Новая жизнь - Гаррос Александр - Страница 4

Кстати, о «работаешь»… С 25.12 по 13.01 у нас в стране, как известно, мёртвый сезон. Олег подумал, что, дабы спокойно гулять вместе с народом, стоит «закрыть» этого Лужина до Кристмаса. Тем более что остался, собственно говоря, последний кандидат.

Виктор Упениекс. У-пе-ни-екс. Латышская фамилия? А не подорвал ли попросту мой сторож за границу? — пришла вдруг мысль. Мало ли от кого — что я про него знаю?…

Из Риги звонил «друг и коллега» (как он сам представился) Виктора, некий Марк. Олег даже не знал, что в Латвии их смотрят. Для начала он сам связался с Марком по телефону.

Клал трубку Олег со странным чувством, которое не мог толком для себя определить. Чувством, переходящим в предчувствие — тоже, впрочем, пока предельно аморфное… Ехать было, собственно говоря, не к кому. Виктор У-пе-ни-екс — ну да, пропал с концами. Целых пять лет назад.

Олег понял, что его привычная рабочая деятельность пересекла некую жанровую границу. Он был на незнакомой территории. И кажется, не слишком гостеприимной. По некоей (самому не очень ясной) ассоциации он вспомнил про угрожающие звонки. Когда они начались?… А ведь…

Да. Да! После показа фотографии Лужина они и начались…

В окошке циферблата «Тиссо», показывающем даты, — 22. Олег набрал своего туроператора и заказал авиабилеты в Ригу и обратно.

На Ленинградке по дороге в Шереметьево привычно слиплась одна сплошная пробка. Светало мучительно и бесконечно. Плохо быть деревянным на лесопилке — Олег вместе со всеми тихо матерился, мял баранку, перестраивался, втискивался, газовал, тормозил. Он не мог сказать, где именно заметил этот «гольф». Старый, красный, довольно раздолбанный. Но, заметив его, вспомнил — не сразу, — что в последние дни видел неоднократно точно такой же у собственного подъезда. Ещё подивился: «Кто у нас на развалине-то эдакой ездит?…» Он, разумеется, и не думал обращать внимание на номер, он и сейчас не обратил бы внимания на саму машину — но с некоторых, недавних совсем, пор Олег стал предельно внимателен. Так что теперь постоянно косился в зеркало. «Гольф» прилежно проводил его до самого второго терминала. Ну-ну. На сей раз номер — московский — он запомнил.

Ту-154 раз за разом таранил бесконечные облачные слои — и таки продрался к небу и свету… чтобы через полчаса опять кануть в белесую баланду. После Москвы Рига показалась Олегу совсем маленькой и насмешила провинциальной неофитской претензией на европейский столичный гештальт. С Марком они «забились» в ресторане при супермаркете Maxima. За прозрачной стенкой все — дома на том берегу замёрзшей Даугавы, две невысокие высотки (совдеповский пенёк да стеклянистый новодел), Вантовый мост, небо — было одного безнадёжного цвета. Вкус никогда не пробованного рижского бальзама напоминал что-то — Олег не вспомнил что.

Марк с Виктором были совладельцами небольшой строительной фирмы. Они её и открыли. От Марка — связи в бизнесе, от Вити — стартовый капитал. Дело только пошло, отбили выгодный подряд, стали раскручиваться — и вдруг Витя пропал.

— И что, до сих пор ничего не прояснилось?

— Никаких концов… Хотя его действительно искали — я проплатил… Вы же понимаете ситуацию: партнёр исчезает, а ты один остаёшься с бабками…

НАТО не НАТО, ЕС не ЕС, подумал Олег, — а все те же новорусские полублатные расклады. Все те же малоподвижные тяжёлые ряхи над отличными костюмами, неприступная вальяжность голоса и манер. Бизнесмены…

— А у вас у самого нет предположений?

— Витя пришёл с серьёзными деньгами. Я не спрашивал, как он их заработал. Возможно, там не всё было чисто… Если честно, я давно не верил, что он может быть жив. Но эта ваша фотография… Жена телевизор смотрела…

Олег положил снимки рядом на стол. Упениекс: голый череп (лыс? брит?), валик усов, улыбается в объектив вполоборота. Олег переводил взгляд с него на Лужина. И обратно. И опять.

— Когда, вы говорите, Виктор пропал?…

Обратный рейс был поздно вечером — Олег под густым снегом шерстил Старый город на предмет сувенирных лавок: ничего не привезти Тайке было бы свинством полным. Что у них тут в Латвии — янтарь?… В магазинчике напротив собора Петра увидел серёжки из оправленного в серебро тёмного dzintars'а. Авторская работа, двести пятьдесят баксов. Не сувенир — подарок. За поводом не надо было бы ходить дальше Нового года, но Олег уже купил недельную путёвку на всех четверых в Эмираты. И тут вспомнил (и устыдился, как мог забыть) — в январе же годовщина знакомства.

Возвращался он, как возвращался всегда — с удовольствием: в любимый город, большой, богатый и уверенный в себе, к любимым людям, ждущим его… Олег думал — в который раз, — что может с полным правом считать себя человеком, у которого ВСЁ ХОРОШО. И подавитесь. И не пытайтесь меня пугать, сипеть в трубку страшным голосом… Всё. Хорошо.

Всё.

В тощем «редакторском» досье он нашёл письмо женщины Лужина, с которого всё началось. Лосева Зоя… телефон. «Номер набран неправильно. Положите трубку и наберите ещё раз». Ладно.

Олег выудил письмо из Минвод. «Сколько можно… вы на своём телевидении… поливать помоями человека, который… хотя виноват только в том, что честно выполнял приказ…». Автор — Евгений Холмогоров, демобилизован по ранению, служил в Чечне с Костей Рейном, какового и опознал на снимке.

Рейн, Рейн… Ах во-от оно что! Ещё одна звезда медиа, однако. Полтора года назад сержант-контрактник Константин Рейн якобы лично расстрелял трёх чеченцев, которые потом оказались не кровавыми ваххабитами, а мирными поселянами. Взялся кто-то, значит, отделить первых от вторых… Рейна, демонстрируя правовую беспристрастность, закатали в СИЗО. Что было потом, Олег не знал. Он позвонил подполковнику Милютину — к программе «Я жду» милицейские чины относились тепло, патронировали даже. Попросил разузнать про военного преступника. Однако же назавтра подполковник был противу обыкновения сумрачен и официален. В историю с сержантом порекомендовал не лезть, этим теперь занимается ФСБ — «лучше, Олегович, вообще про это забудь». Забудь… Тут и захочешь — не дадут.

В Минводах снега не было, но ветер по улицам мел жёсткий, морозный… По одинаковым, голым, под прямым углом пересекающимся улицам с дырявым асфальтом, вдоль одинаковых прямоугольников совдеповской серийной застройки — они тут не свихиваются от такой энтропийной геометрии?… Трепал объявление на столбе: «Куплю полдома на Собачевке». Олег живо представил себе эти полдома (неровный разлом гнилой стены, обнажившееся квартирное убожество) на этой Собачевке (шелудивые рослые дворняги у кривых щелястых заборов). А ведь кто-то хочет туда — и даже деньги платить готов…

Общение с Холмогоровым оказалось чрезвычайно тягостным занятием. Когда пять часов спустя, залитый плохой водкой («по жизни»-то Олег почти не пил), измученный необходимостью следить за бесконечной и непредсказуемой сменой настроений собеседника, мотаемого меж остервенелой обидой на весь мир, агрессивным алкогольно-блатоватым панибратством и пьяным же бессмысленным фатализмом, Олег вышел из ободранного подъезда «хрущобы» на улицу без единого горящего фонаря, он так и не понял, что испытывает — сочувствие или презрение — к этим несчастным и опасным мужикам. Таким крутым-витальным — и таким круглым неудачникам. Никогда никому не верившим и все равно проданным всеми и кинутым.

Я понимаю — война… Впрочем, ты — контрактник, ты сам себе выбрал войну. И вообще, если вдуматься, война — тоже способ уйти от вопросов, на решение которых почему-либо не хватает духу… И приходится, как это ни обидно, признать, что мясорубка — действительно жуткая, кто спорит, — тебя жевавшая, вовсе не оправдывает твоей несостоятельности в мирной жизни…

Ничего, кстати, по существу дела Холмогоров не сообщил: вместе с Рейном они служили полгода, сдружились ещё и на том, что оба из Минвод. Своих «чехов» тот покрошил, когда Женя уже валялся в госпитале. В историю с расстрелом он, с одной стороны, не верил, с другой — считал, что правильно Костя их в расход пустил, всех бы так, и вообще мы там жизнью каждый день рискуем, а эти ваши суки купленные…