Заговоренный меч - Есенберлин Ильяс - Страница 30

Вошел главный везир Бахты-ходжа, склонился:

— Мой повелитель-хан, привели этого предателя Оспан-ходжу.

Абулхаир нахмурился… «Предатель!.. Откуда ему известно, что Оспан-ходжа предал кого-нибудь? Наверно, смотрит на него моими глазами, а я ведь так и думаю… Но правильно ли мое решение? Стоило ли из-за бегства какого-то ничтожного батыра заточать в зиндан такого слугу? О изменчивый мир!.. А что, если такое случится когда-нибудь со мной? Сейчас, пока их жизнь в моих руках, они сгибаются в три погибели. А попробуй хоть на минуту обессилеть среди людей. Как от прокаженного, побегут тогда от тебя, и самый последний из них тут же переломает тебе спину! Такова жизнь и изменить ничего нельзя…»

Хан Абулхаир кивнул головой:

— Введите его!

Два охранника ввели арестанта, поддерживая его под руки. Оспан-ходжа и раньше был как скелет, за что люди называли его стрекозой. Но как ни привыкли глаза хана к его худобе в течение нескольких лет, он невольно вздрогнул, увидев его сейчас. Это был не живой человек, а только тень. Сухая кожа была натянута на голые кости, и глаза запали так глубоко, что их не было видно.

Оспан-ходжа заговорил хриплым, едва слышным голосом:

— Мой повелитель-хан!.. Если бы ты даже освободил меня сейчас, я уже не жилец на этом свете. Волю Аллаха не нарушить ни одному из земных владык, а жить мне осталось не более недели. Так что не прошу у тебя жизни, хоть ты и хан над людьми… Даже на минуту не в силах продлить ты мое дыхание. Ну а если пожелаешь сократить, то я тоже не боюсь. Совсем о другом хотел я поговорить с тобой, мой повелитель-хан!..

— О чем же хочешь просить меня?

— Чтобы ты выслушал меня до конца…

— Говори!

— Прежде всего тебе надо знать, почему я служил тебе все эти годы верой и правдой. Только сумасшедший променял бы чистого и благородного Улугбека-мирзу на такое чудовище в облике человеческом, как ты, мой повелитель-хан. Так что услышь подлинную причину и не думай ничего другого.

— Ладно… послушаем!

— Всем известны десять поколений твоих предков… И у меня были десять поколений предков. И хоть не сохранились их имена в памяти людей, мне знать их нужно, как каждому человеку… Я далек от того, чтобы сравнивать своих предков с твоими, хан. Вы властители, а мы — рабы. Мне хочется рассказать о другом. Все вы — чингизиды, но и среди вас иногда попадались люди. Таким человеком, достойным этого высокого слова, был твой прадед в седьмом поколении султан Иис-Буги. Не достиг он в свое время ханства, но был большим батыром и отважным полководцем. А рабом его был мой прадед в седьмом поколении — Кара-Нар.

Даже от супа остается на дне котла накипь. Так и Кара-Нар хоть и был простолюдином, но тоже славился как батыр. В одном из сражений с калмыками, пытаясь спасти султана Иис-Буги, он с несколькими другими батырами был сбит с коня и попал в плен. Когда закончилось сражение, начался обмен пленными. Калмыки брали выкуп за них — по сто голов лошадей за султана и по десять голов за простого джигита. Были, правда, среди пленных батыры, за которых калмыки требовали столько лошадей, сколько за трех султанов сразу. Слишком большой урон нанесли они им в бою. Одним из таких троих батыров, оцененных в триста лошадей каждый, был и мой прадед Кара-Нар…

Двух батыров, происходивших из знатных казахских родов, сразу же выкупили богатые родственники, а кому было дело до простого ханского раба-туленгута? Горько заплакал он тогда, но аулы, к которым он принадлежал, сами жестоко пострадали от завоевателей и все вместе не могли собрать такого табуна. Его ждала смерть, потому что калмыки тут же срезали головы тем пленным, которых не выкупали вовремя. В лучшем случае они заковывали их в кандалы и гнали на китайские невольничьи рынки для продажи в рудники. Это было еще хуже смерти…

Но тут подоспел благородный султан Иис-Буги. Не проронив ни слова, отсчитал он триста иссиня-черных чистопородных коней из своего табуна и выкупил моего прадеда. Вернувшись к семье, Кара-Нар дал клятву, что семь последующих поколений его потомков будут беззаветно и преданно служить семи поколениям твоей семьи, хан Абулхаир. Он оставил устное завещание, чтобы мы не обижались на вас, даже если будете несправедливы. На нас с тобой, хан Абулхаир, заканчивается заклятие предка моего Кара-Нара… Вот почему я перешел от благородного Улугбека к тебе.

Абулхаир криво усмехнулся:

— Видишь, как далеко забрался ты во времени… Кроме того, твой предок завещал не обижаться на нас?

— Да из рода в род переходит у нас это завещание… И я не обижусь, даже если зарежешь меня, как барана!

— Ну вот видишь, значит, я вдвойне властен над тобой, и приговор тебе вынесен твоим предком…

— Это несомненно так. Если убьешь меня собственноручно без всякой вины с моей стороны, то не окажешься в ответе даже перед Богом. Но дело в том, что я виновен перед тобой хан!..

— В чем же виновен?

— Это я устроил побег батыра Саяна!

— Ты!.. В таком случае я прикажу оттянуть твою смерть на год, на десять лет!.. Я прикажу кормить тебя так, чтобы до глубокой старости прожил ты в каменном мешке и проклял бы десять поколений собственных предков!..

Гнев хана нисколько не тронул узника. Он продолжал смотреть куда-то сквозь стену дворца.

— Хочешь, чтобы каждый день я умирал сначала… — сказал он. — Пусть будет так, я не боюсь… Если ханская воля пересилит божье предопределение, то этому следует покориться. Но не об этом хотел я говорить…

— О чем же еще, старик?

— Почему не спросишь меня, мой хан, зачем я устроил побег этого батыра?

— И божий ангел сворачивает с пути, когда блеснет ему в глаза золото!

— Нет, мой повелитель-хан, ни ангелам, ни рабам не нужно золото. Оно нужно царям. Совсем по другой причине помог я бежать батыру Саяну. Дело в том, что он является самым младшим сыном мирзы Улугбека от его рабыни-аргынки и родным братом по отцу твоей супруги Рабиа-султан-бегим. Об этом знали только она да я…

В числе сорока рабов привезла сюда своего незаконнорожденного брата Рабиа-султан-бегим. Про то, что он сын Улугбека, не должны были знать другие наследники. Тебе, я думаю, мой хан, объяснять не приходится, что всем им не очень понравилось бы появление еще одного претендента на престол. Если отца они не пожалели, то этого малыша зарезали бы еще в колыбели.

Предчувствуя беду, великий мирза Улугбек за год до собственной смерти поручил мне беречь как зеницу ока свою любимую дочь Рабиа-султан-бегим и семилетнего побочного сына. Я дал ему в этом клятву. Ну а ты теперь знаешь, что я верен даже тем клятвам, которые давали мои далекие прадеды…

Теперь тебе известно, в чем я виновен перед тобой, и на душе у меня стало легче. Да, это я устроил побег, да и трех гнедых Рабиа-султан-бегим оставила дома по моему совету. А у султана Джаныбека я взял часовых-аргынов, потому что только они согласились бы бежать вместе с батыром, имеющим отношение к их роду…

Вот и решай сейчас мою участь, мой повелитель-хан, а мне уже все равно. Я спокоен, потому что свято исполнил в этой мимолетной жизни клятву своего предка Кара-Нара и так же честно выполнил свое обещание самому лучшему из людей — ученому мирзе Улугбеку!..

Хан Абулхаир опешил, услышав это признание. Он не знал, радоваться или огорчаться. Ведь когда он намеревался казнить Рабиа-султан-бегим, то исходил не из одной ревности. Ему не терпелось опозорить публично всех тимуридов, которых он не любил. А причиной этого было поведение Абдусаида — правителя Самарканда и его зятя, которое в последнее время все больше не нравилось Абулхаиру.

Посаженный некогда на престол ханом Абулхаиром, эмир Абдусаид признавал его своим верховным правителем и даже выстроил в Герате дворец в его честь. Половину собираемых налогов он неукоснительно направлял в Орда-Базар, за что ханские войска гарантировали безопасность Самарканда. Но в последние годы все переменилось. Присоединив к Самаркандскому и Бухарскому вилайетам значительную часть Ирана, включая богатейший северный Хорасан, эмир Абдусаид перестал считаться с ханом и делал все по-своему. Абулхаир вдобавок узнал, что его родная дочь, которую он отдал в жены эмиру, как раз и подбивает мужа к неповиновению…