Шесть голов Айдахара - Есенберлин Ильяс - Страница 46

Во многом здесь был виноват и сам Хусаин. Жестокий и своенравный, он в своих решениях редко руководствовался благоразумием. Кроме того, жадность и скупость его не имели предела. На Востоке почтение и простому народу, и знати может внушить лишь тот правитель, который умеет ослепить богатством и роскошью. Хусаин же одевался всегда подобно обыкновенному нукеру, и нередко на одежде его можно было увидеть заплаты. Он никогда и никого не одаривал, и, быть может, именно поэтому мусульманское духовенство, привыкшее к щедрым подачкам правителей, так невзлюбило его и сразу же приняло сторону противников Хусаина.

Без радости в сердце приехал Ардак в Самарканд. На душе после встречи с Хромым Тимуром было неспокойно – все время чувствовалось, что тот говорил одно, а думал совсем о другом. И еще сомнения Асыгата… Они настораживали и пугали.

В городе, за высокими глинобитными стенами, было тревожно. На многолюдном, пестром базаре, среди разноязыкого говора без труда можно было услышать злые слова о Хусаине. Народ, измученный поборами, умело подогреваемый муллами и имамами, готов был взяться за ножи и выступить против любого, кто в это время, по его мнению, окажется виновным во всех бедах.

Здесь же, на базаре, в крошечной чайхане под развесистой кроной карагача, Ардак услышал имя Тимура.

Старый человек с редкой седой бородой, отхлебывая крошечными глотками чай из кисе, неторопливо рассказывал не то сказку, не то легенду о том, как появился на свет ближайший сподвижник Хусаина – Хромой Тимур. Лицо старика было неподвижно, бесстрастно, словно он сто раз рассказывал. Ардак насторожился и, стараясь не выдать охватившего его интереса, стал слушать.

– И когда Такине-хатун, средняя жена бия Тарагая, забеременела, пришел к ней во сне святой Хизыр-Гали-Ассалям. Она еще не знала, что беременна, и попросила святого даровать ей сына.

«Хорошо, – сказал Хизыр-Гали-Ассалям, – пусть будет так, как ты просишь». И протянул женщине ребенка с телом твердым и крепким, словно высеченным из камня, и сердцем, сотканным из нежнейших лепестков роз.

С радостью приняла Такине-хатун младенца и приложила его к своей груди, но он долго не мог поймать губами сосок, и она, рассердившись, шлепнула его ладонью по каменному заду – и заплакала от боли. Видя слезы матери, разрыдался и ребенок. Он плакал долго и безутешно, потому что сердце его было из лепестков роз и всегда переполнялось, словно бутон каплями росы, состраданием к тем, кому больно или плохо.

«Ну как, нравится тебе твой сын?» – спросил святой.

«Нет, – сказала Такине-хатун, – мне не нужен ребенок, у которого так близко находятся слезы. Дай мне другого».

Хизыр-Гали-Ассалям тяжело вздохнул и дал ей другого младенца. Сердце этого мальчика было из камня, а тело было обычным, как у всех нас, грешных.

И дала Такине-хатун ему грудь, и он, как и прежний, долго не мог взять сосок. И снова рассерженная женщина наказала младенца. Но этот не заплакал, словно не почувствовал боли.

«Хорошего сына подарил ты мне, святой Хизыр-Гали-Ассалям!» – крикнула Такине-хатун.

Но никто ей не ответил. Святой исчез. И тогда женщина, счастливая тем, что у нее будет сын, не умеющий плакать, громко рассмеялась.

Старик протянул пустую кисе чайханщику и задумался. Казалось, он больше не собирался продолжать свой рассказ.

– Так что же было дальше? – стараясь не испугать старика, спросил Ардак.

– Дальше? – тот вскинул голову, и глаза улема встретились с умными, настороженными глазами старика. – Дальше беспутная женщина спросила наутро ворожею, как истолковать ей сон. И та отвечала: «Плачешь во сне – будешь радоваться, смеешься – будешь плакать наяву».

Старик пожевал блеклыми губами, рассеянно взял из рук чайханщика кисе со свежим кокчаем и, помедлив, закончил:

– И еще сказала ворожея, что у сына, которого родит Такине-хатун, будет обычное человеческое тело, уязвимое для стрелы и сабли, зато сердце каменное. Сам он не будет никогда знать слез, зато других заставит стонать от боли и рыдать от горя.

И Ардаку вспомнился разговор с Хромым Тимуром. Он не придал значения его словам, посчитав их пустой болтовней и бахвальством человека, в руках которого неожиданно оказалось огромное войско. Чего не скажет тот, кто опьянел от власти. Придет время, упадет с глаз угарная пелена тумана и победит рассудок.

– Человек создан для радости, – сказал тогда Ардак.

Тимур усмехнулся. Густые брови сошлись на переносице, и между ними залегла глубокая складка.

– Мир не может обойтись без ада. Разве не об этом говорит легенда о святом Борыке? – Тимур обвел всех взглядом. – Помните, как любимец аллаха Борык хотел добиться от него, чтобы тот навсегда уничтожил ад?

Собравшиеся молчали, почтительно внимая словам Тимура.

– Не знаете? Тогда я расскажу… Много дней стоял неподвижно святой Борык, отказываясь от еды и питья и повторяя только, что если аллах не уничтожит ад, он не сойдет с этого места никогда. Аллах хорошо знал упрямство своего любимца и, боясь, что Борык превратится в каменный столп, согласился сделать так, как он просит.

Увидев, что желание его исполнено, святой забыл обо всем и, высоко подняв голову, пошел туда, куда повели его ноги. Но недолгим был его путь, еще короче оказалась радость от содеянного. Чья-то тяжелая палка обрушилась на спину Борыка.

Святой кричал от боли, молил о пощаде, но незнакомый ему большой черный человек продолжал бить его.

«В чем моя вина? За что я страдаю?»

«Вина твоя безмерна, – ответил великан. – Ведь, отдавшись своей радости, ты ногами топчешь самое святое на земле – хлеб. Оглянись вокруг – ведь ты идешь по хлебному полю, и в душе твоей нет страха перед наказанием, перед карой божьей. Подумай, что будет, если каждый станет поступать как ему вздумается, не оглядываясь назад, потому что отныне нет на земле ничего такого, чего бы люди боялись».

Борык посмотрел вокруг себя и действительно увидел, что в гордыне своей он не заметил, как истоптал много колосьев. Святой хорошо знал людей, и ему стало страшно. Он представил, что произойдет на земле, если человек станет совершать свои поступки, не чувствуя страха за содеянное.

«О аллах! – закричал он. – Я ошибся. Человека нельзя оставлять жить на земле без чувства вины! Пусть снова будет ад, которого бы люди боялись!»

Тимур замолчал, наблюдая, какой впечатление на собравшихся произвел его рассказ.

– Теперь вы поняли, что без страха человеку не обойтись? – спросил он с вызовом.

– Я говорил не о потустороннем аде, – уклончиво возразил Ардак. – Речь моя о тяжкой жизни людей на земле…

Ноздри Тимура хищно затрепетали.

– Более всего ад нужен не там, в загробном мире, а здесь, на земле. Если случится такое, что власть над миром когда-нибудь достанется мне, я покажу людям, каким должен быть ад. Если не держать народ в страхе, он не станет слушаться тебя. Я заставлю каждого трепетать, и каждый преклонит голову передо мной.

Сейчас, вспомнив разговор с Тимуром, Ардак понял, что говорил тот не случайные слова, а то, что было до поры до времени глубоко упрятано в душе. И сегодняшний рассказ старика о рождении Тимура совсем не случаен. Хромого Тимура хорошо знают в Мавераннахре, и если народ складывает такие легенды о нем, значит, предчувствие большой беды витает в воздухе. Выходит, он, Ардак, прочитавший множество мудрых книг, ошибся? Тимур действительно жесток, и большая беда кружит над городами и кишлаками благодатной земли Мавераннахра.

Улем ушел из чайханы и долго без цели бродил по городу. Что могут противопоставить люди злу, как его предотвратить?

В дни своей юности, когда он был рабом, Ардак видел в Иране, как поднялись люди против ненавистных шаха и беков. Страшное было зрелище. Толпы людей заполняли улицы, и улицы становились похожими на разбушевавшуюся реку Джейхун. Человеческая река сметала на своем пути все. Разъяренные люди, вооруженные кетменями и лопатами, крушили дворцы и дома знати. Среди восставших можно было увидеть и священнослужителей: ходжей, мулл, мюридов, улемов, в одной руке которых был Коран, а другая сжимала кривую саблю или тяжелую дубинку. Особенно неистовствовали мюриды в красных чалмах – глаза их горели сумасшедшим огнем, в руках сверкали остро отточенные большие ножи…