Дело о Черном Удильщике (СИ) - Карапетян Мария - Страница 41

Койкан прикрыл невидящий глаз, отставил листок на расстояние вытянутой руки и пробежал глазами по выцветшему тексту: «Когда я вырасту, то хочу быть похожим на тебя, брат. Извини, что испортил твою любимую пластинку». Почерк был детским, неровным. Буквы плясали и налезали друг на друга. Мужчина грустно улыбнулся. Бережно провёл пальцами по сгибу, сложил листок, убрал обратно вглубь ящика, спрятав его под груду ненужных документов, и, погасив лампу, вышел из комнаты.

Аппель вернулся с улицы и, развалившись, уселся в кожаное кресло, принадлежащее Чёрному Удильщику. Увидев, как начальник спускается с лестницы, громила подскочил и шумно приземлился на диван, который стоял напротив. Сделал вид, что старательно разглядывает грязь, скопившуюся под ногтями, и театрально вздрогнул, заметив Койкана. Лаврак закатил глаза.

— Сибас не заходил, пока меня не было? — спросил он, подкидывая в камин пару внушительных поленьев. Ответа не последовало. Удильщик опустился на своё любимое место возле очага и потёр замёрзшие руки.

Аппель что-то пробормотал себе под нос, и мужчина вышел из себя:

— Мямля, твою мать! Сложно ответить на простой вопрос⁈ — гаркнул он на подчинённого.

Громила вжался в диван и виновато проскулил:

— Ваш брат выходил из подвала, когда я вернулся. — И попытался успокоить разъярённого начальника: — Ничего не пропало, клянусь. Я проверил — все составляющие на месте.

— Идиот! С чего бы Сибасу красть отрубленные пальцы, вырванный язык и глаза⁈ — рявкнул Удильщик. — Я велел тебе сидеть здесь, а не дымить вонючими папиросами на улице!

— Виноват, господин Лаврак, — Аппель опустил голову, словно провинившийся школьник, и начал разглядывать носки своих грязных ботинок.

Койкан решительно поднялся со своего места и замахнулся. Подчинённый дёрнулся в сторону, уворачиваясь от удара, которого не последовало.

— Если не можешь выполнять обычные поручения, иди и сторожи калитку, как вшивый пёс! — отчеканил главарь, опуская руку.

Громила, шаркая, засеменил в сторону выхода и, аккуратно прикрыв за собой дверь, исчез в прохладе наступающей ночи.

— Папа? — голос Марии звучал утробно, низко и совсем перестал быть похожим на девичий. — Папочка?

Лаврак сокрушенно закрыл глаза и глубоко вздохнул. Послышался плеск воды и булькающие стоны. Койкан поспешил к дочери и открыл дверь в комнату, где стоял сосуд перелома. В его глубине плавало мутирующее создание: глаза девочки вылезли из орбит, разъехались к вискам и поменяли цвет. Зрачок расширился и почернел. Челюсть выдалась вперёд, верхняя губа раздулась и повисла безобразным розовым лоскутом. Некогда густые вьющиеся волосы красивого золотого оттенка почти выпали, и на голове образовались крупные проплешины.

— Можно мне мышку? — облизываясь, басом проговорила Мария. — Я слышала, как они сладко пищали, папа.

Удильщик поджал губы, и на его скулах заходили желваки. Он подошел к сосуду и опустился перед дочерью на колени. Пригладил остатки светлых прядей, проведя рукой по голове ребенка, и убрал скопившуюся возле глаз белую слизь. Мария дёрнулась и зашипела: Койкан нечаянно задел недавно образовавшуюся, еще не совсем заметную чешую и сломал несколько маленьких прозрачных лепестков. Девочка раскрыла крупные жабры и, выпустив из них звук, напоминающий свист, погрузилась по шею в воду. Из груди отца вырвался непроизвольный стон.

— Мышку, — медленно повторила Мария, выпуская изо рта крупные пузыри. — Мышку!

Не боясь промокнуть, Лаврак перекинулся через борт и крепко обнял дочь, прижимая к себе мокрое исхудавшее тело.

— Конечно, можно. — Его голос сорвался, и он выпустил ребенка из рук. — Какая ты всё-таки у меня умница, милая.

Мужчина встал, поспешно вышел из комнаты, быстро поднялся на второй этаж, нащупал в темноте маленькую коробку и вернулся с ней в помещение, в котором пахло гниющей плотью, застоявшейся водой и горем. Удильщик взял одного грызуна и положил себе на ладонь: зверёк вяло поскрёб лапкой по загрубевшей коже. Его маленькие розовые ноздри раздулись, а тельце задрожало в такт биению крошечного сердца. Отец протянул руку и коснулся дряблых губ дочери. Мария принюхалась. Взвизгнула от радости, быстро погрузилась под воду и, резко вынырнув, полностью облепила обезображенным ртом ладонь мужчины. Лаврак осторожно вытащил руку из зубастой пасти: на его ладони осталась лишь густая смердящая слюна. Послышался хруст костей: девочка, чавкая, жевала долгожданное лакомство. По её подбородку струилась мышиная кровь. Алые капли медленно погружались на глубину и, растворяясь, меняли оттенок воды на бледно-розовый.

Лаврак схватился пальцами за кромку борта так сильно, что костяшки пальцев побелели. Прислонился лбом к стенкам сосуда и громко закричал, широко открывая рот.

Мария вздрогнула и ударила тонкими руками по мутной поверхности. Крупные брызги приземлились прямо на голову Лаврака, и волосы, намокнув, тут же почернели и прилипли к вискам. Животные инстинкты предупредили девочку о надвигающейся угрозе, и она мигом опустилась на дно. Замерла, выжидая, когда человек в костюме уйдет. Вода приглушила отчаянный вопль, и мысли устремились к единственному желанию: набрать в пасть густой и тёплой бордовой жидкости и уютно барахтаться в ней нескончаемую вечность.

Глава 22

Смертельное безумие

Всю ночь Удильщик не смыкал глаз, размышляя о дне, когда солнце завершит цикл и погаснет. Пару раз Лаврак погружался в беспокойный сон и видел пугающий кошмар: темнота проникала сквозь щели и медлила, выжидающе роясь в углах комнаты. Живая, она тянула к нему безобразные крючковатые руки и, касаясь холодными пальцами немолодого лица, пыталась выдавить Койкану глаза. Мужчина конвульсивно дёрнулся, резко поднялся в кровати и схватился за сердце. Оно часто ухало в груди, отбивая сумасшедший ритм. От быстрой смены положения закружилась голова. Лаврак открыл глаза, и перед ним сразу же заплясали мелкие точки ускользающего сознания. Бросило в пот. Во рту пересохло. Он откинулся на подушки и больно ударился затылком об изголовье кровати. «И когда я успел стать таким неуклюжим и жалким⁈» Ненависть к себе по-хозяйски уселась на уголок кровати и, махнув грузной ручищей, моментально отогнала отголоски ужасного сновидения вместе с приступом нахлынувшей паники. Мужчина оставил попытки заснуть, встал с кровати и, подойдя к окну, вгляделся в мрачное небо. Лунный диск стал бледным, как будто прозрачным, и казалось, что одно-единственное дуновение способно развеять его по ветру. «Сегодня», — Удильщик качнул головой в подтверждение своим мыслям. Прилив энергии мигом растёкся по телу, и по спине пробежали мурашки. Койкан выдохнул: «Хватит жевать скорбь!» Быстро оделся, кинул взгляд на Анну, которая по-прежнему лежала на дне аквариума, и вышел из спальни.

В доме было темно и холодно. Лаврак разжег в камине огонь, и тепло змеями поползло в комнаты. Он приоткрыл дверь и заглянул к дочери. Её маленький силуэт освещало слабое пламя лампадки: Мария сложила руки под впалую щёку и спала, погрузившись на дно сосуда. Мутная вода одеялом укрыла детское тело, и в глазах отца мелькнула искра. Ласковая, полная надежды, она окрепла и, разгоревшись, постепенно превратилась в пожар. Темнота скрывала кошмарные мутации, и девочка выглядела совсем как прежде.

Из соседней комнаты раздался чуть слышный шорох. Койкан насторожился и прислушался. Кто-то тихонько тронул Удильщика за плечо, и Лаврак, резко развернувшись, ухватил человека за шею и изо всех сил сдавил горло. Макрурус испуганно замахал руками и, желая что-то сказать, громко захрипел. Слюнявый пузырь вырвался изо рта, лопнул брызгами на подбородок. Лаврак грубо откинул подчинённого назад, и тот, не удержавшись, упал на пол. Начальник стремительно подлетел к недоумку и пригвоздил его к полу, надавив босой ногой на грудь. Неправильно сросшиеся пальцы безобразно изгибались: мизинец резко уходил вовнутрь, а верхняя фаланга большого имела неправильный угол и, скрючившись, пряталась под остальные пальцы. Послышался глухой хруст расправляющихся лопаток, и остатки воздуха со свистом вылетели из лёгких Макруруса. Лаврак пяткой чувствовал сильные и частые удары трусливого сердца.