Крах - Даль Арне - Страница 2

– Мы нашли отпиленную левую ногу Ди в кровати, где собирались заняться любовью.

Эхо от ее слов смешалось с плачем проснувшейся Мирины, оно преследовало маму с дочкой, когда они вошли в лифт, и когда за ними закрылись двери. Бергер долго смотрел им вслед.

Теперь островки надежности уже не казались бесконечными. Хотя в ее воспаленном зрительном поле жерди закручивались и сгибались, теперь она осознавала, что длина их не больше метра. Боль не оставляла возможности для нормального восприятия. Она пронзала ее тысячей кинжалов и оглушала, она пахла серой, а рот наполняла вкусом полыни, ее пламя прожигало глазницы изнутри. И все же она сделала новый шаг.

Попыталась шагнуть еще, но это было все равно что идти на двух незаживших обрубках, пол давил на оголенные нервы, на кости и мясо.

Она упала.

Она была уверена, что падает.

Вместо этого она повисла между островков.

Ее удержали надежные руки, приподняли, заставили снова схватиться за брусья. Сквозь слезы она видела, как открывается и закрывается рот на лице женщины. Но ничего не слышала.

– Я больше не могу, – взмолилась Ди. – Слишком больно.

Темные глаза поймали ее взгляд. До слуха Ди, наконец, дошел голос:

– Ну и сдавайся, черт возьми, может, легче станет.

Теперь ею двигал гнев, почти ненависть. Насмешливое лицо маячило впереди, но как только Ди приближалась, оно снова отодвигалось.

Исказившись, женское лицо начало превращаться в мужское, с ярко выраженными славянскими чертами и шрамом в виде буквы R на щеке. Это придало Ди сил. Ей захотелось дойти. И убить.

Муравьиными шажками она продвигалась вперед. Каждый миллиметр отдавался вспышкой перед глазами. Ди уже почти дошла, когда сквозь мужское лицо прорвался женский голос:

– Последний шаг. Ну давай же, Ди!

3

Над выступающими из воды, покрытыми снегом утесами поднимается мартовский рассвет. По водной глади еще плывут одиночные льдины. Снег поблескивает, отражая первые утренние лучи, неравномерными пучками бросая их в темноту комнаты сквозь панорамное окно.

Если судить по состоянию комнаты, время должно было давным-давно побить стекла, однако все окна целы и продолжают держать оборону против самых сильных зимних морозов. Внутри пусто и пыльно, лишь пара табуреток вокруг низкого вытянутого стола, на котором лежит старый блокнот.

Все замерло. Неподвижный рассвет.

Но вдруг открывается входная дверь.

Входит мужчина – достаточно молодой, одетый в черное, темно-серая шапочка плотно натянута на уши. Дрожа от холода, он приближается к батарее и ставит тепло на максимум. Потом бредет к столу, похлопывая себя руками, чтобы согреться. От него воняет.

Воняет кровью.

С него капает кровь.

Он бросает на стол охотничий нож и садится на табуретку. Утренний свет по-прежнему слишком слаб для чтения, но его достаточно, чтобы разглядеть темно-красные пятна, расползающиеся по клетчатой сине-зеленой скатерти, которая кажется гораздо новее всего остального в доме.

Молодому человеку хотелось бы откинуться на спинку, передохнуть после страданий и ночного холода, но у табуреток спинок нет. Может быть, и к лучшему. Спать нельзя. Несмотря ни на что. К тому же холод проник до мозга костей, и если уснуть, можно замерзнуть до смерти.

И все же он дает себе время, чтобы подивиться.

Вот оно, началось.

Он словно со стороны видит, как поднимается нож. Будто ожив, колет и рубит все снова и снова. Уничтожив лицо, нож спускается ниже, кромсает тело, грудь, потом еще раз, напоследок, вонзается в лицо. Но это не беспорядочные удары, их ровно восемнадцать. На этом он останавливается.

Удивительно, что у него получилось начать. Конец-то есть, логический конец, а вот начало казалось зыбким. Теперь все иначе. Теперь он доведет дело до очевидного конца.

Он наблюдает, как густые капли крови медленно падают с лезвия на скатерть, постепенно пропитывая волокна ткани.

Извращенная кровь.

Противно.

Он сидит неподвижно, наблюдая, как его собственное отражение растворяется по мере наступления рассвета. Он словно исчезает, сливается с природой, становится частью прибрежного ландшафта, он уже не индивид, скорее сама судьба. Прежде чем исчезнуть полностью, он видит перед собой свой образ. Молодой, свежий, живой – мужчина, который мог бы жить вечно.

Как же обманчива бывает внешность.

Он наклоняется над блокнотом, открывает какую-то страницу, наугад, и читает аккуратно выведенный текст:

Молодой человек отводит взгляд от блокнота. За окном продолжает светлеть. Он слышит звук ломающегося льда, бьющихся друг о друга льдин. Неземной звук. Но и он не на земле.

Лед вскрылся. Он в гуще ледохода.

Можно отпраздновать – уже год, как он нашел блокнот. Тогда он и решился. И теперь отмечает это событие своеобразным способом.

Он уже давно его не открывал, но содержимое помнит почти наизусть. Первые же слова, которые он сейчас читает, полностью оправдывают его ожидания. Он думает о связях, о цене, что приходится платить, о безудержности. Читает дальше:

Он почти слышит причитающий голос, различает малейшие оттенки. Устав, он с трудом его заглушает.

Молодой человек смотрит на свою руку. Выжидает. Рука на удивление неподвижна. Как будто содеянное утихомирило ее. Словно безумные ножевые удары заблокировали работу нервных клеток.

А потом начинается снова. Эта дрожь.

Теперь он узнает свою жизнь.

Он отводит взгляд, смотрит в окно. Берег неподвижен в зимнем свете. Отчетливо видна береговая линия, выступающие из воды камни, опушка леса по другую сторону залива. Все произошло там.

Все произошло здесь.

На Фабрике.

Кровь на левой руке еще не полностью засохла. Когда началась дрожь, последние липкие капли брызнули с руки на стол. Он тянется к блокноту, зная, что все написано только с правой стороны, перелистывает, оставляя кровавые пятна на всех левых страницах, возвращается к началу.

К началу начал.

Он читает первые слова:

Молодой человек содрогнулся от претенциозности высказывания. Но голос умолк.

Но левая рука все еще дрожит. Захлопывая блокнот, он оставляет отпечаток на обложке.

Он хватает нож, крепко сжимает его в кулаке, словно выжимая кровь из рукоятки. Постепенно нож успокаивается. Дрожь стихает. Все это – лишь вопрос воли.

Теперь эта воля у него есть.

И он только начал.

Предстоит убрать все.

Ковчег должен очиститься.

Не вставая, он подвигает табуретку к короткой стороне стола. С ножом в руке он отгибает кончик скатерти.

Несмотря на скатерть, стеклянная поверхность запотела, словно из нее что-то сочится. Молодой человек медленно протирает стекло.