Королевский туман (СИ) - Белоусова-Ротштеин Татьяна Д. - Страница 41

Уже подходя к оставленному за оградой парокару, Джеймс обернулся и вдруг заметил поодаль человека. Тот казался потерянным, у него не было ни зонта, ни шляпы, пальто небрежно распахнуто. Но всё же Джеймс сразу узнал профессора Адамаса. Тот смотрел на них, не отводя взгляда, даже когда его заметили.

Джеймс быстро отвернулся и открыл дверцу парокара перед Элизабет. Дождь усиливался, но скачки в Аскоте состоятся при любой погоде.

Королевские скачки в Аскоте вот уже почти двести лет открывали летний светский сезон. Со времен королевы Анны, повелевшей выстроить ипподром близ Жемчужного дворца, сие увлекательное мероприятие свято хранило традиции. И лошади тут были далеко не самым главным. Главное — это шляпки. Ежегодная выставка самых невообразимых дамских шляп. И, конечно, клубника со сливками — самое традиционное угощение на Королевских скачках.

Шутники-журналисты острят, что почтенная публика посещает Королевские скачки с одной лишь целью: убедиться, что в этом году на них всё точно так же, как было в прошлом. Стремление к коллективному де-жавю. И это не скучно — это традиция.

Джеймс проводил Элизабет до трибуны почетных гостей и, неловко извинившись, сказал, что пойдет, поищет Седрика. Элизабет оставалась мрачнее сегодняшнего неба. Джеймс догадывался, что это не только из-за Огденса. Она всё еще беспокоится о своём отце.

Места лорда Леонидаса и леди Голди были совсем близко от «королевский ограды», но сама королева с семьёй еще не прибыла. Джеймсу стоило вернуться до её появления.

Впрочем, до появления королевы и официального открытия скачек оставалось еще достаточно времени, и большинство гостей не спешили занимать места, предпочитая прогуливаться среди столиков с напитками и угощением. Джеймс быстро шел мимо гостей, иногда даже толкая кого-нибудь и бормоча на ходу извинения. Непонятно, как в таком собрании найти Седрика, а уж тем более, Риплинга, которого он даже не знает. Хотя, возможно, репортёр окажется среди прочих журналистов, поджидающих важных гостей.

А еще не стоило забывать о мисс Лайтвуд. Рената знает, когда и где они могут встретиться с репортером, и тоже должна быть где-то поблизости.

Озираясь по сторонам, Джеймс вдруг почувствовал себя как-будто в одинокой шлюпке посреди океана. И в то же время ему казалось, что за ним кто-то наблюдает. Он вдруг поймал себя на мысли, могут ли вампиры выходить днем, хотя-бы в пасмурную погоду? Выходить и преспокойно гулять среди людей… И как странно погиб его отец! По сути, Джеймс очень мало знает о своих врагах, а рыцари говорят лишь, что знают не больше того.

Он невольно всматривался в окружающие лица, надеясь заметить среди них Посланника Уила. Когда же тот соизволит с ним поговорить?

Джеймсу становилось трудно дышать от быстрой ходьбы. В воздухе витали запахи жареных стейков, конюшни, табака, духов и сырой земли. На каждом столике непременно стояла клубника со сливками. И, конечно же, шампанское. Много клубники, много сливок и много шампанского. А к концу вечера обязательно случится хотя бы одна пьяная драка. И это тоже традиция.

— Джей, вот ты где! — возникший как из-под земли Седрик фамильярно повис у него на плече. В правой руке кузен, разумеется, держал бокал шампанского, перевязка ему не мешала.

Можно было смело делать ставку, кто сегодня поддержит традицию пьяной драки.

— Наконец-то, — процедил Джеймс, резко отпихивая его, — где этот твой репортер?

— Там, под навесом для журналистов, — мотнул головой кузен, — идем скорее, а то у него мало времени.

— Конечно, давай поспешим, — язвительно согласился Джеймс. Хорошее будет объяснение для леди фининспектора, почему он её не дождался.

— Что ни говори, а приятно видеть этих расфуфыренных бездельников всё теми же, — заметил Седрик, умудряясь на ходу оставить пустой бокал и схватить наполненный, — по крайней мере, это значит, что конец света еще не случился.

Джеймс предпочел не поддерживать беседу, тем более, что до нужного навеса они дошли очень быстро.

Риплинг стоял под самым краем навеса и возился с каким-то треножником. Выглядел репортёр как настоящий пилигрим: взъерошенный, неопрятно одетый и смуглый, словно какой-нибудь осман. Можно подумать, он только что сошел с парохода, прибывшего из далеких краёв.

— А, мистер Леонидас, рад знакомству! — дружелюбно воскликнул Риплинг, протягивая руку. Специфический выговор и рыжая шевелюра выдавали в нем шотландские корни.

— Я тоже рад, — вполне честно ответил Джеймс, — признаться, я давно ждал нашей встречи.

— Уж простите, я не мог встретиться с Вами раньше, у меня буквально все дни расписаны, вот Седрик подтвердит, хотя он вечно пьян…

— Что? — нарочито возмущенно фыркнул виконт Спенсер. — Да я трезвее всех здесь вместе взятых! Расскажи, дружище Зеф, каким важным делом ты занимаешься.

— А, — Джозеф Риплинг небрежно похлопал закрепленный на треноге аппарат, оказавшийся синема-камерой новейшей модели, — меня, старого бродягу, можно сказать, вписали в историю. Я теперь официальный синема-хроникер газеты «Времена», первый, кто будет занимать эту должность.

— Вы словно этому не рады, — осторожно заметил Джеймс.

— Да скучно ему здесь, — заявил Седрик, деловито обходя вокруг треножника.

— Признаться, это правда, — вздохнул тот, — после всех моих странствий, после Африки, в нашей столице мне скучновато…

— Да, Вы же были на хедгенарской войне, — насторожился Джеймс, — в Родезии.

Риплинг при этих словах слегка нахмурился.

— Еще бы, в Африке-то он не дамочек в шляпах фотографировал! — присвистнул Седрик.

Репортер скромно пожал плечами.

— Наши военные верно оценили возможности искусства синема. В Родезии генерал-квартиймейстер, сэр Эвелин Вуд, предоставил мне возможность снять двадцать коротких фильмов об армейской жизни. По сути, это были те же военные репортажи, только не на бумаге, а на синема-пленке, — Риплинг опять постучал по корпусу камеры, глаза его оживились азартным блеском, — но самым интересным было работать над частично постановочным фильмом об этой войне. Может быть, слышали, «Стычка кавалерийских разведчиков, прикрепленных к боевой колонне генерала Френча, с хедгенарами под Кимберли».

— Ах да, его показывали в синема-театрах, я помню, — вежливо кивнул Джеймс, хотя никогда сего произведения не видел, — прекрасная сьемка. Но, наверное, работать там было опасно? Вы, должно быть, изъездили полконтинента…

— Не опаснее, чем служить в войсках, — отмахнулся репортёр, — я рад, что смог привнести свою маленькую пользу. Но теперь я бы лучше отправился обратно в Африку. Или в Аравию, я ведь исходил весь Ближний восток и всю Азию, отлично знаю, какие там нравы и порядки. Там совсем другие соревнования. И нашим леди там не до шляпок.

Джеймс невольно вспомнил о своей матери, о Хиндии и о тропической лихорадке.

Риплинг тем временем продолжал, со вздохом оглядывая светскую публику:

— Знаете, пару лет назад я задержался в нашем кабульском посольстве и, чтобы убить свободное время до поезда, покопался немного в посольском архиве. Так, ничего особенного, старые бумаги, не содержащие ничего важного… Но среди них я нашел прелюбопытные записи одного агента нашей Тайной службы, его звали Артур Коноли, его раскрыли и казнили в Бухаре почти полвека назад. В его дневнике мне очень понравилось одно замечание. Он пишет, что в Азии идет «Большая игра» между Атлантией и Бареей. И все мы играем в эту игру. Так вот, за синематографом будущее, это уж вы мне поверьте. И я бы хотел заниматься настоящим делом, а тут…

— Тут, поверь, игра не меньше, — ухмыльнулся Седрик, осушая очередной бокал.

Джеймс вздрогнул и нервно покосился на кузена. Знал бы тот, насколько он прав! Впрочем, лучше ему и не знать…

— Ты прав, — произнес Риплинг, словно подслушав мысли лорда, — в столице тоже есть, чем заняться, — он со вздохом кивнул своим словам, — Джо Баглз мне основательно так растолковал, вторая по важности тема для синематографа — это показ нашей знати и особ королевской крови. По новому «Акту о синематографе» у нас местные власти лицензируют синема-театры, и чтобы получить лицензию, владельцы лондониумских синема-фабрик создали механизм самоцензуры, «Атлантийский Совет Цензоров Синема». И, представьте себе, всего за год работы им пришлось запретить двадцать два фильма и изменить еще сто шестьдесят!