Бессильные мира сего - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 59

И тут он вдруг обнаружил, что за спиной у него сделалось как-то необычайно тихо. Словно там никого больше не было. Словно Вадим (совершенно бесшумно) встал вдруг и ушел. Исчез. Испарился. Он быстро поглядел через плечо. Вадим сидел в прежней позе (ладошки под задницей), только голову втянул в плечи и нахохлился как больной воробей. Глаза у него были широко открыты, но, похоже, он ничего перед собою не видел.

- Эй, - тихонько позвал его Роберт.

- Эге ж... - так же тихонько откликнулся Вадим.

- Ты чего это?

- А что? - выражение Вадимова лица отнюдь не переменилось. Он разговаривал словно во сне.

- Тебе плохо, что ли?

- Нет, - сказал Вадим. - Мне хорошо. - Он вдруг улыбнулся, и это выглядело странно и даже страшновато, словно улыбнулся неживой предмет. Рожа исчезла! - объявил он вдруг.

- Какая рожа?

- Красная, - сказал Вадим, по-прежнему словно во сне. - Генеральская. С усами.

Роберт схватил ближайший чистый стакан, быстро плеснул туда минералки и сунул Вадиму под нос. Тот отшатнулся.

- Перестань! - сказал он возмущенно, высвободил из-под себя руку и с досадой отстранил стакан покрасневшей ладошкой. - Со мной все нормально. Ты не понимаешь: рожа исчезла. Полгода она передо мной маячила, как приклеенная, днем и ночью, а сейчас я поглядел - а ее нет!

- А что есть? - спросил Роберт на всякий случай.

- Ничего нет. Пусто... - он вдруг отобрал у Роберта стакан и жадно выхлебал его до дна. - Ф-фу, даже в пот ударило. Надо же...

Он хотел еще что-то добавить и даже рот уже раскрыл, но говорить не стал, а вместо этого резко повернул голову - ухом вперед - к двери в коридор, и тогда Роберт тоже услышал приближающиеся оттуда тяжелые шаги и шаркающие щелчки шлепанцев по паркету. Как мой Кот-Федор, подумал он. Надо будет записать в донесение: "Он может двигаться бесшумно, как сквозняк, а иногда шумит и топает, словно горожанин в лесу..." Кот-Федор. Тот тоже умеет, при желании, изобразить лошадь: топ-топ-топ-топ...

Сэнсей появился в дверях, благостный, домашний, в пижаме.

- А, - сказал он, улыбаясь. - Вадим Данилыч! Лично! Рад вас приветствовать у наших пенатов. Обедать будете?

Вадим поднялся, но сделал это как-то странно, с паузой - словно сначала подниматься не хотел вовсе, а потом раздумал и, так уж и быть, поднялся. И говорить ничего не стал в ответ на приветствие, только поклонился... И не поклонился даже - кивнул коротко, как кивают при случайной встрече нежелательному знакомцу. Сэнсей сказал:

- Что-нибудь неладно? Что именно?

- Будто вы не знаете! - возразил Вадим. Дерзко. И даже ладони засунул в карманы джинсов, но сейчас же вынул их обратно. - Я к вам два месяца пробиваюсь. Легче к президенту попасть на прием.

Сэнсей перестал благодушно улыбаться.

- Да. К президенту легче. Но ведь вы пробились? Слушаю вас.

- Да чего уж теперь слушать, - продолжал дерзить Вадим. - Поздно уже!

- Вот как? Поздно?

- Поздно.

- То есть я - могу быть свободен?

- Да ради бога! Вы же всегда свободны. У кого сила, у того и свобода.

- Благодарю вас, - сказал сэнсей кротко, и это была жутковатая кротость. Ледяная. От этой кротости мороз шел по коже. По крайней мере, у Роберта. А этот дурак молодой словно не видел ничего и не слышал: руки судорожно по швам, кулачишки сжаты, большие пальцы по-детски оттопырены сейчас ляпнет что-нибудь такое, что его тут же и выдворят. Как Ядозуба в свое время выдворили - разом и навсегда. Роберт с лязгом уронил в мойку самый большой (разделочный) нож, но это ни черта не помогло. Истерика уже накатила.

- А это уж как вам будет угодно!.. - выкрикивал Вадим в запале, не видя ничего и не слыша. - Вы ведь всегда в стороне!.. И при этом всегда правы, правильно? Мы ведь при вас только кормимся... вы нас прикормили, видите ли, и мы при вас теперь состоим...

(Что за чушь несет этот оборзевший кретин? Что он имеет в виду и каким местом думает?..)

- ...А вы - на горе! Вы всегда на горе! Со скукой наблюдаете коловращение жизни. Мы тут все коловращаемся, как проклятые, а вы изволите наблюдать!...

- ...А мы ведь - голые, мы без шкуры даже, с нас шкуру это самое коловращение содрало. Ничего! Поколовращаемся и новую нарастим! Так ведь, по-вашему?.. Боги молчат, - значит, не возражают. Ведь искусство есть всегда беспощадный отбор озарений...

- ...А вы знаете, каково это, когда тебя отбирают? Когда ты один-одинешенек, и никто тебе не поможет - ни друзья, ни родственники, ни учитель, на которого надеешься, как на самое последнее?..

- Знаю, - серьезно сказал сэнсей, и Вадим замолчал и только всхлипнул, словно бы от отчаяния.

- "Иди один и исцеляй слепых, - процитировал сэнсей (вполне серьезно, совсем без иронии, которая оказалась бы здесь вполне уместна), - чтобы узнать в тяжелый час сомненья учеников злорадное глумленье и равнодушие толпы..."

Вадим молчал, но кулаки его вдруг разжались, и руки повисли свободно.

- Пойдемте, Вадим, - сказал ему сэнсей. - Я вас понял, но надо все это обсудить спокойно. По возможности не стоя, а сидя... Мы не очень надолго, сказал он Роберту. - На полчасика. Извините.

И они ушли, оба: сэнсей, легкий как одуванчик, а Вадим следом за ним, - уже ссутулившись, уже покорно, - вялый, словно сдувшийся воздушный шарик. Связь с кабинетом была включена, можно было повернуть верньер и услышать, о чем они там говорят, но Роберт не стал этого делать. Воображение у него всегда было жиже памяти, и представлял он себе только, как Вадим валяется в ногах, просит прощения за грубости и дерзости и умоляет помочь, а сэнсей сидит над ним словно Будда и изрекает свои коаны. Чтобы уничтожить эту малопривлекательную картинку, он ожесточенно принялся за картошку, потом за морковку, а потом стал вскрывать консервы с горбушей в собственном соку. Картинка исчезала, снова появлялась, снова затуманивалась, никак от нее не удавалось избавиться, а потом вдруг включилась громкая связь, и сэнсей сказал:

- Вадим уходит. Проводите его, пожалуйста, Робин.

Он уменьшил газ под кастрюлькой и пошел провожать. Вадим уже натягивал серые свои отсырелые кеды, упершись задом в стену, лицо у него от неудобной позы было красное, он пыхтел, но не выглядел ни жалким, ни убитым. Более того - он выглядел довольным. И слава богу. К черту подробности! Жертв и разрушений нет - о чем еще может в этом мире мечтать мирный обыватель, не претендующий на управление историческими процессами?.. И все-таки он не удержался.