Улица Вокзальная, 120 - Мале Лео - Страница 30

— Ну, на этот вопрос я, как мне кажется, могу дать вам исчерпывающий ответ. Там было жарко от боев—я употребляю это слово отнюдь не в метафорическом смысле. С минуты на минуту они могли попасть в окружение, и им совсем не улыбалось оставлять на вилле, куда в любую минуту мог нагрянуть непрошеный визитер, труп в штатском. Кроме того, они не могли не видеть, что жертва их почти невменяема. Они развязали его, облачили в солдатское рубище, вывели в лес и разрядили в лицо револьвер. Но при этом нервничали, промахнулись и, спасаясь бегством, не удосужились удостовериться, довела ли смерть до конца свое черное дело.

— Это же надо иметь такое воображение! Вы так рассказываете, как будто сами принимали во всем этом участие.

— О, ля-ля! Уж не собираетесь ли вы нацепить на меня наручники? Поступить так значило бы недооценить превосходства Динамита Бюрма над всякими там Бернье и подобным им Фару.

Догадавшись (затемнение было полным), что мы проезжаем мимо статуи Бельфорского Льва я почтил ее ироничным приветствием. Бодрым аллюром мы вылетели на Орлеанский проспект. У Алезиа шофер остановился, достал из портфеля схему и под бдительным оком инспектора углубился в ее изучение.

— По Шатийонскому проспекту, — сказал Фару, — выезжаем на дорогу к Рамбуйе, затем до Белого Дома, потом налево, по Стратегическому шоссе до первого поворота направо, это и будет Вокзальная.

— Бог ты мой! — воскликнул я. — Кто бы мог предположить, что это так близко! Я ведь я впервые узнал о ее существовании, находясь где-то между Бременом и Гамбургом...

У Шатийонских ворот мы увидели в черном небе светящиеся нити прожекторов. Затем, не проехав и пятидесяти метров, услыхали надсадный вой сирен. Тревога.

— Что это? — встрепенулся Фару. — Учение?

— Нет, торжества по случаю подписания капитуляции. Вы что, не слышите салюта?

Шум двигателя перекрывал до сих пор канонаду дальних орудий противовоздушной обороны. Но вот подала голос более тяжелая зенитная артиллерия. Баум! Баум! В облачном небе глухо рвались снаряды.

— Бесподобная ночь для оргии на Эйфелевой башне. Главное — не переусердствуйте в выполнении собственных распоряжений. Ведь вы — полицейский? Нас интересует дом 120 на Вокзальной улице. Подъехав к нему до отбоя, мы наверняка застанем его обитателей в подвале.

— Как же нам поступить?

— Будем действовать по обстоятельствам. В любом случае тщательно осмотрим строение. Надеюсь, это не небоскреб.

Проезжая мимо Белого Дома (если его так можно назвать), мы все еще слышали гул канонады, от которой порой вздрагивала земля. Небо ощетинилось лучами прожекторов. Проскочив под мостом, мы выехали на вожделенную, покрытую истоптанным грязным снегом Вокзальную улицу.

Я попросил остановиться у большого белого стенда, красовавшегося посреди поля, обнесенного проволочной сеткой, и направил на него луч своего карманного фонаря. «SADE», — прочитал я.

— Вперед, — сказал я, — это уже где-то близко.

Мы продолжили путь. Да, на этом отрезке улицы дома явно не жались друг к другу. По правую и по левую стороны от дороги на протяжении десятков метров тянулись бесконечные пустыри. Изредка мы останавливались, чтобы рассмотреть номер какого-нибудь сонного особнячка. Наконец добрались до № 120.

Он находился на расстоянии не менее ста пятидесяти метров от других домов. Его окружала низкая стена со встроенной в нее решетчатой оградой. Это была двухэтажная вилла с приподнятым над землей первым этажом, зловещая и темная, из окон которой не выбивалось ни единой полоски света. В голубоватом луче фар, которые шофер навел по приказу инспектора на фасад здания, мы различили негостеприимно задраенные ставни, за исключением верхнего окна слева, где на единственной петле болталась покосившаяся створка. При виде этого дома меня охватило то же тягостное чувство, какое я вынес от посещения дома в лесах департамента Сарта.

Я нашел звонок и привел его в действие. Колокольчик задребезжал в недрах дома, разнося эхо по комнатам, не вызвав, впрочем, никакого оживления.

Я еще раз подергал его, но все с тем же результатом.

— А тут недавно побывали визитеры, — заметил я, направляя луч фонаря на тропинку, ведущую от решетчатой ограды к крыльцу. — Снег усеян следами.

— Эй, месье! —крикнул шофер. — Там какой-то свет наверху, на втором этаже.

— Свет?..

Я посмотрел наверх и выругался.

— По-вашему, это свет? Быстрее, Фару, там пожар.

Мы ринулись к порталу, который, к величайшему удивлению инспектора, подался безо всякого сопротивления. С входной дверью у нас тоже не возникло никаких затруднений. Она оказалась взломанной, и ее искореженный замок едва держался на единственном шурупе. Быстро сориентировавшись, мы пулей взлетели по лестнице. Языки пламени, охватившие занавеску, озаряли красноватым отблеском просторную комнату. Наступая на разбросанные по полу предметы, я бросился к ней и довольно скоро предотвратил дальнейшее распространение огня. Мы подоспели как раз вовремя.

Я услышал щелчок выключателя.

— Света нет, месье, — раздался голос запыхавшегося шофера. — Все лампочки, похоже, вывернуты.

Луч от моего фонаря, направленный на потолок, убедил нас в обратном.

Просто не было электричества.

— Поищите-ка счетчик, Антуан, — попросил Фару.

— И вооружитесь на всякий случай револьвером, — посоветовал я. — Не исключено, что тут прячется какая-нибудь опасная птица. Та, что произвела здесь полный разгром.

— Револьвер при мне, — отозвался шофер. — А фонарь я оставил в машине. Одолжите, пожалуйста, ваш, инспектор.

Я шагнул к Фару.

Хэп!..

— Что это за звук? — быстро спросил я.

— Это я, месье, — ответил Антуан. — Наступил носком ботинка на какой-то продолговатый предмет, и он катапультировал.

— Продолговатый предмет?

- Да.

Я принялся шарить по полу лучом от фонаря. Он вырывал из темноты уже знакомый разгром, не высвечивая ничего нового.

— Надо что-то делать со светом, — проворчал я. — Карманных фонарей явно недостаточно.

— Осмотрите счетчик, — приказал Фару шоферу.

Шофер удалился. Навострив уши, мы ждали его возвращения. Но, кроме звука его шагов по истертому ковру на лестнице, не услышали ничего подозрительного. До нас доносился отдаленный гул зенитных орудий, да с ближайшей железнодорожной ветки — прерывистые свистки маневрового паровоза. Вернулся Антуан. Не найдя счетчика, он прихватил с собой из багажника переносную лампу.

Лампа оказалась мощной, и мы приступили к основательному осмотру.

Какое-то разоренное сооружение, напоминающее комод, обнажило перед нами пустоту своих вывороченных ящиков. Его мраморная верхняя часть была демонтирована и лежала рядом. Вся мебель была сдвинута. На месте висевших на стонах картин торчали гвозди. Сами же картины с разбитыми стеклами и искореженными рамами валялись в углу. Книги были разбросаны по паркету.

— Черт-те что, — выругался инспектор, выражая общее мнение, — настоящий ураган...

— Неужели? — возразил я. — Как будто вы сами во время обысков не устраиваете такие же натюрморты. Но раз уж вы придерживаетесь версии урагана, то имя ему — «заядлый курильщик». Это он бросил окурок, запаливший поначалу лист бумаги, от которого огонь перекинулся на занавеску. А так как процесс возгорания требует известного времени, мы можем заключить, что визитер исчез отсюда задолго до нашего приезда. Моя недавняя предосторожность оказалась излишней. Можете вложить в кобуры ваши хлопушки.

— В поисках счетчика я осмотрел комнаты на первом этаже, — громко сказал Антуан. — Там такой же разор.

— Ничего удивительного. Обыск проводился по всем правилам.

Роясь в мусоре, я нашел молоток, на плоской поверхности которого сохранились следы какого-то порошка. Вскоре, тщательно осматривая стены, мы заметили, что их простукивали молотком и что порошок оказался штукатуркой, просыпавшейся через лопнувшие обои. Было ясно, что простукивание преследовало цель обнаружить потайную полость в кирпичной кладке. Мы воздержались от дальнейшего использования этого инструмента, на котором, по словам Фару, могли сохраниться отпечатки пальцев. Что, на мой взгляд, было маловероятно.