Право на жизнь (ЛП) - Кетчам Джек - Страница 14

И снял повязку с глаз.

- Виктор, - сказал он.

Свет бросился ей в глаза, как рой жалящих насекомых. На мгновение она практически ничего не видела, а потом поняла, что находится в гостиной. Увидела кресла, камин, телевизор, пыльный паркетный пол.

А в центре пола - фигуру человека. Низкорослого тщедушного парня, завернутого в плотные черные пластиковые пакеты и перевязанного бечевкой.

Она почувствовала, как скудное содержимое ее желудка поднимается.

- Вот что происходит, когда ты идешь против Организации, Сара. Ты умрешь. Так же быстро, как и он. Повернись и посмотри на меня.

Она повернулась, с опаской понимая, что он сводит к нулю все шансы, что ее когда-либо отпустят отсюда, позволяя ей увидеть его. Она увидела темноволосого, почти красивого мужчину среднего телосложения, стоящего в толстовке и старых джинсах. Стройный, волосы немного редеют, нос немного слишком острый, но глаза большие, темные и очень красивые - как они могут быть такими? - крепкий подбородок и полные, чувственные губы. Он пристально смотрел на нее. Не улыбаясь.

И у нее возникло странное чувство, что она откуда-то знает его, где-то видела его раньше. Что он не совсем незнакомец.

Но ничего не сказала.

Ей стало интересно, где находится женщина. Не окажется ли ее внешность тоже знакомой.

- Ты думаешь, что мы все еще обманываем тебя, не так ли? Что Виктор - это какой-то манекен или что-то в этом роде.

Он был прав. После первоначального шока это была первая мысль, которая пришла ей в голову. Разум просто восстал. Она не могла сидеть в комнате с убитым мужчиной, лежащим на полу перед ней. Это было просто невозможно.

- Вставай. Подойди и потрогай его. Вот.

Он протянул руку и расстегнул на ней наручники. Ей пришло в голову, что это была самая большая свобода с того момента, как ее схватили.

Она могла бы побежать к двери.

Почему бы и нет?

Потому что дверь наверняка заперта, а даже если бы и не была заперта, он бы легко ее поймал. Вот почему.

Она стояла, уже с ужасом представляя, что ей предстоит увидеть. Если эта штука на полу была манекеном, зачем ему было так блефовать?

Сара подошла и опустилась на колени, и на мгновение замерла, пытаясь заставить себя прикоснуться к этому, но он стоял позади нее и смотрел, она чувствовала его взгляд, как суровый приказ, поэтому протянула руку и надавила на центр этой штуки, и почувствовала под целлофаном человеческое тело. Точно. Ни один манекен никогда не сравнится с настоящей человеческой плотью, а плоть под мешками была такой податливой. И это не мог быть живой человек, притворяющийся мертвым, потому что один из мешков был туго завязан на шее, и он никак не мог бы дышать внутри.

Она стояла на коленях рядом с мертвым мужчиной. Человека, в убийстве которого ее похититель только что признался.

И они сделают это с ней, сказал он, если она бросит им вызов.

Если он поднял ставки, показав ей свое лицо, то, показав ей труп, он поднял их еще выше. Они ни за что на свете не оставили бы ее в живых, если бы у них было хоть малейшее сомнение в том, что она сможет сбежать. И они убьют ее, если она полностью не подчинится ему и Организации, о которой он все время говорил.

Существовала ли Организация вообще или нет, не имело значения.

Хотя сейчас Сара подумала, что, возможно, так оно и есть. Так ли уж это надуманно, в конце концов? Секты существовали. Белое рабство существовало. Неонацисты существовали. В конце концов, это не имело значения. Даже если все это было в его голове, даже если он был сумасшедшим, важна была его власть над ней. Власть продлить ее жизнь или отнять ее по своей прихоти.

Задняя дверь открылась, и она увидела женщину, стоящую на лестничной площадке в обрезанных джинсах и мешковатой футболке. Обычная на вид женщина, лет сорока, как и мужчина, не красавица, без лифчика, с длинными стройными ногами. Она мгновение смотрела прямо на Сару, а потом прошла на кухню. Включила воду и стала мыть руки.

- Все готово, - сказала она.

- Хорошо. Сара?

Пленница повернулась, чтобы посмотреть на него. Она услышала, как на кухне зашумела вода, и бумажное полотенце оторвалось от рулона, сандалии потопали по полу в их сторону. Она знала, что женщина была с ними в комнате, но не отводила от него глаз ни на мгновение.

- Ты поможешь нам похоронить Виктора. Этим ты сделаешь две важные вещи. Во-первых, ты хорошо себя зарекомендуешь в глазах Организации. Фактически ты выполнишь их приказ. Второе... ну, назовем это неким сближающим фактором. Что касается полиции, если ты когда-нибудь решишь, что тебе нужно сообщить об этом, то не забывай, что сама являешься соучастницей убийства.

Мужчина смотрел ей в глаза, словно проникая в ее сознание и читая ее мысли.

- О, я знаю, о чем ты думаешь. Ты делаешь это под принуждением, да? Можешь так и сообщить об этом полиции, никаких проблем. Но Организация и это предусмотрела. Мы уже делали это раньше. У нас была практика. Как только мы закончим с Виктором, я посажу тебя с ручкой и бумагой, и ты напишешь нам несколько писем с указанием дат. Это будут дружеские письма - я скажу тебе, что писать, не волнуйся - как будто Кэт, ты и я - старые приятели с давних времен. Ты будешь писать, среди прочего, о том, как тебе трудно сделать аборт. Как будто мы все это время советовали тебе не делать аборт, и ты постепенно начинаешь смотреть на вещи с нашей точки зрения. Понимаете, о чем я? Затем в последнем письме ты спросишь нас: если ты решишь оставить ребенка, можно ли тебе приехать сюда на некоторое время. Понимаешь? Улавливаешь идею? Это будет выглядеть так, как будто ты здесь потому, что сама этого захотела. И точка.

- А как же даты на конвертах?

Она тут же отругала себя за то, что сказала это. Она прекрасно знала, что говорить без спроса опасно. Но она должна была попытаться как-то поколебать его уверенность в том, что он сможет выставить ее причастной ко всему этому кошмару. Она должна была дать это понять, не бросая ему вызов.

- Что?

- Конверты. На них должны быть почтовые штемпели. Датированные. Штемпели нельзя подделать.

Он улыбнулся.

- Кто же хранит конверты, Сара? Их выбрасывают. Но никто не удивится, если у нас сохранились письма от старой подруги. Вот и финиш. И, наконец, мы сделаем следующее: вернем тебе на минуту-другую адресную книгу. И ты впишешь туда наши имена своей рукой, словно мы были там все это время. Считай, что на этом все закончится.

Она полагала, что в каком-то извращенном смысле так оно и есть. Поверит ли полиция в это? Возможно.

В любом случае, женщина кивнула.

- Хорошо. - Он встал. - Пойдем. Кэт уже вырыла яму. Тебе выпала честь закопать его. Кэт, вы с Сарой берите его за ноги.

Она колебалась, борясь сама с собой.

Я не могу этого сделать.

Сможешь. Ты должна.

Нельзя просто вынести человека на задний двор и похоронить. Это не правильно. Так не должно быть.

Хочешь поспорить?

- Я бы поторопилась на твоем месте, - сказала женщина.

Кэт. Ее зовут Кэт. Еще одно откровение. Голос Кэт звучал холодно, отстраненно. Почти отрепетировано.

- Твой отец играет в гольф в загородном клубе Фэйрвью, - сказала она. - Играет в основном по субботам. Ты знаешь, как легко застрелить человека на свободном поле? Из мощной винтовки? Помни, что мы тебе говорили, Сара. В твоих руках судьба твоих близких. Ты ответственна за многих других людей и перед ними.

Она сделала паузу, чтобы это дошло до сознания женщины. Так и случилось.

- Итак. Какую возьмешь, правую ногу или левую?

А потом Сара почувствовала вес мужчины, жесткость его тела, прохладный ночной воздух сквозь тонкое хлопковое платье и ее собственный несвежий запах, исходящий от нее – все, как в круговороте. Когда они несли и тащили его тело через лужайку, роса оседала на ее лодыжках. Позади нее виднелся дом. Несли его сквозь вечнозеленые деревья и заросли кустарника к четырехфутовой[13] яме в земле и бросили его туда. В ее руки сунули лопату, которой она могла бы разбить им черепа, если бы не бейсбольная бита, которую он держал, стуча той по ноге. Волдыри, горячие и болезненные на большом и указательном пальцах вздулись в мгновение ока, как только она стала загребать яму. Звук земли, падающей сначала на черный пластик, а затем более мягко на саму себя, запах сырой тяжелой почвы, плесени и гнили, казалось, обволакивал ее, и она думала: