Королевский туман (СИ) - Белоусова-Ротштеин Татьяна Д. - Страница 23

— Пойми, о чем я на самом деле тревожусь. Ведь, в конечном счете, все эти пустые речи Адамаса и нерешительность нашего правительства ведут лишь к одному, к Атаке Легкой Кавалерии, — устало произнес первый лорд Адмиралтейства.

— Вы видели лично? — поинтересовался Джеймс, понимающе кивнув. Он, впрочем, как и все в Атлантии, знал ту черную страницу Крымской войны.

Героическая, но совершенно безнадежная атака атлантийской кавалерии на позиции барейской армии под Балаклавой.

Кавалерийская дивизия атланийской Восточной армии стояла лагерем в Балаклавской долине, охраняя пути, соединяющие союзную армию под Севастополем с морской базой в Балаклаве. В состав дивизии входили Тяжёлая и Лёгкая бригады, каждая имела по пять полков кавалерии, при них — две артиллерийские батареи по шесть пушек. Во главе дивизии находился генерал-лейтенант граф Лукан, а Тяжёлой и Лёгкой бригадами командовали генерал-майор граф Скарлетт и генерал-майор лорд Кардиган. До Крымской войны Кардиган, как и многие командиры, никогда не участвовал в боевых действиях.

Накануне той трагической атаки главнокомандующий барейскими войсками в Крыму, князь Меншиков, решил нанести удар по коммуникациям противника. Ему это удалось — Азовский пехотный полк штурмом взял один из турецких редутов на Кадыкёйских высотах. Турки попросту бежали, бросив остальные редуты. Вскоре на место боя прибыли командующие союзников, атлантийский генерал лорд Реглан и французский генерал Канробер.

Стоит заметить, что артиллерийское оружие в те годы было больше чем просто средство ведения боя. Это был символ! Даже повреждённая вражеская пушка забиралась в качестве трофея. Именно из барейских бронзовых пушек отлита часть высших военных наград Великоатлантии. Неудивительно, что наблюдать за этим позором старому служаке лорду Реглану было в высшей степени неприятно.

Честолюбие возобладало над разумом. А дальше дело усугубилось недоразумениями.

Реглан позвал генерала Эйри и продиктовал ему несколько строк. Эйри передал бумажку капитану Нолэну и велел передать её лорду Лукану. В приказе Лукан прочитал: «Лорд Реглан желает, чтобы кавалерия быстро выдвинулась к линии фронта, преследуя противника, и попыталась воспрепятствовать неприятелю увезти прочь орудия. Отряд конной артиллерии также может присоединиться. Немедленно».

Впоследствии Реглан утверждал, что капитан Нолэн забыл прибавить устно, что ему было приказано: «если возможно». Лукан же был готов под присягой засвидетельствовать, что этих слов Нолэн ему не передавал.

Получив приказ атаковать, лорд Лукан спросил Нолэна, какие именно орудия имеются в виду в приказе. Нолэн неясно показал рукой, вроде бы на позиции в другом конце долины. Сам Нолэн погибнет во время атаки, и смысл его жеста так и останется неизвестен. Лукан приказал лорду Кардигану атаковать по долине между Федюхиными горами и захваченными утром редутами. Кардиган, к чести своей, пытался возразить, что на равнине находятся тяжёлые барейские пушки, которые защищены с обоих флангов пушечными батареями и стрелками на окружающих холмах. Но Лукан настоял на выполнении приказа.

Затем Кардиган скомандовал: «В атаку!»

Итог мог быть лишь один. Да, пушки у барейцев были старые. Но заряжались картечью. В результате фланговой атаки трёх эскадронов Сводного уланского полка, лёгкая кавалерийская бригада атлантийцев была рассеяна и отступила с большими потерями. Отступать пришлось опять под перекрёстным огнём барейской артиллерии и пехоты, что ещё больше увеличило количество убитых и раненых.

Журналист Уильям Рассел, очевидец того безумия, в своем репортаже для газеты «Времена» описал Атаку Легкой Конницы так: «В десять минут двенадцатого в атаку пошла наша бригада Лёгкой кавалерии… Когда она двинулась вперёд, бареи встретили её огнем пушек с редута справа, ружейными и штуцерными залпами. Наши кавалеристы гордо промчались мимо; их амуниция и оружие сверкали под утренним солнцем во всём великолепии. Мы не верили своим глазам! Неужели эта горстка людей собралась атаковать целую армию, выстроенную в боевой порядок? Увы, так оно и было: их отчаянная храбрость не знала границ, настолько, что позабыто было то, что называют её самым верным спутником — благоразумие».

Благоразумие. Вот главная ценность ангризи в отличие от других народов. Благо разума. Можно потерять пушки и даже корабли, но нельзя терять разум.

— Нет, я тогда был только юнгой и оставался на корабле. Но я прекрасно помню физиономии этих недоумков! Кардиган, Реглан и прочие! — кулаки адмирала непроизвольно сжались. — Им следовало стать портнихами, а не военными, всё, что они умеют — это кромсать фалды! Цвет нации погиб из-за кучки столичных дураков. Да они в военном деле соображали хуже, чем обкуренный чанхаец!

Хотя, в целом, Крымская кампания закончилась для Атлантии успешно, отец Джеймса не любил говорить о той войне, считая её «не самой достойной». Теперь Джеймс его понимал.

— Для того, чтобы лезть в пасть «медведю», существуют французы, тевтонцы, турки и прочие, — проворчал Джеки, — старик Пальмерстон сочинил тогда сказочный план, по которому Финляндия возвращалась к Швеции, Прибалтика отходила к Пруссии, королевство Польское восстанавливалось как барьер между Бареей и Гермландией, всё устье Дуная — Австрии, Крым и Кавказ — Турции и так далее… Чего только не придумаешь, чтобы привлечь союзников. Но что толку? — он с чувством хлопнул кулаком по столу. — Парочка бездарей на высоких должностях всё-таки умудрилась погубить наших лучших солдат. Такие «атаки» не должны повторяться, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы они не повторялись. Надеюсь, и ты поступишь так же.

Джеймс встал с кресла. Несмотря на всю сложность дела, он вдруг ощутил прилив вдохновения, как тогда, при виде королевы. Пока он жив, он не проиграл.

— Спасибо, Джеки, на самом деле Вы мне очень помогли, — твердо сказал Джеймс, — последний вопрос: Вы помните, как зовут того студента, который приходил к Кинзману?

— Конечно, — уверенно кивнул адмирал и отставил стакан, — Алекс Джонс, аспирант. Он сам, насколько я выяснил, не эрландец и никогда там не был. Потомственный кокни.

Глава 15. Друг

— Сэр, вынужден сообщить Вам, что минуту назад телефонировали из полиции. Возникла крайне неприятная ситуация.

Огденс не сказал сперва «доброе утро», это очень дурной знак.

Вчера, после разговора с адмиралом, Джеймс всё-таки заехал в злополучное отделение. Естественно, ничего нового выяснить не удалось. Смерть Кейсмена выглядела совершенно естественной, никто в его камеру не проникал, да и, по уверениям господ полицейских, не мог проникнуть!

Наконец, просмотрев те немногочисленные бумаги Кинзмана, которые удалось найти в лавке, Джеймс убедился, на сей счет Рената Лайтвуд сказала правду, эти документы совершенно бесполезны для следствия.

Выходит, напавшие на магазин украли не только вещи, но и часть торговых документов.

Сама же леди фининспектор напомнила о себе вечерним звонком. Едва поздоровавшись, она спросила, как подвигается «их» дело, причем спросила таким тоном, будто Джеймс по должности обязан ей отчитываться. Подчеркнуто вежливо он ответил, что встреча с репортером Риплингом состоится в ближайшие дни. Он сам точно не знал, когда — Седрик к тому времени еще не вернулся.

О предполагавшейся встрече с мистером Адамасом она и не обмолвилась. Впрочем, теперь Джеймс был этому даже рад, с ректором ему нужно поговорить наедине.

— Писем сегодня не было? — в первую очередь спросил Джеймс, входя в гостиную.

— Нет, сэр.

— Зачем телефонировали из полиции?

— Милорда Спенсера вчера задержали, — бесстрастно сообщил дворецкий, — насколько я понял, он оказался участником каких-то уличных беспорядков. Он провел ночь в участке, сейчас офицер позвонил нам и сказал, что необходимо внести залог.

Джеймс сухо закашлялся и сел в кресло. Прошедшую ночь он почти не спал, в отрывистых снах его преследовали то мертвые всадники, то нечеловеческие глаза Посланника Уила, то Джая Агрэ в роскошных одеяниях хиндийкой княжны, то дружески оскалившийся премьер-министр. Несколько раз он видел ту вещь, она сияла во тьме, но Джеймс никак не мог до неё дотянуться. Тогда он просыпался и ему казалось, что он опять в проклятой Хиндии, в раскалённом форте, в лихорадке, а из комнаты будто исчез весь воздух.