Сумеречное сердце - Петрук Вера - Страница 3

Кройн… Что она сейчас к нему чувствовала? В клане он был всем – мужем, отцом, братом, любовником. Всем, только не другом. Ненавидела ли его? Пожалуй, нет. Ненависть – слишком сильное чувство для вампира, особенно для голодного, когда все его мысли занимает только кровь. Жажда всегда была главным чувством, затмевая остальной мир. Странно, что только сейчас, на грани полного истощения, когда голод стал не просто чувством, а зовом, звучавшим с каждым биением сердца, Эсмина задумалась о том, каково это – ощущать что-либо еще? Например, от ненависти она сейчас не отказалась бы. Возможно, чувство причинило бы ей сильную боль, сравнимую с той, когда прижигают рану раскаленным железом, но это же ее бы и излечило. А так – ни обиды, ни злости, ни гордости, ни ненависти. Один зов крови, беспощадный и… бессмысленный.

За такие мысли Кройн, который умел проникать в голову, мог и наказать, и Эсмина по привычке испуганно оглянулась. Но нет, клан с его традициями и правилами остался в прошлом, а здесь, в Млыве, она одна. Даже звери ушли, не желая иметь с изгоем ничего общего.

Идти в тростнике было тяжело, и Эсмина остановилась, не понимая, зачем выбрала такую сложную дорогу. Слева от нее начинался овраг, покрытый сухой травой, свалявшейся в охапки и маленькие стожки. Пробиться сквозь такую преграду молодым весенним росткам трудно, зато шагать по «подушке» из прошлогодней травы – одно удовольствие. Впрочем, Эсмина давно уже не понимала мотивов своих поступков. Вероятно, сказывалось истощение, и голова соображала плохо.

Выбравшись из тростника, она уселась в сухую траву и принялась равнодушно наблюдать за окружающим миром. Что-либо делать вообще расхотелось. Наверное, если бы рядом оказалось подходящее болото, Эсмина воспользовалась бы советом Кройна и легла на дно. Бесконечно блуждать по Млыву было невыносимо.

Звери из леса, может, и исчезли, зато насекомых этой весной пробудилось достаточно. Вокруг ее головы озабоченно летали мошки, по босым ногам ползали ранние клещи с красными брюшками, какие-то паучки забрались в волосы. Клещи, конечно, призадумались. Они чувствовали в ней кровь, но Эсмина была холоднее, чем остатки снега, местами сохранившегося в лощинах, и мелкие кровососы не могли понять, стоит ли тратить усилия или лучше искать другую жертву. Вампирша им не мешала, пытаясь вспомнить, какая цель привела ее к этому берегу, поросшему тростником и березами. Ведь утром она еще находилась в горах, где несколько дней подряд искала коз – все безрезультатно.

За жесткими стеблями тростника послышался всплеск, и Эсмина подскочила, жадно всматриваясь в воду. Какое-то время мутная поверхность полыньи оставалась спокойной, но стоило перевести дух, как река взбурлила снова, пошла рябью и явила тупую рыбью морду, высунувшуюся из тростников. Вампирша отшатнулась и трижды сплюнула. Рыба была одноглазой – хуже приметы в Млыве и не найти. Одноглазая рыба, высунувшаяся из воды, означала крупные неприятности, а иногда и скорую смерть. Что ж, все указывало на то, что жить Эсмине оставалось недолго.

Зато она вспомнила, зачем пришла к реке. В конце весны в Млыве пробуждались от зимней спячки русалки. У них плохая, пахнущая тиной и отдающая гнилью кровь, но все же это кровь, хоть и похожая на дурную водицу. Эсмина хотела с ними договориться. По крайней мере, попытаться. Вампиры с русалками не дружили, но она собиралась предложить им волосы, к которым речные сирены неравнодушны.

Эсмина нашла несколько русалочьих нор, спрятанных по берегам среди нагромождений веток и лесного мусора, но все они были старые, прошлогодние. Несмотря на раннюю весну, русалки еще не проснулись. А потом вампирша увидела дрозда и обо всем забыла. Быстрая потеря памяти – дурной знак. Говорят, за умирающими людьми приходят ангелы смерти, а за нечистью – сам Хозяин. А еще болтали, что тех нечистых, которые не заключили с ним сделку при своей «жизни», он пытает лично, а после заключает в самую страшную яму ада. Весь клан, включая Кройна, давно присягнул Хозяину, Эсмина же все тянула.

«Вернусь в горы», – решила она. Как же можно было забыть о грифонах? Эти твари просыпаются куда раньше русалок, и хотя волосы их не интересуют, она могла отплатить им работой. По весне грифоны строили сложные гнезда из камней и речной глины, больше напоминающие замки, разве что в миниатюре. Иногда они приводили с собой наемных гоблинов, которые в этих землях не обитали, но в поисках работы мигрировали даже на север. Может, они и Эсмину наймут? Ей бы немного крови, и сила восстановится! А если к грифонам и гоблины придут, то с теми наверняка можно будет договориться. Эсмина не знала еще такого гоблина, который не хотел бы лечь с вампиршей. У них это была мечта жизни. Конечно, она предпочла бы продаться человеку, чем зеленомордому, но в ее ситуации выбирать не приходится. Эсмина хотела жить.

Высматривая тропу, по которой пришла, она оглядела залитые полуденным солнцем стволы берез, похожие на белые пальцы великана, тянувшиеся к небу, верховье реки, утопающее в кустах малины и багульника, причудливо разбросанные валуны, напоминающие древние грибы, какие ей однажды приходилось видеть в южных землях, маленькую девочку, ковыряющую лишайник на тех самых валунах, россыпь желтых первоцветов в прогалине между деревьями…

Эсмина отчаянно замотала головой, пытаясь взбодриться и понимая, что от голода теряет способность здраво мыслить. А может, у нее начался бред, она давно его ждала, вот он и появился. Итак, березы, река, кусты, камни… Девочка.

Ребенок никуда не делся. Настоящий, человеческий, в плаще с капюшоном, пышном платьице, отороченном снизу кружевами, в сползших носках и ботинках, нещадно заляпанных рыжей речной грязью. Растрепанные косы, выглядывающие из-под капюшона, и кружевная юбка указывали на то, что ребенок именно девочка, маленькая, а вот сколько ей лет, Эсмина даже не представляла. Малютка совсем крошечная, Эсмине ростом по пояс, не выше. Сколько таким детям может быть лет? Пять, семь? Вампирша так давно не видела человеческих детей, что совсем растерялась. Почему из всех видов бреда Млыво подарило ей именно этот?

Стараясь не шуметь, она осторожно обошла девочку кругом, жадно ее рассматривая. После многодневного созерцания одних деревьев да жухлой травы глаз удивлялся каждой детали. Курчавым локонам иссиня-черного цвета, большим синим глазам, в которых, казалось, утонуло небо, пухлым пальчикам, которые старательно отдирали куски лишайника и отправляли его в рот. Девочка старательно жевала, морщилась, а потом выплевывала. В конце концов, разочаровавшись в лишайнике, она ухватилась за ветку молодой березы, повисшую рядом, и, сорвав пучок молодых листьев, тоже сунула их в рот. Жевала на этот раз дольше, видимо наслаждаясь соком. Но и березовые листья отправились туда же, куда и лишайник – в траву, на землю. Девочка вздохнула и, привалившись к валуну, оглядела пустой весенний лес. Кажется, она была голодна и, подобно Эсмине, пыталась есть то, что ее виду несвойственно.

Эсмина была уверена, что такая опытная хищница, как она, от детского взгляда точно сможет укрыться, однако девочка вдруг уставилась в заросли тростника, где пряталась вампирша, да так и застыла, напряженно всматриваясь.

Через секунду девчонка ринулась к ней, неловко перескакивая через корни и сломанные сучья, покрывавшие землю леса. Она что-то кричала, да так истошно и надрывно, что Эсмина не выдержала и, рванув к верховью реки, скрылась в зарослях багульниках. Надежно спрятавшись в буреломе, куда ребенок точно не мог добраться, вампирша с трудом перевела дыхание, а уже потом принялась удивляться – собственной реакции и неожиданной встрече. В том, что она испугалась, ничего странного не было. Сначала одноглазая рыба, а потом человеческий ребенок, поедающий лишайник с камней, – тут даже Кройн бы насторожился. Не иначе как Млыво решило взяться за нее всерьез. Уж слишком долго она беспокоила его своим блужданием.

Девочка все не унималась, плакала и будто звала. Слов Эсмина не понимала. То ли она разучилась воспринимать детскую речь, то ли ребенок говорил на незнакомом языке.