Такое короткое лето - Вторушин Станислав Васильевич - Страница 41

— Она не показалась тебе расстроенной?

— Да нет… — Нина посмотрела на меня и сказала, громко вздохнув: — Я удивляюсь, как такая девушка могла влюбиться в такого забулдыгу, как ты.

— Ну какой же я забулдыга? — обиделся я. — Ты же только что говорила обо мне хорошие слова. И потом, откуда ты взяла, что она влюбилась?

— Ну, а кто же ты, как не забулдыга? — сразу сделав строгое лицо, сказала Нина. — Тебе сколько лет? У тебя уже мог быть такой сын, как наш Андрей. А ты до сих пор болтаешься, как неприкаянный. Эта девушка не для тебя. Ты только испортишь ей жизнь. — Она говорила искренно и страстно. — Ей нужна забота, а ты привык жить один.

— Мне казалось, что ты относишься ко мне гораздо лучше, — заметил я.

— Он еще с претензиями. — Нина положила руки на бедра и качнулась, словно в танце. — Да таких, как ты и мой Гена, только я и могу вынести.

— Ты у нас молодец, — сказал я, встал из-за стола и поцеловал ее в щеку. — Спасибо за разговор. Мне надо спешить.

— Как всегда, отделываешься шуточками. — В голосе Нины послышалась обида. — Хоть бы рассказал, кто она такая.

— Потом, потом, — сказал я. — Увижусь с ней и все расскажу.

Через час я был у Маши на Шоссе Энтузиастов. Едва я появился на пороге, она бросилась ко мне, обняла обеими руками и уткнулась лицом в мою шею. Мне показалось, что из-под ее ресниц закапали слезы. Несколько мгновений я стоял, молча прижимая ее к себе, потом спросил:

— Что с тобой?

— Ничего, — ответила она. — Просто соскучилась о тебе.

— Ты такое чудо, — сказал я, прикасаясь щекой к ее голове и вдыхая аромат ее волос. — Я не понимаю, как мог существовать без тебя.

— Правда? — Она подняла на меня влажные глаза.

— Еще какая правда, — сказал я, наклоняясь к ее чуть приоткрытым губам.

Она стояла рядом со мной трепетная и такая беззащитная, что у меня появилось желание взять ее на руки и прижать к себе, словно ребенка. Я вдруг почувствовал такой прилив нежности, какого у меня еще не было ни к одной женщине.

Мы прошли в комнату, сели. Маша положила на стол свою тонкую руку. Я накрыл ладонью ее пальцы, наши взгляды встретились. Маша опустила голову, коснувшись лбом моего плеча, и сказала:

— Я уже не могу без тебя.

— Я же предлагал тебе поехать в гостиницу, — сказал я, осторожно целуя ее тонкие холодные пальцы.

— Я не могла. — Она смотрела на меня своими большими глазами и мне показалось, что в их глубине я увидел себя. — Я такая трусиха. Я не была готова к этому морально.

— Бери пример с ребят. Они еще не уехали?

Маша отрицательно покачала головой.

— Надо же как произошло, — с нескрываемой досадой сказал я. — И нам некуда деться, и их не выгонишь.

— Мне уже все равно, — произнесла Маша и осторожно прикоснулась губами к моему плечу. — Только бы быть рядом с тобой.

— Даже в гостинице? — спросил я.

— Даже в гостинице, — ответила она, не поднимая головы.

— Тогда пойдем. — Я поднялся и потянул ее за руку.

— Ты серьезно? — Маша недоверчиво посмотрела на меня и медленно встала.

— Здесь я чувствую себя не в своей тарелке, — сказал я. — Здесь все не наше. У меня такое чувство, что даже кровать мы берем у кого-то взаймы.

— А в гостинице?

— Там все-таки по-другому.

— Но у меня московская прописка. Меня туда не пустят.

Я понял, что сегодня она готова идти со мной даже в гостиницу. Но я понимал, что Москва не Прага. Если дежурной по этажу окажется какая-нибудь халда и, оглашая громовым голосом коридор, начнет выяснять зачем и почему Маша идет в номер к мужчине, можно будет сгореть со стыда. Я-то еще выдержу, а Маша зальется краской и, закрыв лицо руками, убежит.

И я не знаю, сколько времени ей потребуется, чтобы прийти в себя после этого. Но я видел, что она уже не может находиться в общежитии без меня.

— Ты действительно согласна идти в гостиницу? — спросил я.

— Я согласна на что угодно, милый, — сказала Маша, снова прижавшись ко мне.

— Тогда собирайся.

— Я уже собралась, — она кивнула на пакет, который лежал на стуле. Я улыбнулся ее предусмотрительности.

Когда мы вышли на улицу, я невольно замедлил шаг. В Москве сотни гостиниц, но я не знал, в какую нам ехать. Мне хотелось увезти Машу в самую хорошую гостиницу. Но самые хорошие отпадали сразу. И не только потому, что в них безумные цены. Ради Маши я не пожалел бы никаких денег. В них обитал чуждый нам дух. В этих гостиницах женщины продаются наравне с сигаретами. Честно говоря, в других не лучше. Но там хоть не делается это с такой откровенностью и таким цинизмом. От одного вида охранника или дежурного по этажу, которые будут ощупывать Машу глазами, прикидывая, сколько она стоит, мне станет не по себе.

— Ты о чем задумался? — спросила Маша, притронувшись к моей руке.

— У тебя есть на примете какая-нибудь уютная, приличная гостиница? — Мне казалось, что будет лучше, если ее выберет сама Маша.

— Уют мы наведем сами, — сказала она, взяв меня под руку. — А что касается приличия, то, по-моему, никаких приличий в гостиницах нет. Ты намерен вести себя там прилично?

— Все, что у нас с тобой происходит, всегда прилично, — ответил я. — Ты облагораживаешь любую атмосферу.

— Ты снова становишься подлизой, милый, — она состроила глазки и улыбнулась. — Но я, наверное, люблю лесть. Мне нравится, когда ты мне льстишь.

— Тогда едем в Измайлово, — сказал я.

— Мне все равно, — ответила Маша.

Я не знал, почему мне вдруг вспомнилось Измайлово. Может быть потому, что гостиничный комплекс стоял в стороне от шумных автомобильных трасс и там не было чопорности.

Мы добрались на метро до станции «Измайловский парк» и направились к высотным зданиям гостиничного комплекса. Пару раз я останавливался в корпусе «Вега» и сейчас решил попытать счастья там. Свободных мест оказалось более, чем достаточно. Но когда я спросил у администраторши, можно ли поселиться в гостинице с московской пропиской, она отрицательно качнула головой и сухо произнесла:

— Москвичей мы не селим.

Маша в это время сидела на диванчике у стены и осторожно поглядывала на меня. Когда я подошел к ней, она полушепотом сказала:

— Мы с тобой выглядим, как два авантюриста. Во всяком случае я себя чувствую авантюристкой.

— Это очень хорошо, — сказал я, — что ты чувствуешь себя авантюристкой. Только одна просьба. Чувствуй увереннее. Неуверенных авантюристов сразу разоблачают.

Мы поднялись на девятый этаж. Маша осталась у лифта, а я зашел в комнату дежурной взять ключ от номера. Возвратившись, я увидел, что она дрожит от нервного напряжения.

— Успокойся, — сказал я, подходя к ней. — Все идет — лучше не надо. На тебя никто не обратил внимания.

Мы прошли в номер. В нем стояли кровать, столик с графином и двумя перевернутыми вверх дном стаканами, в углу на тумбочке — телевизор.

— Слава Богу, хоть догадались поставить два стакана, — сказал я, чтобы снять нервное напряжение, все еще не отпускавшее Машу.

Она улыбнулась. Оглядев комнату, Маша положила на столик пакет, достала из него две зубные щетки и зубную пасту и направилась в ванную.

— Вот эту белую я взяла для тебя, — сказала она, показывая мне зубную щетку. — А розовая моя.

— Ты такая внимательная, — произнес я. — Я бы никогда не догадался купить по этому случаю новые зубные щетки.

В крайнем случае обошелся бы жевательной резинкой, как американец.

— Ты не американец, — сказала Маша.

— Что мы будем делать? — спросил я, когда она вышла из ванной.

— Для начала я хотела бы поесть, — сказала она.

— Тогда пойдем в ресторан. По-моему, он на первом этаже.

— Я не хочу в ресторан, — ответила Маша. — Я хочу здесь. — Она показала глазами на столик со стаканами.

— Хорошо, — сказал я. — Я сейчас сбегаю в буфет и принесу все, что надо.

— Вина не бери. Я захватила обе бутылки велтлинского, которые остались у нас.