Жизнь и приключения Заморыша - Василенко Иван Дмитриевич - Страница 33

- Я вот у мирового судьи в письмоводителях состою,- заговорил дряблый. - В суде, сами знаете, без приношений не бывает. А меня отец учил: не бери, Алеша, мзды с народа, грех это. И я не беру. Так на двенадцать рублей и существую с женой и дочкой. Зато отец меня уважает. Крестьянин отец у меня. Собрался я в Крым, он свинку заколол, колбаски и сальца мне прислал. Вот я и кормлюсь. Ничего, я доволен. Бог с ними, со всеми князьями да графами. Как-нибудь просуществуем, ничего, как-нибудь... - Он покашлял и опять сказал: Как-нибудь... Ничего...

- Эх, ты, "просуществуем"!.. - укоризненно отозвался учитель и тоже закашлялся.

Он кашлял так надрывно, что Петр даже побежал в дом за водой. Когда учитель пил, зубы его дробно стучали о жестяную кружку.

Потом он затих, и мы все уснули. Ночью, сквозь сон, я опять слышал кашель. Что-то хлюпало, булькало, хрипело, но открыть глаза c меня не было сил.

А утром я увидел, что учитель лежит неподвижно с восковым лицом. Подбородок и рубашка его были в темной, уже запекшейся крови.

Петр сказал:

- Не смотри, Митя, пойдем отсюда. - И увел меня со двора.

На улице я спросил:

- Петр, почему он в крови? Его убили?

- Да, - сказал Петр.

- Кто же его убил?

- Царь.

Я, конечно, и раньше знал, что царь может любого человека и казнить и помиловать, но чтоб царь ходил ночью по дворам и убивал тех, кто его укоряет, - этому я не поверил. Значит, Петр опять сказал так, что его надо понимать по-разному.

В тот же день я увидел царя.

В городе будто все с ума сошли. Люди все бежали и бежали куда-то, а солдаты и городовые становились стеной поперек улицы и не пускали. Мы с Петром попали в толпу и никак не могли из нее выбраться. Вдруг где-то заиграла музыка. Толпа заревела, нажала и поплыла. Петр подхватил меня и посадил к себе на плечо. Толпа вынесла нас на ту улицу, за которой, кроме моря, ничего уже не было. По обе стороны улицы стояли в два ряда солдаты в белых рубахах и в фуражках с белым верхом. За солдатами, тоже в ряд, стояли гимназисты, а за гимназистами разные господа и барыни.

Музыка все играла. Откуда-то беспрерывно несся крик: "Ра-рара-ра-ра!.."

Набежали городовые и начали выталкивать обратно тех, кто сюда прорвался. Но тут все закричали:

- Едет! Едет!.. Царь!.. Царь!..

Кто-то завопил так, будто его убивали:

- На ка-ра-ул!

Солдаты выставили перед собой винтовки со штыками.

Сначала по мостовой проскакали шесть всадников в красных шапочках с перьями. За ними показались еще шесть, но без перьев.

Потом вырвались три здоровенных бородача на вороных конях. И наконец показалась карета. Царь сидел с царицей и дочками, и на голове его была не корона, а обыкновенный военный картуз с белым верхом.

Солдаты, городовые, барыни и важные господа выпучили глаза, перекосили рты и гак заорали "ура", будто всех их кто-то щекотал и бил.

Царь был курносый, русый и мало похожий на свой портрет. А у царицы лицо было длинное, набеленное.

В ответ на весь этот страшный крик царь только лениво прикладывал два пальца к картузу, а царица смотрела в спину кучеру и ни на кого не обращала внимания.

Дочек я рассмотреть не успел, потому что в это время какая-то женщина, вся в черном, отпихнула солдата, так что он чуть не упал, вырвалась на мостовую, повалилась перед каретой на колени и протянула вперед руку со свернутым в трубку листом бумаги. У царя голова дернулась, будто он испугался, но на женщину сейчас же набросились солдаты с офицером, схватили ее и куда-то утащили.

Карета поехала дальше, и царь опять стал прикладывать пальцы к картузу.

В тот же день Петр рассказал мне, что сам слышал в городе. У женщины, которая бросилась перед царем на колени, был сын, студент. Он поехал в какую-то деревню, а там в это время мужики захватили панскую землю. Землей этой они пользовались спокон веков, еще до своего освобождения. В деревню пришли солдаты и стали стрелять в мужиков. Мужики отбивались камнями.

Вместе с мужиками камни бросал и студент. Суд присудил мужиков к каторге, а студента к смерти. Мать уговаривала студента, чтобы он просил царя помиловать его, йо студент просить царя не захотел. Мать узнала, что царь едет в Крым, и тоже приехала сюда, потому что в Петербурге ее к царю не допустили.

Я спросил Петра:

- А здесь допустят?

Петр ответил:

- Нет.

- Но ведь царь видел, что она хочет ему что-то сказать. Она на коленях стояла перед ним. Разве он не может приказать, чтобы ее пустили к нему?

- Может и не может.

- Почему не может?! - крикнул я. - Почему?

- Потому что он царь, - ответил Петр.

ТАЙНА ПЕТРА

С тех пор как мы побывали на даче с зеленой лягушкой, Петр сильно переменился: так иной раз задумывался, что даже не отзывался, когда я его окликал. Однажды он сказал:

- Пойдем, Митя, к ключнику. Мне надо разузнать кое-что.

Я спросил:

- Ты опять будешь купать его?

- Это как он себя поведет.

Ворота были на замке. Петр постучал. Ключник выглянул из сарая и опять спрятался.

- Боится, - усмехнулся Петр и громко крикнул: - Выходи, дело есть!

Но ключник не показывался.

- Выходи, я не трону. А не выйдешь - ворота поломаю, предупредил Петр.

Ключник высунул голову и жалобно сказал:

- Побожись.

- Клянусь твоей бородой и твоим горбом, черномор ты этакий! - Когда ворота открылись, Петр приказал: - А теперь веди куда-нибудь в холодок - нам побеседовать надо.

Ключник повел нас к сараю. Петр велел мне дожидаться под дубом, на садовой скамье, а сам с ключником вошел в сарай. Но дверь осталась открытрй, и я слышал каждое слово:

- Расскажи мне все, что тебе известно о Наталье Петровне. Она была здесь? - строго спросил Петр.

- Что ты, что ты! - всполошился ключник. - Мне строгонастрого запрещено рассказывать, что тут делается. А насчет Натальи Петровны даже особый приказ был. Разве я могу ослушаться барина!

- Выбирай сам, кого ослушаться - меня или своего барина-подлеца. Только смотри не просчитайся.

- Да пойми ты, милый человек, что мне тогда хоть голову в петлю. Только раз я не исполнил его приказа - и с той поры хожу вот с этим добром за плечами.

- Так это он тебе горб сотворил?

- А кто ж? Он самый. Так хватил золотым набалдашником по спине, что у меня и хребет треснул. А на нею какая управа! Все перед ним сгибаются! Мильонщик!