Реверанс со скальпелем в руке (СИ) - Шатохина Тамара - Страница 83

- Я в порядке, не надо по лицу… - покрутила я головой, прогоняя морок: - Дайте прийти в себя… Даниил?

- Можно просто Даня, вы правда очень бледная – я еще не видел, чтоб так резко… - напряженно смотрел на меня юноша.

- А меня, наверное, по имени-отчеству? Мария Николаевна Рохлина. Очень бледная? – подрагивал у меня голос, - стресс, волнение… спазм сосудов, очевидно. Мне еще восстанавливаться и восстанавливаться - спотыкаюсь, теряюсь, бледнею… пройдет. Что там еще о Франсуа? Пожалуйста… - умоляюще уставилась я на него.

- Даня, уберите подушки и разогрей ужин, - устанавливал ноут на кухонный стол Георгий, - час ночи, конечно и не время жрать, но голодными вы не уснете. Извините – мы тут увлеклись... И хорошая новость - завтра всем можно выспаться, мне дали отгулы, а у вас каникулы. Маш, сейчас я буду зачитывать частями. Информация есть, самая примитивная, в виде справки, но она есть. Потом можно будет сделать подробный запрос. Куда? Даня выяснит, он лучше ориентируется, даже переписывается с кем-то за бугром. Но вначале выпей вот это, тебе нужно успокоиться во избежание... бледности. Что у нас из еды, Дато?

- Куриный суп с рисом, - отозвался мальчик от плиты.

- Нормально. Суп у тебя крутой, тогда ты на подаче. Даня, шурони по-быстрому в блендере порцию для Маши… примерно чашку, и хлеба нам всем нарежь. А я взгляну, что тут выскочило по запросу, - согласился Шония, протягивая мне мензурку с успокоительным, которое я послушно выпила. Посидела, подождала, пока он просматривал всё, что там выскочило.

- Сейчас… - вздохнув, пощелкал он мышей, - ребята, вы ешьте. Маша, тебе тоже нужно подкрепиться, - и я так же послушно потянула ко рту ложку. Серое, неприглядное на вид жидкое пюре оказалось очень вкусным. Ложка, потом еще… и еще.

- Очень вкусная еда, - уважительно взглянула я на мальчика, - единственное, чего не умеет Франсуа, это готовить. Жаль… зато Андрэ готовит, как Бог. Мужчины в этом сильнее, впечатление – не готовят, а священнодействуют. Я только иногда привносила что-то из нашего.

- А что там едят? – оторвался от своей тарелки Дато.

- Простые люди? Овощи, рыбу… мясо готовят очень просто, запекая на вертеле или отваривая. Много соусов и травы – даже лебеда и репчатый колокольчик. Я знаю несколько прекрасных рецептов похлебки, - умоляюще смотрела я на Шонию.

- Завтра расскажешь, а мы запишем. Сейчас – информация. Будем обсуждать каждое слово. Ну-у… мозговой штурм… Что, Маш? Что ты так смотришь? – почти шептал он, пристально и ласково глядя на меня.

Как именно я смотрела и что при этом думала - не смогла бы внятно объяснить даже сама себе. Все эфемерно - на ассоциациях, воспоминаниях. Это его «ну-у… и-и-и..» давно стало и моим тоже. Сколько раз оно звучало во Франции перед операциями, перевязками, да просто! Когда я промывала ссадины на коленках Франсуа. Это звучало, как святая мантра, связующая миры и время. И сейчас меня распирало от такого же горячего чувства безграничной благодарности, что накрыло после первой моей операции.

Сейчас я понимала, почему не смогла тогда разглядеть его любовь – слишком высоко вознесла его над собой, и никогда не решилась бы поверить в неё. В моём сознании, подсознании и везде, где только можно, Шония проходил исключительно под кодом «поклонение и обожание». До вершины его пьедестала было просто не дотянуться, не разглядеть, не охватить взглядом, даже если бы там - крупными буквами! И сейчас благодарность была возведена в энную степень от прежнего, и она требовала выхода. И если бы не мальчики! Я не знаю… расцеловала бы? В любви призналась, как тогда сама для себя?

- Трудно объяснить… читайте, пожалуйста. Дато, Даниил, спасибо большое – было по-настоящему вкусно, - отставила я пустую чашку и прикрыла глаза. Приготовилась слушать самым внимательным образом.

- Ну-у… - опять начал он, вызывая теперь улыбку: - «Магаллон де ла Морлиер…» Маша...?

- Чужое произношение очень трудно передать на бумаге, разве что при помощи транскрипции. Вот и получается с вариациями. Дальше?

- Здесь смотри сама.

Я заглянула и прочла - «Francois-Louis Magallon de la Morliere».

- Что такое Магаллон – имя? – уточнил Георгий.

- Владения. Перед именем Дома – фамилией человека, ставят название владений. Виконт Ло де Монбельяр Франсуа-Луи – это значит – у него во владении Ло, он его синьор.

- А где этот Магаллон, это что - город? – подал голос Дато.

- Мы обязательно посмотрим, но немного позже. Я не помню названия всех городов, – чужим, глухим голосом ответила я - дальше заметила цифры.

- Да. Да, конечно, я… папа?

- Годы жизни… Ты готова Маша? Он умер стариком.

- Д-да… - задушено прошипела я, - смерти нет, есть только умирание. К этому нужно относиться… нормально. Отнесемся нормально. Ну…?

- 1754 -1825. Дань? Считает в уме, как машина, - объяснил мне Георгий.

- Семьдесят один, - прошептал мальчик с опаской, а я кивнула:

- Это хороший человеческий век. Для того времени просто очень хороший.

- «…граф де ла Морлиер (Comte de la Morliere) Шевалье империи с 1810 года».

- Почетное звание, государственная награда, - ответила я тишине за столом, не открывая глаз.

- «…дивизионный генерал с февраля 1795 года. Родился 28 октября 1754 года в Л’Иль-Адам…»

- Нет! – будто очнувшись, встрепенулась я: - Это не он. Он родился в апреле.

- «… в семье графа Александра Магальона де ла Морлиера и его супруги Генриетты-Луизы ла Сежон. Он является крестником Луи-Франсуа де Бурбон-Конти, принца Конти…»

- Дальше, - попросила я, ничего уже не понимая.

- «… образование и воспитание получал в Колледже монахов-иосифлян в Л’Иль-Адам. В возрасте 14 лет навсегда покинул его и поступил на военную службу с чином су-лейтенанта и назначением в Бургундский пехотный полк в гарнизоне Корсики…»

- Монастырский колледж? – сомневался уже и Даня, - а это точно он?

- Я не знаю, - отчаянно взглянула я на него, - но де Роган говорил, что первая дочь полковника погибла при родах. Могли они как-то…? Л’Иль Адам – сеньорат Конти. Очевидно, граф – их вассал, а скорее друг, раз Франсуа прошел второе крещение с принцем. Обычно его откладывают на потом, чтобы найти… выгодных, скажем так, крестных. Так решил и Рауль – отложить на потом, до взросления. С крещением – понятно. Но в четырнадцать – на службу? Он что там – совсем…? – встала я из-за стола, шагнула куда-то… качнулась…

- Маш, ну ты… - придержал меня Георгий, - котенок на слабых лапках. Куда ты кинулась – полковника убивать?

- Выйти… не позориться. Я оставила его… - шептала я, чувствуя, что опоздала уйти – опять слезы: - Рауль ушел, и я следом – глупо совершенно! Бездарно, бессмысленно, безответственно! Убивать? – смахнула я влагу со щек, - Чего бы я добилась? Но желание такое было – еще тогда.

- Но Франсуа стал шевалье Франции, - осторожно заметил Дато.

Я замолчала и высвободилась из рук Георгия. Плотнее запахнула на себе его длинный просторный халат, надетый сверху на пижаму и села на место. Помолчала, вытирая салфеткой глаза и нос.

- Простите. Больше не буду – обещаю. Вы правы, Дато, я смотрю на то, что случилось с позиции матери. А вы еще молоды, но уже рассуждаете, как мужчина. Де Роган тоже считал, что достойная цель оправдывает любые средства при условии её достижения. Вижу цель – не вижу препятствий… это так по-мужски.

- Он не только шевалье Франции, - заметил Даня, - читай дальше, пап.

- «… в 1776 – лейтенант, в 1786 году произведен в капитаны с переводом в пехотный полк Ду-Понт, в этом звании встретил революцию. С 1792 – шеф батальона, потом инспектор побережья 15-го военного округа, 1793 – шеф бригады, в 1794 - определен в армию Шербурга и назначен начальником штаба объединенных Армий Шербурга и Бреста. В 1795 по рекомендации генерала Гоша награжден чином бригадного генерала, с февраля – дивизионный генерал. В декабре назначен начальником штаба экспедиционного корпуса, направленного Комитетом спасения для обороны французских колоний от нападений англичан. Вместе с правительственным комиссаром в 1796 году прибыл на остров Иль-де-Франс, где огласил Декрет об отмене рабства в колониях, несмотря на противодействие белого населения. Впоследствии изгнал правительственных уполномоченных с островов…»