Жизнь и приключения Заморыша - Василенко Иван Дмитриевич - Страница 63

Я узнал и малиновые занавески около высокой кровати, * сияющий киот в углу. Ясно, это была бархатная комната патера. Дука взял со стола бутылку, разлил микстуру по серебряным стаканчикам.

Все трое выпили, крякнули и заели кружочками лимона. Наш батюшка пожевал лимонную корочку, выплюнул ее в тарелку и спросил:

- Как живете, Дука? Что это вас не видно стало? Раньше вы каждый день разъезжали по городу на своих беговых дрожках, а тут как в воду канули.

Дука тоже пожевал корочку, но не выплюнул, а проглотил ее и только после этого ответил:

- Вы, отец Евстафий, ослепли, что ли? Улицами теперь овладела чернь. Хорошенькое дельце! Я выеду на беговых дрожках, а меня стянут с них и тихонько о землю ударят.

- За что? Вы же никому зла не делали. Ваш достойный родитель - греческий подданный. Вы тоже.

- А я знаю, за что? Им хочется делать революции, так они хоть кого прибьют. Не-ет, я лучше подожду. Главноначальствующий полковник Дегтярников сказал по секрету моему папе, что скоро сюда прибудут донцы - целая сотня. Вот тогда я и поеду на своих беговых дрожках. Пусть только тронут, - а нагайки не хочешь?! Вот так будет хорошо. Здорово хорошо!

- Здорово хорошо! - крикнул и наш батюшка.Что там рабочие! Среди учителей - и то появились вольнодумцы! Можете представить, детям о французской революции рассказывают. Да как! Прямо смакуют. Забыли и свое клятвенное обещание служить царю верой и правдой, и священное писание, где прямо говорится: "Несть власти, аще не от бога".

- Здорово хоросо - тоже не хоросо, - отозвался Анастаса. - Надо их потихонька на коленка ставить. - Он выдвинул из стола ящик, покопался в нем и положил на стол две колоды карт. - Стукалка? - спросил он.

Душа у меня ушла в пятки.

"Заметил!" - мелькнуло у меня в голове. Я еще не успел отпрянуть, как услышал ответ нашего батюшки: - Покер.

- Какой же покер втроем? - спросил Дука. - Стукалка!

- Ну, стукалка так стукалка, - согласился батюшка.

Дука сдал карты и бросил на стол монету.

- В банке пять рублей.

Наш батюшка отвернул полу рясы, пошарил в кармане.

- Рубль.

Дука укоризненно покачал головой.

- Все жадничаете! Анастаса, четыре свободных.

- Четыре, - кивнул патер.

Дука еще несколько раз сдавал карты, потом постучал по столу и сказал:

- Стучу.

Я вернулся к столу и дописал сочинение. Но заснуть еще долго не мог: внизу все стучали и стучали. А под конец стали топать ногами и петь:

Пезо ке гело, Сена поли агапо! *

Пришел Нифонт, лег на свою кровать и захрапел. Такого страшного храпа я еще никогда не слышал. Потом на крыше стали возиться и кричать коты. И котов таких горластых я раньше не слышал.

Заснул я только под утро.

* Играю и смеюсь, Тебя крепко люблю! (греческ.)

МЫ ВЫБРАСЫВАЕМ ЦАРЯ В МУСОРНЫЙ ЯЩИК

На другой день все шло до четвертого урока обыкновенно, а на четвертый вместо Алексея Васильевича пришел почему-то Лев Савельевич. Мы сказали:

- У нас сейчас история.

- У вас сейчас будет русский, - ответил Лев Савельевич. - Тарасов, чем выражается подлежащее?

Тарасов встал, но от неожиданности не мог сказать ни слова.

- Кто скажет? - спросил Лев Савельевич.

Никто руки не поднял.

- Да вы что, остолопы! - крикнул Лев Савельевич.

Он когда сердился, то всегда выражался подобными словами.

Я вспомнил, что говорил вчера батюшка в комнате Анастаса, и у меня заныло сердце. Я поднял руку.

- Ну? - сказал Лев Савельевич.

Но, вместо того чтобы ответить, чем выражается подлежащее, я спросил учителя:

- Где наш Алексей Васильевич?

Учитель нахмурился, кашлянул и пробормотал:

- Не знаю...

Тогда встал Андрей Кондарев и прямо сказал:

- Нет, вы знаете, только скрываете. У нас история сейчас, а не русский.

И пошел из класса, не спросив разрешения.

За ним пошел Илька, за Илькой - я. А за нами - все остальные хлопцы.

Лев Савельевич выскочил из класса и что-то закричал нам вслед, но мы даже не обернулись. С топотом и гиканьем мы уже спускались по лестнице, когда дорогу нам преградил сам инспектор училища Михаил Семенович, самый страшный человек из всего училищного начальства. Меж собой мы звали его Михаилом Косолапым.

И он действительно своей дородностью, маленькими глазками и вывернутой в сторону ступней одной ноги был похож на медведя.

- Стоп! - рявкнул он. - Кто отпустил?

Мы замерли.

- Почему гвалт? Кто отпустил, я спрашиваю!

Подбежал Лев Савельевич:

- Никто не отпускал, Михаил Семенович. Сорвались, как бешеные, и понеслись. Точно нечистая сила в них вселилась.

- Зачинщики? - выкрикнул инспектор.

Все молчали. Лев Савельевич немного выждал и со злорадством ткнул пальцем сначала в Андрея, потом в Ильку и, чуть поколебавшись, в меня.

- Вот они, зачинщики, вот!

- Шапки! - приказал инспектор.

Это означало, что мы трое остаемся "без обеда" и должны отнести свои фуражки в учительскую.

- Марш по местам!

Мы понуро вернулись в класс.

Лев Савельевич сел за стол, погладил бороду, запустил кончик ее в рот. Покусал и спросил:

- Нуте-с, так чем выражается подлежащее? Кто скажет?

Но и на этот раз никто не поднял руку. Видя, что ничего не получается, Лев Савельевич принялся объяснять какое-то склонение.

Его никто не слушал. Даже не смотрели на него. Когда прозвенел звонок, он встал, с грохотом оттолкнул стул и быстро вышел.

Училище опустело, затихло. Слышно было только, как где-то в другом классе сторожиха шаркает метлой.

Андрей, Илька и я сидели рядышком и молчали.

- Как думаете, где Алексей Васильевич? - первым заговорил я.

- Спрашиваешь! Известно где: в тюрьме, - сказал Илька.

Я и сам подозревал это, но от такого решительного ответа у меня будто оторвалось что-то в груди.

- Откуда ты знаешь? - попробовал я поспорить.

- Знаю, - загадочно ответил Илька.

- За что?

- За французскую революцию.

- Так ведь про французскую революцию и в нашей "Истории" напечатано.

- Напечатано, да не так.

Андрей больше зсе молчит, а тут он заговорил:

- Нашему царю тоже надо голову отрубить, как Людовику. Пусть не расстреливает людей.

Илька присвистнул.

- А другой царь будет лучше?