Последний кольценосец - Еськов Кирилл Юрьевич - Страница 19

– А уходя из этой самой «предыдущей жизни», вы просто расстаетесь со своею обветшалой плотью, обретая взамен неограниченные возможности и бессмертие…

– Нет. Мы долгоживущи, но смертны: нас действительно всегда девятеро – такова традиция, – но состав девятки обновляется. Что же до «неограниченных возможностей»… Это ведь на самом деле немыслимой тяжести бремя. Мы – магический щит, век за веком прикрывающий тот оазис Разума, в котором так уютно устроилась ваша легкомысленная цивилизация. А она ведь абсолютно чужда тому Миру, в коем нас с вами угораздило родиться, и Средиземье борется против этого инородного тела, обрушивая на него всю мощь своей магии. Когда нам удается принять удар на себя – мы развоплощаемся, и это просто очень больно. А вот если мы допускаем ошибку и удар все же достигает вашего мирка… Тому, что мы испытываем тогда, нет названия в человеческом языке; вся боль Мира, весь страх Мира, все отчаяние Мира – вот плата за нашу работу. Если бы вы только знали, как может болеть пустота… – Угли под капюшоном как будто подернулись пеплом. – Одним словом, вряд ли стоит завидовать нашим возможностям.

– Простите, – пробормотал Халаддин. – У нас ведь никто и не подозревает… болтают про вас невесть что… Я-то сам думал, что вы – фантомы, которым нет дела до реального мира…

– Очень даже есть. Я, к примеру, хорошо знаком с вашими работами…

– Нет, вы это серьезно?!

– Вполне. Мои вам поздравления: то, что вы сделали в позапрошлом году по части исследования нервных волокон, откроет новую эпоху в физиологии. Не уверен, что вы попадете в школьный учебник, но в университетский курс – с гарантией… Если только, в свете последних событий, в этом Мире вообще будут существовать школьные учебники и университеты.

– Да-а? – протянул Халаддин в некотором сомнении. Что и говорить, слышать такую оценку из уст Шарья-Раны (если это и вправду Шарья-Рана) было приятно – не то слово, однако великий математик, похоже, слабовато разбирается в чужой для него области. – Боюсь, что вы путаете. Я и впрямь кое-чего достиг по части механизмов действия ядов и противоядий, но та работа по нервным волокнам – это же было просто минутное увлечение… пара остроумных экспериментов, гипотеза, которую еще проверять и проверять…

– Я никогда ничего не путаю, – холодно отрезал назгул. – Та небольшая публикация – лучшее, что вы сделали – и сделаете – за всю свою жизнь: во всяком случае, имя свое вы обессмертили. И я говорю это не потому, что так думаю, а потому что знаю. Мы обладаем определенными возможностями в предвидении будущего и изредка ими пользуемся.

– Ну да, вас же должно интересовать будущее науки…

– В данном случае нас интересовала не наука, а вы.

– Я?!

– Да, вы. Но кое-что так и осталось неясным; вот я и явился сюда задать вам несколько вопросов. Почти все они будут… достаточно личными, и я прошу об одном: отвечайте с той степенью откровенности, которую вы находите допустимой, но не пытайтесь выдумывать… тем более что это бесполезно. И кстати – не вертите головой по сторонам! Вокруг вашей стоянки нет ни одного человека в радиусе… – назгул секунду помедлил, – в радиусе двадцати трех миль, а ваши товарищи будут спокойно спать, пока мы с вами не закончим… Ну так как – вы согласны отвечать на таких условиях?

– Насколько я понимаю, – криво усмехнулся Халаддин, – вы можете получить эти ответы и без моего согласия.

– Могу, – кивнул тот. – Но делать этого не стану – во всяком случае, с вами. Дело в том, что я собираюсь обратиться к вам с неким предложением, так что мы с вами должны как минимум доверять друг другу… Послушайте, да вы никак решили, будто я пришел покупать вашу бессмертную душу? – Халаддин пробурчал нечто невразумительное. – Оставьте, это ведь полнейший вздор!

– Что – вздор?

– Покупка души, вот что. Душу – да будет вам известно – можно получить в подарок, как жертву, можно безвозвратно потерять – это да, а вот купля-продажа ее – дело абсолютно бессмысленное. Это как в любви: никакое «ты мне – я тебе» тут не проходит, иначе это просто никакая не любовь… Да и не так уж интересна мне ваша душа, по правде говоря.

– Скажите пожалуйста… – Смешно сказать, но он отчего-то почувствовал себя уязвленным. – А что же вам тогда интересно?

– Для начала меня интересует, зачем блестящий ученый бросил работу, которая была для него не средством заработка, а смыслом жизни, и пошел военлекарем в действующую армию.

– Ну, например, ему было интересно проверить на практике кое-какие свои соображения по механизмам действия ядов. Такая, знаете ли, бездна материала пропадает без пользы…

– Значит, раненные эльфийскими стрелами бойцы Южной армии были для вас просто подопытными животными? Вранье! Я ведь знаю вас как облупленного – начиная с этих ваших идиотских опытов на себе и кончая… Какого черта вы стараетесь казаться циничнее, чем вы есть?

– Так ведь занятия медициной вообще располагают к известному цинизму, а уж военной медициной – в особенности. Знаете, всем новичкам военлекарям дают такой тест… Вот вам привезли троих раненых – проникающее ранение в живот, тяжелое ранение бедра – открытый перелом там, кровопотеря, шок, все такое, – и касательное ранение плеча. Оперировать их ты имеешь возможность только поочередно; с кого будешь начинать? Все новички, естественно, говорят – с раненого в живот. А вот и не угадал – отвечает экзаменатор. Пока ты будешь с ним возиться – а он ведь все равно потом помрет с вероятностью 0,9, – у второго, с бедром, начнутся осложнения, и он в лучшем случае потеряет ногу, а скорее всего тоже сыграет в ящик. Так что начинать надо с самого тяжелого, но из тех, кого точно можно вытащить, – сиречь с раненного в бедро. А раненный в живот – что ж… дать ему обезболивающее, а дальше – на усмотрение Единого… Нормальному человеку все это должно казаться верхом цинизма и жестокости, но на войне, когда выбираешь лишь между «плохим» и «совсем плохим», только так и можно. Это, знаете ли, в Барад-Дуре, за чаем с вареньем, хорошо было рассуждать о бесценности человеческой жизни…

– Что-то не сходятся у вас концы с концами. Если тут все строится на голой целесообразности, отчего ж вы тогда волокли на себе барона, рискуя погубить весь отряд, вместо того чтобы сделать ему на месте «укол милосердия»?

– Не вижу противоречия. Ежу ясно, что товарища надо спасать до последнего краешка – хоть бы и самому на этом деле погореть дотла: сегодня ты его, завтра – он тебя. А насчет «укола милосердия» – не извольте беспокоиться: в случае нужды – сделали бы в наилучшем виде… Хорошо было раньше – о начале войны предупреждают загодя, крестьян эти дела вообще не касаются, а раненый может просто взять – и сдаться в плен. Ну, не выпало нам родиться в то идиллическое время – что ж тут поделаешь, только пусть-ка кто-нибудь из тогдашних оранжерейных персонажей посмеет кинуть в нас камень…

– Красиво излагаете, господин военлекарь, только вот осуществление укола вы бы ведь наверняка постарались перепихнуть на сержанта. Или нет?.. Ладно, тогда еще вопрос – все о той же целесообразности. Вам не приходило в голову, что один из ведущих физиологов, сидя в Барад-Дуре и профессионально изучая противоядия, спасет неизмеримо больше людей, чем полковой врач с квалификацией фельдшера?

– Разумеется, приходило. Но просто бывают ситуации, когда человек, чтобы не утратить уважения к самому себе, обязан совершить очевидную глупость.

– Даже если это самое «уважение к себе» покупается в конечном счете ценою чужих жизней?

– …Н-не знаю… В конце концов у Единого могут быть свои соображения на этот счет…

– Значит, решение принимаете вы, а отвечает за него вроде как Единый? Ловко придумано!.. Да вы ж ведь сами все это излагали Кумаю почти в тех же выражениях, что и я, – помните? Там, конечно, все ваши доводы пропали втуне: если уж троллю что-нибудь втемяшилось в башку – полный привет. «Мы не имеем права оставаться в стороне, когда решается судьба Отечества» – и вот великолепный механик превращается в инженера второго ранга; поистине бесценное приобретение для Южной армии! А вам между тем начинает мерещиться, будто Соня смотрит на вас как-то не так: как же, брат сражается на фронте – а жених тем временем как ни в чем не бывало режет кроликов у себя в Университете. И тогда вы не находите ничего умнее, как последовать примеру Кумая (верно говорят – глупость заразна), так что девушка остается и без брата, и без жениха. Я прав?