Такое короткое лето - Вторушин Станислав Васильевич - Страница 72

А ведь что, собственно, тут особенного? Если у человека лежит душа к скотине, пусть разводит ее, сколько хочет. Все равно трава пропадает даром. Такое богатство каждую осень идет под снег, и никому до этого нету дела. Колхозам эту землю не поднять, им сейчас не до нее. Они, что ни день, горят, как сухие копны. А может их кто-то специально поджигает?

Канунников подумал об этом без особой жалости. Он до сих пор не мог представить себя в колхозе. В его голове не умещалось, как могут жить одной семьей работящий, болеющий за землю человек и бездельник. По его понятию выходило, что работящие будут обрабатывать и кормить тунеядцев. А раз так, то и они в конце концов потеряют интерес к труду., перестанут заботиться о земле. Начнут пустеть тогда деревни, зарастать чертополохом непаханые поля, голод прокатится по стране. Евдоким еще раз окинул взглядом луга, тяжело вздохнул, завел корову в стайку и пошел в избу.

Наталья тем временем накормила сына и теперь стирала пеленки. Прядь светлых волос, выбившаяся из-под косынки, свесилась вниз, и, когда Наталья наклонялась, волосы почти касались воды. Увидев мужа, Наталья выпрямилась, вытерла о передник руки, заправила волосы под косынку.

— Воды не хватило, — кивнув на ведро, сказала она.

Евдоким молча взял деревянное ведро и пошел к реке. Ветер разогнал большую волну, брызги залетали в корму лодки. Евдоким залез в нее, зачерпнул ведром воду. Поставил его на песок, подтянул лодку повыше, чтобы не заливало.

Когда он вошел в избу, Наталья попросила его вынести грязную воду из корыта.

— У баб без работы не засидишься, — беззлобно произнес он и, выплеснув воду прямо с крыльца, вернулся в дом. Снял полушубок и, повесив его на гвоздь, заметил:

— На улице падера поднимается.

— Апрель еще, — ответила Наталья. — Снег иногда и в мае бывает.

Евдоким посмотрел в окно и весь подался вперед. Из-за поворота Чалыша показалась лодка. Она шла со стороны Лугового.

— Кого это к нам еще несет? — с удивлением произнес он, поднявшись со скамьи.

Наталья тоже подошла к окну.

После Гошкиного посещения приезд людей стал пугать Канунникова. Каждый из них привозил сюда свои проблемы и, волей-неволей, старался втянуть его в чужие дела. Ничего хорошего ждать от этого было нельзя. Теперь, когда судьба его определилась и он стал бакенщиком, ему хватало и собственных забот. Но так уж случилось, что его дом оказался на перекрестке всех здешних дорог. Кто бы ни ехал по реке, обязательно завернет к его дому.

Канунников теперь уже ясно различал в лодке двух человек. Один греб, другой сидел на корме. Лодка не была Гошкиной. Та высоко сидела над водой, задирала нос кверху. Эта же, наоборот, казалась тяжеловесной и неуклюжей. Когда лодка подплыла ближе, в сидевшем на корме человеке Евдоким узнал Спиридона. Определил его по шапке, у которой тот всегда заворачивал уши кверху и не завязывал их. При ходьбе они покачивались, как маленькие крылышки. Спутника Спиридона Канунников не знал.

Лодка причалила к берегу. Наталья, которая тоже не отрывала взгляд от окна, сказала:

— Встретил бы, гости ведь.

— Ну и встречай, — раздраженно буркнул Евдоким. Приезд гостей явно не обрадовал его.

— Я пойду за растопкой, — сказала Наталья.

Евдоким промолчал. Его насторожил спутник Спиридона. Сразу почему-то подумалось, что он приехал сюда для специального разговора.

Между тем, Спиридон со спутником уже поднялись на берег. Они о чем-то переговаривались, наклонившись друг к другу. На плече у Шишкина висело ружье. Его спутник нес в правой руке клеенчатый портфель, левой энергично жестикулировал. Был он молод, но, судя по портфелю, уже начальник. Причем не меньше, чем из Усть-Чалыша. А может даже из города. Во всяком случае, ни один человек с портфелем до сих пор здесь не появлялся.

Евдоким поднялся с лавки. Дверь со скрипом открылась и на пороге появился Спиридон.

— Привет хозяину, — весело произнес он и протянул для приветствия руку.

Евдоким молча пожал его ладонь. Спутник Спиридона тоже протянул руку и коротко бросил:

— Крутых.

— Евдоким Канунников, — назвался Евдоким.

Шишкин снял с плеча ружье, поставил его в угол у печки. Крутых оглянулся по сторонам, ища место для портфеля и, не найдя его, сел на лавку, поставив портфель около ноги. Канунников ждал, когда гости начнут разговор, но те молчали. Наступила неловкая пауза. В это время вошла Наталья с лучиной в руках. Не обращая внимания на гостей, она начала растапливать печку. Крутых поднялся. Евдоким удивленно посмотрел на него, но тот, улыбнувшись, заметил:

— Забыл кое-что в лодке. Пойду, возьму.

Он взял портфель и вышел. Евдокиму показалось, что портфель и этот человек составляют одно целое, потому что Крутых ни на мгновение не расставался с ним.

— Откуда он? — кивнув головой на дверь, спросил Канунников.

— Из ГПУ, чекист, — ответил Спиридон.

— Кого же он разыскивает? — задумчиво произнес Евдоким и почувствовал, как у него противно заныло под ложечкой.

Встреча с чекистом не предвещала ничего хорошего. Они просто так не приезжают. А если уж приехал, значит до чего-то докапывается. И хотя никакой вины Евдоким за собой не чувствовал, ему стало не по себе.

— Кто его знает? — заметил Спиридон, доставая кисет. — Они ведь с нами не шибко разговаривают.

Евдоким снова посмотрел в окно. Крутых шел к лодке, все время глядя себе под ноги. В одном месте он быстро нагнулся, что-то подобрал с земли, положил в портфель. Покрутил головой, разглядывая землю вокруг себя, выпрямился и быстро зашагал к берегу.

Евдокиму стало совсем нехорошо. Он начал гадать о том, что могло заинтересовать чекиста, но ничего не мог придумать. Он сам тысячу раз ходил по этой дорожке и был уверен, что никаких предметов, привлекающих внимание, там не было. Может, оставил после себя заметку Гошка, а Евдоким ее просмотрел? Впутываться в историю из-за бывшего односельчанина ему не хотелось. Но и рассказать о Гошке тоже нельзя. Спросят, почему скрыл это от Овсянникова.

— Два дня в Луговом жил, — кивая головой на окно, нарушил молчание Спиридон. — Его у нас все боятся. Он уже многих посадил. Когда узнал, что я к тебе собрался, напросился ехать.

— Мне от него скрывать нечего, — сказал Евдоким, поворачиваясь к окну спиной.

Заскрипела дверь и в избу вошел чекист. Постоял у порога, словно привыкал к сумраку избы, потом направился к столу. Сел на лавку, портфель снова поставил у ноги.

— Как звать-то тебя? — обратился к нему Евдоким.

— Можешь звать товарищ Крутых, — сказал чекист, поворачиваясь к Канунникову. — Я привык к официальностям. На службе по имени не называют. Все по должности да по фамилии.

— Фамилия у тебя строгая, — произнес Евдоким, передергивая плечами. — А так шибко молод еще. Преступлениев много разоблачил?

— Я не разоблачаю. Я раскрываю. Такова работа. — Он вытянул ноги, задвинув портфель под лавку. — Холодно. Ветер насквозь пронизывает.

— Может, есть будете? — спросила Наталья. — Мы уже пообедали, а вы с дороги.

— Есть не хочу, — ответил чекист. — А вот чаю бы выпил.

Наталья поставила на стол кружки, налила чаю, заваренного листом смородины и сушеной малиной. Спиридон придвинулся к столу. Крутых открыл портфель, достал небольшой кусок сахару. Ножом расколол его пополам. Одну часть положил в свою кружку, другую отдал Спиридону. Наталья с удивлением смотрела на его действия и невольно глотала слюну. Она уже и не помнила, когда пила чай с сахаром последний раз. Несколько секунд чекист сидел в раздумье, потом достал из портфеля кусок сахара побольше, положил на стол.

— Это тебе, — сказал он, повернувшись к Наталье. — Больше за постой платить нечем. Сухим пайком взял, а съесть не успел.

— Ишь ты, вам даже сахар дают, — удивилась Наталья.

— Чтобы не так горько умирать было, — ответил Крутых и нельзя было понять, шутит он или говорит правду.

— Рано о смерти заботишься, — произнес Евдоким. — Прежде ведь сам человек пятьдесят на тот свет отправить должен. Иначе, что ты за работник.