Бессильные мира сего - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 49

- Это как раз несложно, - возразил Есаул. - Дондуреева, шесть. Там его офис. Там он бывает каждый божий день, включая субботу и воскресенье, с десяти до шести. Ради бога: приходите, записывайтесь на прием...

- Так просто?

- Проще простого.

- В любой день?

- В любой день. Если он, конечно, вообще в городе.

- Это замечательно, - сказал Андрей. - А где он живет?

- Дома он не принимает. Никогда и никого.

- Ах, вот как... А все-таки?

- Обратитесь в справочное, - холодно сказал Есаул.

Некоторое время они молчали. Есаул курил, время от времени поглядывая на Андрея со спокойным ожиданием. У него сейчас был вид человека, который долго колебался, принял наконец определенное решение и теперь был готов сидеть здесь и ждать хоть до ночи. Впрочем, это были, по-прежнему и несомненно, все те же игры раздраженного воображения. Андрей вытянул из нагрудного кармана длинный узкий конверт и с полупоклоном предложил его Есаулу. И вот тут произошла заминка. Долгую секунду, а может быть, и целых две, Есаул смотрел на конверт, оставаясь в неподвижности, и Андрей, разумеется, сразу же вспомнил, что было ему сказано по этому самому поводу: "...но если не возьмет, тогда - молись. Тогда тебе лучше сразу уезжать отсюда, и куда-нибудь подальше, за бугор, в Тасманию..." Есаул протянул, наконец, руку и принял конверт (не заглядывая внутрь, сунул его в карман пальто, словно сдачу с десятки). А Андрей тем временем вспомнил и начало фразы: "Если он возьмет гонорар, это вообще-то еще ничего не значит, но если не возьмет..."

- Благодарю вас, - сказал Есаул вежливо. - Надеюсь, вы удовлетворены?

- Вполне.

- Может быть, у вас есть еще вопросы?

- Пожалуй, что и нет.

- Тогда послушайте бесплатный совет: оставьте эту затею.

- Какую затею?

- Не знаю. Вам виднее. В любом случае - оставьте. Ничего не получится. Не вы первый, не вы и последний.

- А почему вы думаете, что ничего не получится?

- Ну, например, потому, - сказал Есаул, - что я, разумеется, сообщу ему об этой нашей беседе.

- Ха! - сказал Андрей, развеселившись. - Ловко! А как же конфиденциальность? Была ведь обещана полная конфиденциальность.

- Я предупреждал вас, что вы задаете опасные вопросы.

- Не бывает опасных вопросов, бывают опасные ответы.

- Верно. Но в данном конкретном случае это одно и то же.

- Слава богу, что вы ничего обо мне не знаете, - сказал Андрей. - Вы опасный человек, Корней Аверьяныч. Вы - опасней моих вопросов и уж заведомо опасней своих собственных ответов.

- Почему вы решили, что я ничего о вас не знаю? Я знаю о вас все, что необходимо, и вдобавок еще много совсем ненужного.

- Да? Например?

- Я знаю, сколько вам на самом деле лет. Сколько раз вы были женаты, сколько у вас детей, сколько внуков. Я знаю, как вы искали Шамбалу. Гора Кайлас. Долина Смерти. Обитель Голодного Черта... Все знаю. Как раскапывали Кала-и-Муг и чем у вас там все кончилось. Как ныряли за "Черным Принцем"... Долго перечислять. Вы человек бесстрашный, но при этом очень расчетливый, отсутствие страха сочетается у вас со звериной, прошу прощения, точностью поступков: вы инстинктивно выбираете каждый раз самый правильный маршрут, самый ловкий финт, чтобы миновать опасность. Отлично поете и недурно бренчите на гитаре... И еще многое. Продолжать, нет?

Андрей выслушал все это, сохраняя вид, самый что ни на есть доброжелательный и в то же время ироничный. Вместо ответа он процитировал:

- "Женился Иван Дурак на Василисе Прекрасной, и стала она Василиса Дурак...".

- Да-да, об этом я тоже слышал: большой знаток анекдотов.

- Oh, yes! Здесь я на коне.

Есаул пожал плечами.

- Тогда расскажите самый последний, - предложил он.

- Последний? - переспросил Андрей, улыбаясь.

Есаул не ответил. Молча смотрел прозрачными глазами, которые у него вдруг сделались неподвижные, как у фотографии.

- Пожалуйста, - сказал Андрей. - Собирают грибы Ленин с Дзержинским. И вдруг за деревьями появляется еще какой-то грибник. Ленин хватает Дзержинского за шинель и кричит: "Феликс Эдмундович! Батенька! Что же вы смотгите. Стгеляйте же скогее!". Дзержинский - ба-бах! Ленин подбегает к трупу, переворачивает его ногой и говорит с удовлетворением: "Навегное, меньшевик".

Есаул улыбнулся - исключительно из вежливости.

- Какой же это последний? У этого анекдота седая борода росла, когда я еще под стол пешком путешествовал.

- Наверняка. Я его рассказал исключительно по наитию.

- То есть?

- Словечко ваше - "последний" - навеяло, знаете ли.

Есаул снова улыбнулся и снова без всякой охоты.

- Да. Вы не робкого десятка, Андрей Юрьевич.

- Безусловно. Истинно так, Корней Аверьянович: совсем не из робкого. Так и передайте.

На этой оптимистической ноте стрелка благополучно завершилась. Без никаких жертв и разрушений. И можно было теперь со спокойной совестью отправляться к Тенгизу. Он уже опаздывал, но это уж как водится. Все опаздывают. Никогда не опаздывает только тот, кто ничего не делает...

Глава восьмая

ДЕКАБРЬ. ВСЕ ЕЩЕ ПЯТНИЦА

Команда в сборе

К назначенному времени никто, разумеется, без опоздания не пришел. Первыми, опоздав всего на десять минут, явились: Маришка, нагруженная кошелками со съестным, и Костя-Вельзевул с двумя бутылками "Кристалла". В квартире, однако, никого не оказалось, и, поцеловавши замочную скважину, они привычно расположились на лестничной площадке у мусоропровода и выкурили по сигаретке. Разговаривали главным образом о предвыборных скандалах, а также о странном поведении доллара. Электоральные предпочтения у них не совпадали. Маришка намеревалась голосовать за Интеллигента, а Костя считал Интеллигента занудой, рохлей и треплом. Он был - за Генерала. По Скалозубу соскучился, сказала ему Маришка в сердцах. "Он в две шеренги вас построит, а пикнете, так мигом успокоит"... Ну и давно пора" возражал непримиримый Костя. И в две шереренги нас всех давно пора, и успокоить не мешало бы. Растявкались, понимаешь. Моськи... Длинный, тощий, весь из углов, локтей, рычагов и шарниров, в своем вечно-зеленом пальто до пят, он был похож не столько на Вельзевула, сколько на Дуремара. Да он и был, в определенном смысле, Дуремар. Только Дуремар любил пиявок, а Костя - вообще всех малых сих. Без какого-либо исключения. (Пиявок он тоже любил. А они его.) Но больше всего он любил (обожал, уважал, ценил, всячески воспевал, только что не лобзал) членистоногих. Например - тараканов. Он часто и с удовольствием повторял: "Каждый отдельный человек умнее таракана, это верно, но каждая человеческая толпа безмерно глупее любой стаи тараканов".