Ночная (СИ) - Ахметова Елена - Страница 43

Зато Раинер, казалось, впервые за последние дни вздохнул полной грудью — и теперь в охотку чесал по гати. Под его ногами ритмично чавкала болотная грязь, и казалось, что несгибаемому храмовнику нипочем ни осень, ни холодная гнилая вода, а единственное, что могло его смутить, осталось позади…

- Ты ведь не собираешься возвращаться на Ирейю, — неожиданно поняла я.

Кажется, насчет «позади» я не то чтобы погорячилась, но подумала совершенно не в том смысле, в котором следовало бы. То единственное, что могло смутить храмовника, действительно было позади него.

Шагах в трех, если быть точной.

- Я не подписал тот договор, — резко отозвался Раинер, но темп ходьбы все-таки снизил, позволяя себя догнать.

Идти вровень все равно не вышло бы — гать была слишком узкой. Но теперь я оказалась точно за его плечом, как голосок совести:

- Но ты обещал помочь.

- Я помогаю, — упрямо сказал Раинер. — Что вы сможете сделать на Тангарре без меня? Тебя не хотят видеть в Нищем квартале, эти двое — и вовсе чужаки, с которыми захотят говорить разве что такие же пришлые. Выходов на городское правление у вас нет. Остается только храм… — он запнулся и пошел еще медленнее.

- Настоятель сможет заметить, что с тобой что-то не так? — бестактно спросила я.

- Он не гоняется за каждым десятником, чтобы проверить его работоспособность, — хмыкнул Раинер и тут же раздраженно передернул плечами. — Но ему донесут, как только станет ясно. Среди десятников нет нарушивших обеты. А я… никто не ставит во главу отряда таких, как я.

- Что с тобой будет дальше?

Он остановился и резко обернулся, а я шарахнулась назад: так близко оказалось его лицо — и только своевременная реакция тренированного дружинника не позволила мне соскользнуть с гати. Раинер помог мне восстановить равновесие и тотчас же убрал руки, словно боялся обжечься.

- Не пропаду.

В этом я и так не сомневалась — а продолжать разговор что-то вдруг расхотелось.

В городе и правда праздновали.

Даже стражники на воротах оказались слегка навеселе и на вооруженного храмовника с девицей, по щиколотку измазанной болотной грязью, взглянули без особого интереса и неодобрения. Раинер попытался было завязать диалог, но от него только досадливо отмахнулись: не иначе, в сторожке дожидалась своего часа еще бутылка-другая.

- Запах изменился, чувствуешь? — с затаенной надеждой заметил храмовник, отчаявшись добиться чего-нибудь от стражников.

Как по мне, не слишком. От города всегда пахло одинаково: нечистотами, дымом и сырым деревом. Но сегодня и впрямь что-то изменилось, исчезла какая-то тревожная, горчащая нотка, к которой я так привыкла за последние месяцы, что уже не обращала внимания.

На окраинах было непривычно пустынно. Зато где-то в центре громко играла музыка и царил праздничный гомон, и мы, не сговариваясь, нырнули в мучительно знакомый проулок, чтобы срезать дорогу до городской площади. Уже за пару кварталов стал виден дым — и я, проклиная себя последними словами, догнала Раинера и трусливо вцепилась в ленту десятника, переброшенную через его плечо.

- Это не казнь, — понимающе усмехнулся храмовник, перехватив мою руку. — Видишь, дым светлый? Костер жгут просто так, без масла и… не трясись. У тебя грамота от храма, помнишь?

- Помню, но не уверена, что она все еще действительна, — пробурчала я. Заледеневшие от страха пальцы медленно отогревались в его ладони, но думать о хорошем у меня не получалось — в отличие от него. — А костер может просто догорать, между прочим.

- Тогда бы пахло по-другому, — упрямо покачал головой воспрявший духом Раинер и добавил шагу.

На площади, перехватив ошарашенный взгляд подзагулявшего стражника, он спохватился и выпустил мою руку, но я уже и сама успокоилась. Казням здесь все-таки так не радовались — по крайней мере, бочки с дешевым молодым вином точно не выкатывали. Да и помост у спуска от замковых ворот явно сооружался для комфорта высоких гостей, а вовсе не для того, чтобы чернь могла насладиться кровавым зрелищем.

Сейчас помост пустовал, но напыщенный герольд в выцветшем камзоле то и дело провозглашал, что «добрым жителям» надлежит выпить за помолвку графского советника, красоту и плодовитость невесты, а также долгие лета собственно графа.

Мы с Раинером переглянулись и тут же причислили себя к жителям злым. Я — потому что подозревала, что невеста категорически против оценки себя с точки зрения плодовитости, а храмовник — потому что знал несколько больше о графском дворе, нежели я.

- Насколько я помню, графского советника унесла чума, — тихо сказал он мне, благодарно приняв простенький глиняный кубок из рук виночерпия. — После этого Его Сиятельство и приказал обратиться за помощью к бокору, но тот ничего не успел сделать, потому как в городе потери были куда значительней. Где граф успел найти нового советника за такой короткий срок, да еще неженатого?

Его удивление было вполне понятно: такие дела на Тангарре быстро не делались. Советников выбирали тщательнее, чем жену: та надоест — и на костер, а с советником-то каждый день общаться! И чтобы им стал кто-то настолько молодой, что еще даже сам жениться не успел…

Раинер нахмурился, так и не пригубив вино, и потянул меня по ступеням вверх — к темной громаде Собора.

Там его появление предсказуемо произвело фурор. Молодой послушник — совсем еще мальчишка — выронил метлу, которой медитативно шаркал у порога, с вожделением поглядывая на гульбище внизу, и метнулся во внутренние помещения. Его крик свидетельствовал о чем угодно, кроме радости.

- Кажется, твои братья решили, что ты умер, — заметила я. — А теперь восстал неупокойником и таскаешься с девицами.

Раинер спохватился и выпустил мою руку. Я хозяйственно подобрала метлу и прислонила ее к косяку.

Эту трогательную картину и застал смутно знакомый парень, выскочивший с молитвенником наперевес из внутренних помещений. Начатая уже литания встала у него поперек горла: неупокойника он бы еще как-то задержал до прибытия остального десятка, но против двоих мертвецов — или, того хуже, мертвеца с женщиной — выстоять ему не светило. Дружинник посерел лицом и попятился, и Раинер досадливо ругнулся.

- Еще ты давай убеги впереди своего визга, Камиль, — раздраженно пробурчал десятник, решительно переступая порог. — Живой я, живой! Не веришь — спой.

- Й-я-а еще не д-доучил, — проникновенно признался Камиль, и стало понятно, что он немногим старше удравшего послушника.

Раинер резко выдохнул, прикрыв глаза, и затянул литанию сам.

Выверенная акустика храмовой залы подхватила его голос, расцветив его новыми обертонами, подхватив мелодию эхом. Казалось, будто Раинеру подпевал целый хор — с искушающей хрипотцой, царапающей слух, шуршащей где-то под ребрами, распадающейся на сотни и сотни голосов, отстающих друг от друга на доли секунды. Сумрачные краски витражного света охватывали его фигуру слабо сияющим ореолом, услужливо рассыпая цветные блики под каждый его шаг.

Я застыла на пороге — дура дурой, зачарованная, завороженная, безнадежно прикусив губу.

Хорош, паршивец. До чего же хорош…

Камиль, похоже, всецело разделял мои впечатления. Первые слова молитвы он слушал, разинув рот, на середине у него задрожали губы, а под конец дружинник все-таки выронил молитвенник на пол и бросился обниматься — по-медвежьи неуклюже, каждым жестом выдавая, как ему непривычны такие выражения чувств — и как они ему нужны.

Я, наконец, вспомнила, где видела его. Камиль входил в десяток Раинера. Это его он посылал в храм сообщить, что нашелся артефакт, способный растворить неупокойника.

Раинер подтвердил мои выводы, неловко похлопав Камиля по спине и быстро отстранившись.

- Где ты был? — неровным голосом спросил он и, спохватившись, подобрал молитвенник с пола. — Мы уже решили… в Нищем квартале сказали, тебя ранил нахцерер… епископ Арман лично пел тебе заупокойную!

Надо полагать, молитву пели только для Раинера. А то, что я пропала вместе с ним, было отличным поводом вздохнуть с облегчением.