Деваться некуда - Виан Борис - Страница 1

Борис Виан,

УЛИПО

Деваться некуда

© Boris Vian / OULIPO et Librairie Artheme Fayard, 2020

Дизайн обложки Clémentine Mélois

ПРЕДИСЛОВИЕ

Пятнадцатого декабря 1950 года у Бориса Виана возникает идея романа для «Черной серии»{2}. Он отыскивает «сюжет настолько хороший», что даже сам «удивлен и слегка восхищен». Пишет синопсис, четыре первые главы и… отставляет замысел. Могла ли из него получиться еще одна книга Вернона Салливана? Стиль почти не дает в этом усомниться[1], пусть псевдоним и был закреплен исключительно за издательством «Скорпион».

Через шестьдесят с лишним лет наследники Бориса Виана предоставили УЛИПО{3} полную свободу действий, чтобы дописать продолжение. Миссия была воспринята с воодушевлением. Теперь вам судить, насколько удалось ее выполнить.

Вот он, текст «Деваться некуда». На этой фатальной фразе, ставшей названием, заканчивался синопсис. Роман состоит из шестнадцати глав; первые четыре из них, оставшиеся без изменений, принадлежат Борису Виану.

В дополнении читатель найдет «познавательные» комментарии, синопсис, очерк об отношениях между Борисом Вианом, умершим в 1959-м, и УЛИПО, зародившимся в 1960-м, несколько слов о «закулисье» коллективной работы над текстом и оформлением обложки, а также приложения. Поскольку нам хотелось рассказать и об этом.

Деваться ведь некуда.

I

Эллен Брейстер… Эллен Брейстер… Эллен Брейстер…{4}

Проснулся я внезапно: это резко тронулся поезд. Похоже, остановился он плавно, и это не нарушило мой дурной сон. Пока последние огоньки вокзала затухали в тоскливом осеннем тумане, я машинально причмокивал, словно что-то пережевывая. Во рту было вязко, это ощущение напомнило мне, как два месяца тому назад в Корее я очнулся на операционном столе. Вообще-то, чтобы вспомнить о той операции, никаких дополнительных ощущений мне не требовалось. Я посмотрел на свою левую руку. Красивая штуковина, обтянутая желтой кожей. Скрытые внутри пружины и стальные рычаги позволяли мне делать почти все. Почти все. Как бы эта штуковина смотрелась на плече девушки? Но вот это хирурга совсем не заботило.

— У вас крепкая рука{5}, — сказал он. — Так что полегче с рукопожатиями. Друзьям{6} может быть больно.

Вы когда-нибудь видели снаряд для противотанковой пушки? И металлическую гильзу от него? Так вот я своей левой рукой могу разорвать ее как рулон папиросной бумаги! Действительно, очень хорошая рука. Правильная. И очень прочная. Я посмотрел на нее с симпатией. Я уже начинал к ней привыкать. Она казалась мне почти живой. Только если не класть ее на плечо девушке. Девушке. Какой девушке?.. Имя какой девушки крутилось у меня в голове под стук вагонных колес?.. Похоже на имя героини популярной песенки… Эллен… Эллен Брейстер…

Господи, почему я подумал об этой девушке?

Я улыбнулся. Воспоминание было из приятных. Блондинка, динамит, килограммов на пятьдесят, с округлостями в самых сочных местах, точеная, с фигурой русалки, до пояса, а ниже пояса — куда лучше: лично меня чешуя русалок немного раздражает. А ноги Эллен…

Я поднял выпавшую из моей руки газету «Сатердэй ивнинг пост»{7} и принялся искать какую-нибудь рекламу холодильников. Следовало сменить ход мыслей и подумать о чем-то другом… Ее золотые глаза{8}, ее зубы — такие меленькие, что их наверняка было раза в два больше, чем у кого бы то ни было. А потом мне вспомнился рыжий папоротник{9} в лесочке, где пахло мхом и грибами, и далекое солнце, и хижина, сооруженная каким-то заботливым охотником: в хижине было устроено ложе из сухих листьев папоротника…

Эллен Брейстер… Первая девушка, которая… Ну… В общем… Первая…

Мы жили по соседству. Сколько мне тогда было? Я посчитал на пальцах. Пятнадцать лет. Столько же, сколько и ей. В то время я был хилым. Не очень крепким.

Поезд, проезжая по мосту, взвыл, и я вздрогнул, когда стук колес усилился от вибрации железа. Я посмотрел на часы. Еще десять минут. Блэк-Ривер{10} находился на другой стороне одноименной реки, а мы только что проехали Стоун-Бэнк, на западном берегу. Хорошо, что я проснулся заранее. Странно только, что проснулся, думая о ней.

Мы познакомились на дне рождения Люси Мэйнард. Теперь я припоминал. Тогда я впервые надел смокинг. Отцовский. Хотя у отца хватало средств, чтобы купить мне новый… Возможно, этим и объясняется его достаток: не тратить бездумно. Впрочем, мать обеспечивала нужное равновесие. Его смокинг был мне тесен. Вижу себя как сейчас. С треклятой бабочкой, упрямо съезжавшей на сторону, и вьющимися прядями, приводившими меня в отчаяние и настырно пробивавшими корку фиксирующего лака… Я вновь с фантастической четкостью сновидения увидел гостиную Люси… При свернутом ковре комната странно изменилась в объеме; из нее вынесли почти всю мебель; оставался большой pick-up{11}, диван, разномастные стулья вдоль стены и свет, много света. Все девчонки, с которыми раньше мы вместе гуляли, купались, катались, здесь, в своих стильных платьях с робкими декольте, казались более оголенными, чем в купальниках…

— Фрэнк, потанцуйте со мной.

Эллен смотрела на меня. Она была такой красивой в желтом муслине, под цвет своих глаз! В ту ночь, уже под утро, часов в пять, мы удрали с праздника и покатили на машине ее родителей. И оказались в хижине, на листьях папоротника. Она плакала и смеялась одновременно. А я и смущался, и гордился, и вел себя немного покровительственно, а еще мне хотелось быстрее заснуть, потому что на следующий день предстояло играть блуждающим полузащитником{12} в матче против команды Джонни Лонга. Но Эллен была такой красивой, что я продолжал ее целовать, и мне было неловко, что она расплакалась.

Поезд прибавил ходу, я улыбнулся. Вспоминая Эллен, я чувствовал, как меня переполняет нежность. Думать об Эллен было радостно. А еще я ощущал себя самым счастливым из всех демобилизованных G. I.{13}, с медалью Purple Heart[2]{14} или без нее, потому что впервые перестал думать о пятерых китайцах, спаленных огнеметом{15}; эта картина заставляла меня каждую ночь просыпаться в холодном поту и неотвязно преследовала последние два месяца, с того момента, как нас подобрали под грудой обломков, оставшихся от укрытия, в котором мы держались больше суток в ожидании приказа об отступлении{16}.

Поезд вез меня по Америке… Я подъезжал к Блэк-Риверу… И вспоминал об Эллен Брейстер, нежной Эллен, соучастнице моего первого мужского наслаждения… Где она теперь, эта Эллен? Узнала бы она Фрэнка Болтона в слишком рано постаревшем типе, который из-за седины и морщин в свои тридцать пять казался лет на десять старше? С тех пор я познал немало других женщин, не менее красивых и привлекательных, но куда более искусных.