Такое короткое лето - Вторушин Станислав Васильевич - Страница 9

— Вся русская литература ХХ века создавалась на кухне. Действуй!

Через неделю я пришел к Василию Федоровичу с выправленной рукописью. Он положил ее на стол, подправил листы с боков и погладил сверху ладонью. На плитке тем временем закипела вода в турке, Василий Федорович приготовил кофе и, когда он был разлит по чашкам, спросил:

— Как вы там живете в Сибири? Я из Москвы не вылажу, а по столице судить о жизни в стране нельзя. — Он тяжело вздохнул и отхлебнул кофе.

— Если столица не продаст нас с потрохами, выкрутимся как-нибудь, — сказал я.

— Вот и я этого боюсь. — Он отодвинул чашку и положил ладони на столешницу. Потом, как бы спохватившись, добавил: — К нам на днях приезжает редактор одного пражского издательства. Хотим наладить порушенные связи. Для начала обменяться хотя бы несколькими рукописями. Я решил предложить твою. Если понравится, может быть, напечатают. Не возражаешь?

— Ну что вы? — Я чуть не поперхнулся от неожиданности. — Разве можно возражать по такому поводу?

Было это полгода назад. А на прошлой неделе Василий Федорович позвонил мне и сказал, что гранки моей повести лежат у него на столе.

— Если в ближайшие дни окажешься в Москве, — добавил он, — успеешь их вычитать. А заодно получить гонорар.

Мне, конечно, не терпелось вычитать гранки, но еще больше хотелось получить гонорар. Лишних денег никогда не бывает, во всяком случае я в своей жизни такого не помню. И вот я снова в Москве, где Гена с Валерой решили устроить веселый мальчишник.

Отоспавшись у Гены на диване и приняв горячий душ, я с самого утра был в издательстве. Василий Федорович, как всегда, угостил кофейком и после этого проводил в бухгалтерию. Получив деньги, я первым делом пошел в магазин, где видел кофе, которым меня всегда угощал редактор. Я купил сразу десять пачек, попросил положить их в красивый пакет и вернулся в издательство. Кофе Василий Федорович принял с благодарностью, отдал мне на читку гранки и сказал, чтобы ровно в два пополудни я был у него. К нему должна прийти редактор пражского издательства Зденка Божкова, которая хочет со мной познакомиться. У меня екнуло сердце. Почему-то подумалось, что Божкова хочет сообщить мне важную новость. Иначе бы ей незачем было встречаться со мной. От этой мысли запела душа. Я не мог и во сне представить, что моей рукописью заинтересуется иностранное издательство.

— Что-то не так? — спросил Василий Федорович, увидев растерянность на моем лице.

— Все так, — сказал я, едва сдерживая рвущийся наружу восторг. — Но я приду чуть пораньше. К такой встрече надо подготовиться.

— А ты дипломат. — Василий Федорович хлопнул ладонями по столу и приподнялся на стуле, показывая, что у него больше нет времени на отвлеченные разговоры.

Еще полгода назад, сразу после того, как я узнал, что мою рукопись отправили в Прагу, мне вдруг захотелось выучить чешский язык. Я обошел десятки московских книжных магазинов, но не нашел ни одного учебника. В Сибири их тоже не было. Тогда я стал искать человека, знающего чешский. Здесь мне повезло больше. Знакомый университетский профессор дал адрес бывшего преподавателя кафедры славянской литературы Надежды Тимофеевны Вольных. Ей было далеко за семьдесят, но в свое время она преподавала в университете чешский язык, который изучался факультативно. Она очень обрадовалась моему желанию выучить столь любимый ею предмет и тут же подарила мне книжку «Чешский язык для русских». Надежда Тимофеевна давала уроки бесплатно, вознаграждая себя удовольствием поговорить на чешском. Я взял несколько десятков уроков, проштудировал книжку, но оценить свои познания не мог. Для этого надо было встретиться с настоящим чехом. Или чешкой.

Внутренний карман пиджака приятно оттягивала увесистая пачка денег — мой гонорар за повесть. Такой суммы наличными я не имел уже давно, поэтому чувствовал себя, как принц, выбирающий невесту. В пределах разумного я мог купить все, что пожелает душа. Мне хотелось угостить Божкову чем-то особенным. Но ничего русского, кроме икры, в московских магазинах не было.

Я купил две баночки красной икры и бутылку ирландского кофейного ликера. Ликер я брал в Елисеевском, не доверяя другим магазинам. Боялся наткнуться на фальшивку, с которой можно только опозориться. Без четверти два я был у Василия Федоровича.

— Не падать же нам в грязь лицом, — сказал я, доставая из пакета ликер и икру. — Пока есть время, сделаем бутерброды.

Василий Федорович посмотрел на мои покупки и рассудительно заметил:

— Бутерброды, Ваня, это по-европейски. Сэндвичи у них называются. А мы примем гостью по-русски. И батон при ней нарежем, и икры пусть берет, сколько хочет. — Василий Федорович достал из верхнего ящика стола увесистый складной нож со множеством приспособлений, покачал его на ладони, словно взвешивая, и положил обратно.

Ровно в два Зденка Божкова появилась на пороге кабинета. Увидев ее, я невольно поднялся с кресла. Это была элегантная блондинка чуть выше среднего роста в изящном голубом костюме с белым шарфом и великолепных белых туфельках. На ее плече висела маленькая белая сумочка на длинном ремешке. Ее светло-карие глаза были приветливы, тонкие ровные губы чуть искажены протокольной улыбкой. Во внешности Зденки не было недостатков. Каждая деталь туалета подчеркивала достоинства хозяйки.

— Василий Фьодорович? — спросила она, глядя на хозяина кабинета, стоявшего за столом.

— Здравствуйте, Зденка, — он вышел из-за стола и поздоровался за руку. — А это, — Василий Федорович кивнул в мою сторону, — наш и ваш автор Иван Баулин.

Я тоже подошел к Зденке и пожал ей руку. От нее исходил тонкий и приятный еле уловимый запах дорогих духов. Мы усадили Зденку в кресло, я включил неизменную плитку, а Василий Федорович налил в маленькие рюмки ликер и сказал:

— По русскому обычаю все беседы начинаются с застолья и заканчиваются им же. За вас, Зденка, и за наше сотрудничество. Без ваших стараний нам бы его не удалось наладить.

Она отпила крошечный глоток, поставила рюмку и обвела кабинет взглядом.

— Пепельницу? — догадался Василий Федорович.

Зденка кивнула. Достала сигареты и зажигалку, прикурила, поудобнее устроилась в кресле, чуть приоткрыв и выставив на наше обозрение красивые колени.

— Мы много потерьяли после наших революций, — сказала она. — Слишком увлеклись демократией и забыли литературу.

Василий Федорович кивнул, а Зденка продолжила:

— Из ваших рукописей мы выбрали две. Его, — она посмотрела в мою сторону, — и еще эту… «Navrat na podzim».

— «Осеннее возвращение», — подсказал я.

— Да, да. «Осеннее возвращение». — Она вдруг удивленно посмотрела на меня и, подняв тонкие брови, спросила: — Вы знаете чешский?

— Jenom trochu.

— To je zajimave.

— Proc tak myslite?

— Protoze poprve potkala v Moskve cloveka, ktery umi ceski. Jste schopni lingvista.

— Jsem vdecny za pochvalu, ale moc prehanete moji chopnosti[1].

— Господа, я вас не понимаю, — с оттенком обиды сказал Василий Федорович. Ему и в голову не могло прийти, что я умею говорить по-чешски.

Зденка одним глотком выпила оставшийся в рюмке ликер и посмотрела на Василия Федоровича таким взглядом, словно он неожиданно появился из-под земли и встал перед ее глазами. Он снова налил всем по рюмке, достал нож и открыл банку с икрой. Я поставил на столик чашки и налил кофе. Дальше беседа потекла безо всяких формальностей.

Василий Федорович сообщил, что в издательстве он отвечает только за художественное содержание произведений. Все производственные и финансовые дела ведет директор. Однако уже принято твердое решение издать до конца года двух чешских авторов. Их рукописи сейчас переводятся. Первая уже практически готова.

— Через десять минут мы зайдем к директору, — сказал Василий Федорович. — Он все расскажет.

— А ваша книга уже в тиску, то есть печатается, — тут же поправилась Зденка, посмотрев на меня. — Презентация концем августа. Мы вам сообщим.