Шесть голов Айдахара - Есенберлин Ильяс - Страница 18

Все чаще задумывалась Сакип-Жамал о своей судьбе, о будущем. Вначале пыталась заглушить темные мысли, но они, тяжелые и холодные, находили крошечные трещины и, помимо ее желания, проникали в душу, отнимали покой и радость.

Однажды она поняла, что жалеет о прошлом, о том, чем заплатила за свою любовь. Вчерашняя жизнь казалась похожей на имран – райский сад. Там было весело и легко, звучала музыка и радугой переливались дорогие одежды. Здесь убогая мазанка с глиняным полом, застланным серой кошмой, закопченный очаг…

Сакип-Жамал знала, что Акберен любит ее. Но что из этого? Она представила себе их будущее и с ужасом поняла, что ее ждет одиночество. Да и могло ли быть иначе? Путь, на который встал Акберен, рано или поздно приведет его к пропасти. А что станет с ней? Кому она будет нужна и где найдет пристанище?

Все в Сакип-Жамал противилось такому концу. Она хотела любви, счастья, а дорога, на которую она ступила, вела к страданиям и мраку. Женщина лихорадочно искала выход и не видела его. И тогда она, отчаявшись, решилась на последний разговор с Акбереном.

Он произошел ночью, накануне восстания рабов. Тихо было в глинобитной мазанке. Потрескивал фитиль в светильнике, и глубокие тревожные тени затаились в углах.

Сакип-Жамал знала, что задуманное Акбереном свершится на рассвете. Она вздрагивала от каждого шороха.

Она приблизила свое лицо к лицу Акберена, в глазах стояли слезы.

– Ты любишь меня?

– Да.

Акберен обнял Сакип-Жамал за плечи и прижал к груди. Она почувствовала холод металла и догадалась, что под его одеждой кольчуга.

– Я заклинаю тебя нашей любовью! – всхлипывая, сказал Сакип-Жамал. – В последний раз прошу – не ходи туда! Сердце говорит мне, что ты погибнешь! Я хорошо знаю Кутлук Темира и его воинов…

– Поздно… – Акберен покачал головой. – Назад пути нет…

– Ради меня! Ради нашего счастья!.. – голос Сакип-Жамал то взлетал до крика, то падал до шепота.

Акберен отстранил ее от себя, поднялся на ноги. Комната была тесной и невысокой, он почти коснулся головой потолка. Акберен подошел к укрепленному на стене глиняному светильнику и всмотрелся в огонек. Язычок пламени, потревоженный его движением, закачался. Тонкая черная нитка копоти повисла в воздухе. По лицу заметались неясные тревожные тени.

– Там тысячи людей… – глухо сказал он. – Я не могу их предать… Разве после предательства можно жить?!

Сакип-Жамал видела, что Акберен тверд в своем решении, и ее охватило отчаяние.

– Ты сделал меня несчастной!.. – крикнула она. – Я ради тебя отказалась от дворца эмира, золота и серебра, от жизни, полной, как чаша!.. Я люблю тебя! Но сегодня ты уходишь, чтобы умереть. Ты отбираешь у меня последнее…

Акберен опустил голову. В комнате наступила тишина.

– Если бы у меня был дворец и золото, я бы тоже, не задумываясь, отдал их за твою любовь…

– Ты лжешь!..

– Нет… Мне пора идти…

Акберен прошел в дальний угол комнаты, поднял край кошмы и достал из тайника широкий кожаный пояс с пристегнутой к нему кривой монгольской саблей. Затем приблизился к Сакип-Жамал, наклонился над ней и погладил по голове:

– Ты жди меня… Я вернусь…

Она резко подняла голову, и он увидел ее запрокинутое бледное лицо с глазами, полными ненависти.

– Я знала, что ты уйдешь… Пусть аллах покарает тебя за то, что ты сделал со мной…

Оставшись одна, Сакип-Жамал упала на кошму и долго в ярости колотила по ней кулаками. Потом пришло спокойствие. Ей вдруг вспомнился Кутлук Темир, его огромное тело, большие, сильные руки. Она совсем забыла, что еще недавно ненавидела эмира и один его вид вызывал в ней отвращение. Снова горячая волна ненависти к Акберену захлестнула Скип-Жамал, у нее помутился разум. Она торопливо оделась и вышла на улицу.

Куда и зачем она идет, Сакип-Жамал не знала. Черное небо в блестках звезд выгнулось над нею, словно днище огромного казана. Ноги по щиколотку утопали в пыли, а от нагретых за день глинобитных дувалов тянуло сухим жаром. Она не услышала, как нагнал ее конный караул. И только когда всадники окружили Сакип-Жамал и один из них наклонился к самому лицу, она поняла, что перед нею воины Кутлук Темира.

– Ой-бой!.. – сказал воин не то удивленно, не то обрадованно. – Это же беглянка, младшая жена нашего эмира…

Он грубо схватил ее, оторвал от земли и бросил поперек седла.

– Вперед, джигиты! – крикнул воин. – Дорогой подарок привезем эмиру! Наш повелитель щедр и не забудет об обещанной награде!..

Поднимая облако удушливой пыли, всадники помчались по спящим улицам Ургенча.

Вскоре прохладный ветерок дохнул в лицо Сакип-Жамал, и она поняла, что узкие городские улицы остались позади. Воины мчали ее в ставку эмира.

Кутлук Темир не спал, когда воины бросили к его ногам Сакип-Жамал. Она лежала, уткнувшись лицом в пушистый ковер, не в силах пошевелиться от охватившего ее ужаса. Кому лучше, чем Сакип-Жамал, был известен нрав эмира. Кутлук Темир не знал пощады, и ей казалось, что сейчас, вскочив с возвышения, он выхватит из ножен меч – и все будет кончено.

Но молчал эмир, рассматривая лежащую у его ног беглянку, молчали нойоны и нукеры, оказавшиеся в юрте Кутлук Темира.

– Вернулась… – голос эмира звучал ровно, бесстрастно.

Сакип-Жамал задрожала всем телом.

– Заблудшей кобыле не ставят в вину, если она найдет свой косяк. Здорова ли ты?

Дрожь все сильнее колотила тело женщины.

– Встань, подойди ко мне… – Кутлук Темир протянул руки. – Не бойся…

Присутствующие в юрте были поражены. Женщину, которая опозорила эмира своим бегством, он принимал так, словно ничего не произошло. Никто не хотел верить глазам своим и отказывался верить тому, что слышали уши.

– Ну, встань же… – с ноткой нетерпения повторил Кутлук Темир.

Сакип-Жамал поднялась на непослушные ноги и несмело шагнула к эмиру… Он обнял ее своими большими ладонями, прижал к груди и, по кипчакскому обычаю, обнюхал лоб.

– А вы идите… – подняв глаза на толпившихся в растерянности нойонов, спокойно сказал Кутлук Темир. – Когда вы будете нужны, вас позовут…

Нойоны уходили, перешептываясь, удивленно пожимая плечами. Беглянка заслуживала смерти – так было всегда. В лучшем случае Кутлук Темир должен исполосовать ее плетью. Что-то странное, загадочное было в поведении эмира.

Когда за резными дверями исчез последний из находившихся в шатре, Кутлук Темир легко поднял Сакип-Жамал на руки и, даже не потушив светильников, отнес в постель.

Она не верила в то, что обошлось, не верила в свое счастье. И только тогда, когда эмир стал делать с ней то, что было ей знакомо по тем временам, когда он еще не был болен и силы не покинули его, Сакип-Жамал решила, что произошло чудо. Задыхаясь от счастья, что осталась жива, она отвечала на ласки Кутлук Темира, и ей казалось, что она никогда не покидала эту юрту, а все, что случилось, было дурным сном.

И все-таки эмир был слаб и болен. Он скоро устал, и Сакип-Жамал услышала его хриплое, прерывистое дыхание.

Потом они долго лежали молча. И Сакип-Жамал опять начал охватывать страх. Кутлук Темир прижал ее к себе и начал гладить по плечам, по телу.

– Теперь расскажи, где ты была. Я скучал по тебе…

Эти простые слова, сказанные тихим голосом, растревожили женщину. Она до конца поверила, что эмир простил ее. О аллах, кто затмил ей разум, когда она решилась на побег?! От мысли, что отныне все будет по-прежнему: и спокойная жизнь, и веселье, и блеск золота, и могучий Кутлук Темир рядом, слезы жалости к самой себе навернулись у Сакип-Жамал на глаза. Ничего не тая, она рассказала мужу об Акберене, о готовящемся восстании рабов.

Эмир слушал, не перебивая, сочувственно цокал языком, и Сакип-Жамал прониклась к нему доверием. Откуда ей было знать, что в тот миг, когда Кутлук Темир увидел ее лежащей у своих ног, он решил лишить ее жизни. Не таким человеком был эмир, чтобы прощать даже в сто раз менее виновных, чем Сакип-Жамал. Он знал, что если попытается что-либо у нее узнать, а она не захочет сказать, упрямая кипчачка даже под ударами плетей промолчит. Эмир обманул ее лаской.