Такое короткое лето - Вторушин Станислав Васильевич - Страница 74

— Давно здесь живете? — вдруг неожиданно спросил, казалось, уже начавший дремать Крутых.

— Да уж почти год, — ответил за жену Евдоким. Ему не понравилось, что тот преднамеренно разговаривает только с ней.

— А сюда откуда приехали? — снова спросил Крутых и уставился взглядом на свои сапоги.

Канунников не знал, подозревают его в чем-нибудь или просто хотят прощупать, чем живет, но прекрасно понимал, что от него не отстанут, пока не удовлетворят любопытство.

— Из Оленихи, — ответил Евдоким. — Слышал такую деревню?

— Чем же она тебе не понравилась? — спросил Крутых, повертев носком сапога, от которого все так же не отрывал взгляда.

— Названием, — съязвил начавший раздражаться Евдоким.

— По людям не скучаешь? — Крутых поднял голову и посмотрел на Канунникова.

— Пока нет, все некогда как-то.

Разговор начал походить на допрос и Наталья, стоявшая около печки, насторожилась.

— До Омутянки напрямую далеко? — спросил Крутых.

— Верст десять, однако, будет, — вставил слово молчавший до этого Спиридон.

Крутых резко обернулся к нему, заставляя умолкнуть на полуслове, и снова обратился к Канунникову.

— А ты как думаешь?

— Кто его знает, я летом там не был, — ответил Евдоким.

Крутых перевел взгляд на Наталью и она опустила глаза, стала перебирать пальцами край передника. Воспользовавшись паузой, снова заговорил Спиридон.

— Я к тебе на охоту приехал, — сказал он, обращаясь к Евдокиму. — Места здесь богатые.

Канунников догадался: Спиридон дает понять, что не имеет к чекисту никакого отношения. Дескать, приехали вместе, но каждый по своему делу. Снова наступила неловкая пауза. Прервал ее Крутых.

— Гости у вас давно были? — спросил он Евдокима.

Тот даже вздрогнул. Он почему-то ждал этого вопроса, но оказался не готов к нему. Крутых не спрашивал, были ли здесь другие люди. Он в этом не сомневался. Его интересовало, когда они приезжали сюда.

— Позавчерась, — ответил Евдоким. — Катер из пароходства приходил.

— Что они здесь делали?

— Указания давали. Я ведь бакенщиком устраиваюсь.

Крутых настороженно поднял брови. Он, конечно, знал, что на Чалыше открывают судоходство. Но вот о том, что Евдокиму дают в нем должность, слышал впервые. Однако, не это сейчас занимало его, хотя новость сама по себе была интересной. Зацепившись за какую-то ниточку, он хотел прояснить для себя некоторые детали.

— Кто на катере приезжал? — снова спросил Крутых.

— Овсянников.

— Он курит или нет, не заметил?

Евдоким удивился этому вопросу. По правде говоря, он и ответить на него не мог. Овсянников не просил махорки, но курит он или нет, этого Канунников не знал. Поэтому в ответ на вопрос чекиста только пожал плечами.

— На берег Овсянников выходил? — снова спросил Крутых.

Овсянников на берег не сходил, он это хорошо помнил. Значит, какой-то след оставил Гошка. И зачем он только появился на Чалыше? Теперь вот снова приходится изворачиваться, врать. У Канунникова опять нехорошо засосало под ложечкой.

— Да разве я помню, сходил, наверно, — простодушно ответил Евдоким. — Ведь он сюда приезжал по делу.

— А куда катер пошел?

— Вниз по Чалышу.

— Значит, вернется дня через три, — произнес Крутых и добавил: — Но это, может, и к лучшему. А кроме Овсянникова никто не приезжал?

— Кому же здесь быть? — наигранно удивился Евдоким.

— Это тебе лучше знать.

От последних слов Наталью даже передернуло. Все это время она прислушивалась к разговору, который ей не нравился, как и сам приезд чекиста. А тут еще этот вопрос. Ее вдруг взяла злость.

— Чего прицепился к мужику, как банный лист? — искренне возмутилась она. — В нашем доме преступников нету.

— Я о них и не говорил, — отрезал Крутых.

— Знаю я тебя, — решительно пошла в наступление Наталья. — Вот его недавно чуть не убили, так ты об этом не спрашиваешь. А про Овсянникова тебе надо все рассказать. Да мало ли кто у нас был? Тебе-то какое дело?

Неожиданная смелость жены удивила Евдокима. Щеки Натальи побледнели, глаза наполнились гневом. Она не понимала, зачем нужно задавать обходные вопросы, когда можно спросить напрямик. Если подозреваешь человека в чем-то, скажи ему об этом.

Но у Крутых голова работала по-своему. Он был на редкость наблюдательным человеком. Выйдя на берег, он заметил на земле свежий папиросный окурок, который мог принадлежать только приезжему человеку. Ни Евдоким, ни Спиридон папирос не курили. Привыкший не пренебрегать даже самыми незначительными уликами, Крутых решил выяснить историю окурка. Но это почему-то не понравилось хозяйке дома. Зато в пылу гнева она упомянула о любопытном с его точки зрения факте — нападении на Евдокима. Поэтому он тут же спросил кто, когда и где напал на Канунникова. Евдокиму пришлось рассказать о возвращении из Усть-Чалыша.

— Он после ранения ко мне заехал, — сказал Спиридон. — Весь в кровище. Бабы его обмыли да перевязали. Шапку по дороге потерял.

— Чего же ты в милицию не заявил? — спросил Евдокима Крутых.

— Нужон я милиции, как собаке пятая нога. Ведь я — единоличник.

— Это ты зря, — ответил чекист и внимательно посмотрел на Канунникова.

Ему подумалось, что если бы тот вовремя заявил о случившемся, преступники могли быть задержаны. Но даже если бы их и не поймали, следствие могло иметь дополнительные улики. Не исключено, что это могли быть те же самые люди, которые подожгли амбар. Но время ушло и все улики пропали. Сейчас в логу, где бандиты встретили Евдокима, стоит вода. Крутых снова ушел в себя и задумался. Евдоким же вообще не имел желания вспоминать о той страшной ночи.

Из серых тучек, затянувших небо, продолжал сыпать снег. За его пеленой противоположный берег Чалыша исчез совсем.

— Вот тебе и поохотились, — поглядев в окно, произнес Спиридон. — Того и гляди, еще отзимок стукнет.

— В падеру вся утка по тихим местам сидит, — ответил Евдоким. — Там ее легче брать.

Но мерзнуть у стылой весенней воды Спиридону не хотелось и он стал вспоминать весны, похожие на нынешнюю. По его наблюдениям охота в такую погоду всегда была неудачной. Но у Евдокима было другое мнение.

— Завтра солнце выглянет, — сказал он, — и обсушит все в один момент. Еще загорать будешь.

Он достал гильзы, разложил их на столе и стал снаряжать патроны. Крутых сначала безучастно смотрел на это занятие, затем начал помогать Евдокиму. Он ловко вышибал пистоны из стреляных гильз, умело запыживал патроны. Канунников заметил, что возня с боеприпасами доставляет ему удовольствие.

Но чем бы ни занимался Крутых, главным для него была его работа. Запыжив три патрона, он как бы невзначай снова начал расспрашивать Евдокима.

— С порохом-то трудно? — словно между делом обронил он.

— Еще как, — сопя, ответил Евдоким, которому никак не удавалось загнать в патрон толстый пыж.

— А где берешь?

— Жгу остатки от старорежимного времени.

— А у добрых людей разжиться разве нельзя?

— Окромя меня, доброго человека во всей округе не сыскать, — не скрывая ехидства, заметил Евдоким. Поднял голову на Спиридона и добавил: — Разве вот он еще.

— Это почему же? — удивился Крутых.

— Привечаю всех, кто сюда приезжает. Тебя вот тоже приветил. А коснись самого, приткнуться некуда.

— Ты, я вижу, человек веселый, — сощурив глаза, посмотрел на Евдокима Крутых.

Евдоким выдержал его взгляд. Он видел на своем веку много разных людей и научился распознавать их, как бы они не маскировались. Безобидные на первый взгляд слова чекиста окончательно убедили его в том, что тот уцепился за какую-то ниточку и теперь, держась за нее, пытается выйти на главную цель. Он понял, что ниточка эта пролегает через его дом. Иначе не оказалось бы здесь этого чекиста. К тому же весьма дотошного, отметил про себя Канунников.

Снег за окном шел густо и земля, не успевая впитывать его, постепенно становилась белой. Дул северный ветер, задирая на поверхности разлившейся воды высокую волну. В такую погоду огромные табуны уток собираются на небольших озерах, защищенных от ветра тальниками. За излучиной Чалыша, чуть ниже переката, находилось одно из таких озер. Оно было мелководным, к осени зарастало густой травой. На нем постоянно кормилась птица.