолчал.

— А, щоб тоби повылазыло, — в сердцах выругался Клаус и дернул за ручку двери.

Да, это была гостиница, точнее постоялый двор. За конторкой под портретом лысого человека в парадном военном мундире с орденами, видимо президента, сидела довольно приятная раскосая девушка и от нечего делать чесала карандашом за ухом.

— Мне нужен номер с полным пансионом на двое суток, — сказал Клаус по-английски.

— Si, senor, — очень громко ответила красотка, почти выкрикнула, и, сорвавшись с места, куда-то убежала, оставив Кучку у конторки.

Но вскоре она вернулась с человеком, который походил на того, с портрета, только вместо мундира на нем была мятая рубаха цвета хаки с темными от пота подмышками. Скорей всего это был хозяин гостиницы. Он хмурился, и что-то лопотал по-испански.

— Швайне рае, — тихо выругался Клаус.

— Не расстраивайтесь, — сказал вдруг хозяин на чистом баварском диалекте и расплылся в улыбке, — здесь все говорят на вашем родном языке. Вы из Германии?

— Я из Австрии, — нехотя сознался Клаус.

— Это одно и то же, — заключил хозяин и достал из-под конторки толстую потрепанную тетрадь. — Вы надолго в наши места?

— Мне нужен номер с кондиционером и полным пансионом на двое суток.

— Сразу видно, что вы у нас никогда не бывали, в нашем городе нет ни одного кондиционера, зато есть вентилятор и сетка от москитов. А насчет пансиона это само собой — у нас тут нет ни кафе, ни ресторана, где можно было бы съесть приличный шницель и запить кружкой хорошего немецкого пива. Пойдемте, я провожу вас в номер.

Они прошли внутренний дворик, засаженный олеандрами и какими-то еще цветами, от которых исходил приторный запах, на другую сторону дома, и вошли в комнатку, где кроме железной кровати и тумбочки не было никакой мебели. Вентилятор не работал.

— Располагайтесь, через полчаса Ракель позовет вас на ужин. Если что-нибудь понадобиться, спросите Отто, то есть меня. Рад быть вам полезным.

На ужин подали рис, тушеные баклажаны и мясное рагу. Все это было хорошо сдобрено перцем и пряными травами, так что кружка холодного пива пришлась как нельзя кстати.

После ужина Клаус пошел в церковь. Служба уже закончилось, и прихожане разошлись. Только несколько женщин ждали своей очереди на исповедь. Клаус сел на скамью напротив алтаря и стал рассматривать иконы. По большей части они изображали события, описанные в ветхом завете. Одна особенно заинтересовала Клауса, на ней почему-то пеший Георгий-Победоносец копьем поражал в глаз Змея. У чудовища были крылья и чешуя наподобие перьев.

— Когда последняя прихожанка закончила исповедоваться, из кабинки вышел довольно молодой священник, и, проходя мимо Клауса, как бы невзначай уронил:

— Лучше горсть с покоем…

— Нежели пригоршни с трудом и томлением духа, — отозвался Кучка, и последовал за ним.

Они вошли в тесную ризницу, и падре взял сосуд, изготовленный видимо из сушеной тыквы.

— Хотите матэ?

— Что это?

— Нечто вроде холодного чая, но только очень терпкий. Здесь все его пьют, он помогает переносить жару и бодрит. Матэ делают из растения йерба. По-настоящему его нужно тянуть через трубочки с серебряным набалдашником, но сойдет и так.

Священник разлил напиток в стаканы. Клаус пригубил и поставил стакан на стол.

— Давайте к делу, мне нужен список всех, кто в этом месяце посещал Хорста Лангера, с кем он переписывался. Мне также нужно знать, откуда он получал посылки.

— Завтра придете на исповедь.

Клаус молча кивнул. Падре проводил его через зал, и, распахнув перед ним дверь, которая вела на площадь, громко сказал:

— Это старая церковь, в прошлом году ей исполнилось сто лет. Приходите завтра, буду рад вам рассказать ее историю.

На площади по-прежнему веселились гаучо и женщины все также сидели на ящиках. Площадь была островком света, островком цивилизации и безопасности в океане душной темноты, пропитанной резкими ароматами тропических цветок, монотонным пением цикад и редкими истошными криками. И непонятно было то ли это кричат ночные птицы, то ли доисторические ящеры, чудом сохранившиеся в этот богом забытом краю, то ли люди, терпящие бедствие в океане первобытной тьмы.

Клаус взглянул на часы — еще только десять. Как хорошо было бы сейчас посидеть в венском кафе за бокалом «зеленого» вина, полакомиться пирожными и кофе с ликером. Или пройтись по Кертнер штрассе от Оперы до Святого Штефана, послушать как уличные музыканты играют польки и вальсы, полакомиться каштанами и печеным картофелем, выпить глинтвейна. А в этом южноамериканском захолустье просто нечем заняться, и, как тут живут местные немцы? Впрочем, немцы везде умеют устраиваться, куда бы их ни занесло, в Сибирь или в Казахстан, в Боливию или в Намибию, они всюду норовят свить себе маленький Фатерланд, где нет места для ностальгии.

Послонявшись еще по площади и обнаружив несколько закрытых лавочек и банковскую контору, Клаус вернулся в гостиницу.

— Послушайте, — обратился он к Ракель, которая сменила род деятельности. Теперь она не чесала за ухом, а сладострастно кусала ногти, — нет ли здесь телевизора или на худой конец приемника, а то можно сойти с ума с тоски, честное слово.

—Si, senor, — пискнула девушка и убежала.

Через некоторое время появился Отто в обнимку с обшарпанной радиолой.

— Этот приемник мне подарили на свадьбу, слушайте на здоровье. Для хорошего человека ничего не жалко.

Когда словоохотливый немец ушел, Клаус включил радиолу, и попробовал настроиться на какую-нибудь информационную программу. Дома перед сном он обязательно прослушивал последние известия, служащий Интерпола должен всегда быть в курсе того, что происходит в стране и в мире, от этого зависит, насколько правильными будут решения, которые ему может быть придется принимать завтра, и, в конечном счете, его карьера. Но ни «Дойче велле», ни Би-Би-Си поймать ему не удалось. Местные радиостанции вещали исключительно на испанском, из соседней Бразилии в эфир врывались бравурные раскаты самбы, а Аргентина обволакивала мир бесконечными танго — мед, настоянный на перце и, приправленный мускусом.