НеТемный (СИ) - Изотов Александр - Страница 34

— Почему без лезвия? — я откинул остатки грязи с обоих концов топорища, и так понимая, что там ничего нет.

Только топорище. Длинное, явно для двуручного хвата, изогнутое, прямо идеальное под мои немаленькие руки. Но без топора…

— Да изрыгни меня, Бездна! — я встал, возмущённо махнув дубиной, и сделал пару шагов в воду, чтобы Мавша меня получше услышала, — А получше ничего не нашлось?

В озерце только расходились круги от давно нырнувшей кикиморы, и мне никто не ответил. Ах, ты ж, зараза!

Зато сбоку показалась тень. Неожиданно кромешный щенок выскочил из зарослей и оказался совсем рядом, не побоявшись даже воды. Его нырок не вызвал ни брызг, ни кругов на поверхности.

В воде он выглядел, как тень приближающейся акулы. Щенок покружил вокруг моих ног, затем вынырнул, зависнув в воздухе чёрным пятнышком возле топорища. Цербер очень старательно обнюхивал рукоять, двигая тенью носа по всей её длине.

И топорище даже сквозь грязь, в которой оно было густо измазано, слегка замерцало. Будто тень листвы, колышущейся ветром, упала на него.

— Дом-дом-дом… — вдруг прошептал щенок, и нырнул внутрь.

— Смердящий свет! — вырвалось у меня. Ну, в примитивной разумности цербера я не сомневался, но вот увидеть это воочию пришлось впервые.

Непроизвольно я махнул оружием, словно пытался из него вытряхнуть щенка.

— Вылезай!

Тот только тявкнул, на конце топорище вместо лезвия показались белые зубы, окружённые тьмой. На миг оружие стало похоже на топор, только с чёрным лезвием в виде собачьей головы, которая тут же исчезла.

Я опустил рукоять в воду, тщательно ополоснул. Вытащил.

Дерево было довольно потёртым. Сверху, у пустого навершия, красовался вырезанный месяц. Ниже, по всей длине, столбцом шли руны, и они казались мне знакомыми, только исковерканными.

Я узнаю этот язык! Кажется, это мой родной, бросский, только сильно устаревший.

— Хмо… — начал я, и упавшим голосом закончил, — Хморок. Да твою ж мать!

Кое-как справившись с именем, я попытался прочесть остальные руны.

— Ночь… это точно ночь. А это… ж… дж-ж-ж… а-а-а, варвар, вестник тупости! — я шумно выдохнул, поняв, что не могу прочесть.

Зато теперь я чуял, что предмет непростой. Только мне не хватало магического чутья для полной проверки — будь я Тёмным Жрецом, сразу бы прочитал всю суть этой вещи.

А сейчас у меня только интуиция. И она мне говорила две вещи — это топорище связано с северным богом, и моя эпопея с шуткой про Хморока только начинается. Чёртов бард, это точно он виноват.

Кстати, о барде — если он это не прочтёт, прибью его. А Креона там как?

Мысли об этих двоих заставили меня развернуться. Я ведь совсем забыл о них, понадеявшись на Мавшу, а она что-то не спешила направлять их ко мне.

Выбравшись на берег, я хотел было уже исчезнуть в траве, но в последний момент остановился. Хитрость Десятого ещё никуда не делась — как говорится, есть ещё тьма в моих темницах.

Повернувшись, я с ухмылкой поднял топорище и громко произнёс:

— Благодарю за подарок, великая Мавша, — я не поклонился, а уважительно кивнул. Выдержав паузу, я продолжил, — Скоро я буду на юге, у моря. Надеюсь, ты вспомнишь о своём долге?

Поверхность озера резко забурлила, и оттуда показалась голова кикиморы с круглыми от возмущения глазами. Её неразборчивый рык сложился в какое-то подобие: «Что-о-о-о⁈»

Чудище рванулось к берегу. Я не двигался с места, спокойно глядя на приближающуюся кикимору. Она не посмеет.

Крокодилья морда взревела в нескольких сантиметрах от моего лица. Ну, возмущение Мавши можно было понять — она думала, что откупилась этим топором. Вот только такие вещи надо закреплять словами, а богиня пока этого не могла, потому что сожгла свой предел.

Кикимора ревела в ярости, клацая пастью перед моим лицом, ударяла когтями по воде и осыпала меня брызгами и слюной. Не спорю, это было страшно, но вскоре она выдохлась.

Похлопать обозлённое чудище по пасти я не рискнул, лишь ещё раз вежливо кивнул:

— Рад был познакомиться, Мавша. Надеюсь, в следующий раз встретимся в мирной обстановке, — и, повернувшись, я скрылся в траве.

Пока я искал спутников, не оставлял экспериментов с топорищем.

— Вылезай! — я потряс дубиной, — Слушай меня!

С большой неохотой щенок всё же показался, и прильнул мне к груди, в самую тень. Солнце, катящееся к закату, смотрело мне в спину, и мелкий цербер прятался от него. Совсем ещё слабый.

Пытаясь сгрести его, я почти ничего не чуял, пальцы проходили сквозь кромешное пятно, как сквозь воздух. Ну, так он и есть воздух, если вдуматься.

Цербер раскрыл пасть, обнажая мелкие зубы, и мягко прикусил мне большой палец. Вот теперь чувствую, хоть и слабо. Потом цербер уставился на меня горящими глазками.

Я приблизил его к лицу. От него так явно пахло Тьмой, и это трогало в душе ностальгические нотки.

— Ты — мой! — сказал я, — Тебе ясно?

Он ведь сказал целое слово. Почему молчит?

Как я вызвал его тогда? Вроде подумал, что сейчас покажу Мавше своего пса, и он вылетел. А если подумать обратно?

— Исчезни, — задумчиво сказал я, — Брысь!

И щенок испарился. Я развернул ладонь и прищурился. Пятнышко снова появилось… Метка оказалась не меткой Бездны, а следом от пепла цербера, которого стряхнул вниз Отец-Небо в том сне. Получается, исчадие Тьмы восстановилось, как феникс.

— А теперь… — я поднял руку, — Ко мне!

Щенок снова появился. И я чуть не чихнул — от цербера так несло Тьмой, той самой, бесконечно и вечной. Мне показалось, будто я снова перенёсся обратно в своё тело, где этот запах был всегда.

Цербер и вправду только что был во Тьме. В той самой… Однако тень цербера подрагивала, и я увидел, как за ней остаются следы, будто кусочки тьмы отрывались, сразу испаряясь.

— Ты ранен?

Щенок только заскулил в ответ. Я сцепил зубы от злости. Вот же я глупец, вестник тупости! Кому-то Тьма и может показаться необитаемой, но любой Тёмный Жрец знает, что это не так.

Да, церберы — это самые сильные, известные мне обитатели Тьмы. Но в некоторых трактатах описывалось, что ещё глубже в ней скрываются и более страшные существа. Страшные и могучие настолько, что даже Бездна опасается их.

Тем более, не просто так этих псов звали церберами. Они — стражи. Я давно подозревал, что церберы просто не пускают Тёмных Жрецов во Тьму глубже, чем им полагается.

Ведь вся жизнь Тёмного Жреца — это погружение. И чем глубже он погрузится во Тьму, чем более сокровенные её тайны он разгадает, тем сильнее он станет. Смердящий свет, мне бы ещё чуть-чуть времени и, быть может, я бы превзошёл Первого.

Я поднял топорище:

— Ладно, дуй в свой дом.

Цербер тут же весело тявкнул:

— Дом-дом-дом! — и исчез в деревянной дубине.

А я крепко задумался, вспомнив о Тьме. Самому мне эта магия не доступна, ведь её режет огонь бросской крови.

Но, чем сильнее я призываю Тьму, тем мощнее огненный ответ, и это совершенно пассивное свойство. Я почти не чувствую внутри собственного магического источника, который можно тренировать.

Вот если бы достать силу Второго Жреца. Я ведь запаковал её и скрыл во Тьме, там, куда может добраться только цербер. С одним только нюансом… Добраться может взрослый и матёрый цербер.

Подняв топорище, я потряс им. Щенок тявкнул, вызвав у меня улыбку.

— Громада! — крик барда, на которого я вдруг наткнулся, чуть не оглушил, — Ты живой!

— Малуш, глазам не верю, — Креона появилась за спиной Виола через несколько секунд.

Бард крепко сжимал в руках лютню, на его спине угадывался тот злосчастный мешок с бумагами. Колдунья, прихрамывая, опиралась на свой посох.

— А я тебе говорил, северные твои ляжки, что эта чайка нам путь показывала! — Виол протянул мне мой мешок, в котором звякнул кошель с монетами, и с победной улыбкой повернулся к чародейке.

Ответом барду был презрительный взгляд голубых глаз. Затем оба уставились на меня, явно не зная, чего ожидать.