Бессильные мира сего - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 14

...Теперь можно только гадать, кто был предыдущим владельцем этого уникума. Ясно только, что был это человек осторожный и предусмотрительный, равно как и человек грамотный и хорошо понимавший, какое сокровище находится у него в руках. И в ожидании нелегких времен и дурных перемен он принял надлежащие меры - не без остроумия спрятал свою драгоценность: положил на небрежный обрывок старого конверта и сверху аккуратненько наклеил какую-то обыкновеннейшую Баварию, скорее всего, двадцатых годов выпуска, чтобы размером была побольше, а привлекательностью - поменьше... Простейший расчет: если кто-нибудь и покусится на коллекцию, то рядом с красивыми золочеными "альбомами Шаубек" кого заинтересует и соблазнит ботиночная коробка, набитая второстепенными марками, и тем более в этой коробке - невзрачный желтый пакет из-под фотобумаги "кодак"?..

Рассказывая всю эту авантюрную, в манере Луи Буссенара, историю, Тельман Иванович был проникновенен и откровенен настолько, насколько это вообще в силах человеческих. И вся его история, как это ни удивительно, была правдой, на редкость чистой, беспримесной правдой. За одним, впрочем, но довольно существенным исключением: не было желтого конверта в коробке из-под обуви. Не было его там. Он попал к Тельману Ивановичу каким-то другим образом. Совсем другим. И Тельман Иванович почему-то не пожелал рассказать, каким именно.

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ №2

ОТЕЦ ТЕЛЬМАНА ИВАНОВИЧА

В большом и даже огромном кабинете (где все было огромное - кресла, электрический свет, стол, окна, занавешенные титаническими портьерами, портрет Ленина во всю стену) находились два маленьких человечка, похожих чем-то друг на друга: оба были серые, с редкими серыми волосами, зачесанными назад, со щеками, навсегда изуродованными оспой, только один из них спокойно стоял у стола и лицо его было неподвижно, а другой сидел тут же, у этого же стола, в гигантском кресле и весь, вместе с лицом, мучительно подергивался, словно кресло обжигало ему задницу. То ли встать ему хотелось руки по швам, то ли уменьшиться до нуля, вообще исчезнуть и оказаться в другом каком-нибудь месте, и мысли его так же лихорадочно и болезненно подергивались, как он сам. Он, разумеется, вглухую молчал и вообще старался не дышать. И молчал (долго, непереносимо долго молчал) второй человек - смотрел в простенок между окнами, в никуда, словно догадывался, что, посмотрев на человечка в кресле, может нечаянно убить его этим взглядом. Потом он сказал, тихо и почти неразборчиво:

- Есть мнение, что надо сделать хороший подарок нашему другу и союзнику господину Рузвельту. Мне сообщили, что он филателист. Занимается филателией. Это правда, товарищ Епанчин?

- Так точно, товарищ Сталин, - человечек в кресле поперхнулся и судорожно откашлялся. - Извините... И говорят, что - страстный филателист!

Наступила новая долгая, изнуряюще долгая, мучительная пауза.

- А что это означает - "филателия"?

- Собирание почтовых марок, товарищ Сталин. С целью их коллекционирования, а также...

- Это я знаю. Я спрашиваю: что само это слово означает "фи-ла-те-лия"? На каком языке?

- Это греческий, товарищи Сталин. А перевод... как бы это точнее выразится... Буквально?

- Конечно. Лучше всего буквально.

- "Нелюбовь к почтовой оплате"... Наверное, так будет точнее всего.

- Как вы сказали?

- "Нелюбовь к почтовой оплате", товарищ Сталин. А еще точнее: "любовь к неуплате почтового сбора..."

Стоявший человек сказал с удивлением:

- Глупость какая-то... - он помолчал и добавил: - И вообще занятие глупое. Взрослый, умный человек, политик, а занимается глупостями. - Он снова помолчал. - А может быть, он никакой не умный? Может быть, все только считают, что он умный, а на самом деле - глупец?

И он засмеялся - тихо, весело и неожиданно, словно засмеялся вдруг известный всему миру портрет. И так же неожиданно снова помрачнел.

- А как вы думаете, советские марки у него в коллекции есть?

- Думаю, что есть, товарищ Сталин. Думаю, что у него очень хорошая коллекция советских марок.

- Все советские марки у него есть?

- Думаю, что нет, товарищ Сталин. Думаю, всех советских марок ни у кого на свете нет.

- Почему?

- Существуют редкости, которых всего пять-шесть штук известно, и даже меньше.

- Это хорошо. Это очень хорошо. Задача ваша определяется. Надо собрать полную коллекцию советских марок, и мы преподнесем ее господину Рузвельту. Как вы думаете, он будет доволен?

- Он будет в восторге, товарищ Сталин. Но это невозможно.

- Почему?

- Невозможно собрать полную коллекцию...

- Считайте, что это партийное поручение, товарищ Епанчин. Надо собрать. Срок - один месяц. Мы думаем, этого будет достаточно. Обратитесь к товарищу Берия. Он в курсе и поможет.

- Слушаюсь, товарищ Сталин, - сказал маленький человечек Епанчин, обмирая от ужаса;

...Но независимо от этого ужаса, мысль его уже заработала привычно. Консульский полтинник придется отдать свой, подумал он озабоченно. И ошибку цвета "70 руб" без зубцов... Где взять перевертку Леваневского с маленьким "ф"?.. Она была у Гурвиц-Когана, он ее продал - кому? Должен знать. Знает. И скажет. Не мне скажет, органам скажет... Товарищу Берия скажет, подумал он с внезапным ожесточением, удивившим его самого: он почувствовал себя сильным и большим, как это бывало с ним иногда во сне...

Вот так, или примерно так, состоялся его единственный и последний в жизни звездный час. Так, или примерно так, он рассказывал об этом сыну своему - маленькому, плаксивому, капризному, но умненькому Тельману Ивановичу. Но он ничего не рассказывал о том, что пережил, пока везли его в Кремль на огромной черной машине. И как героически сражался он в огромном кабинете с приступами медвежьей болезни. И как слег на другой день с сердечным приступом - от нервного перенапряжения.

"В скучных разговорах о людях прошлого сокрыты тайны их великих свершений". ...И уж конечно, ничего не рассказывал он о том, как, сидя на специальной квартире, четыре страшные недели лихорадочно составлял подарочную коллекцию для чертова американца из тех многих коллекций, которые приносил ему неприятный человек в штатском - иногда молчаливый, иногда почему-то болезненно разговорчивый, иногда сдержанный, а завтра вдруг развязный, вчера красивый (кровь с молоком), а сегодня никакой, но всегда крайне неприятный в общении, и глаза у него всегда были волчьи, несытые, нацеленные и как бы приценивающиеся.