Шесть голов Айдахара - Есенберлин Ильяс - Страница 1

Ильяс Есенберлин

Шесть голов Айдахара

Глава первая

Огромная туча, похожая на черного дракона с распростертыми в полнеба крыльями, стремительно поднималась над горизонтом. Остановилось солнце, охваченное ужасом, умолкли птицы, поникли, повяли цветы и травы, и тугой порыв ветра со зловещим шорохом прокатился по степи от края до края.

По озеру, сделавшемуся похожим на тусклый слиток серебра, побежала мелкая рябь. Туча-дракон ударилась грудью о золотой диск солнца и заворочалась, заклубилась сизым дымным туманом. В глубоких степных балках протяжно, со всхлипами завыли волки.

От поверхности озера поднялся к небу гудящий, раскачивающийся смерч, раздвинулась тусклая вода, и Узбек-хан вдруг увидел себя и услышал свой голос.

Держа перед лицом раскрытые ладони, он негромко читал молитву. Рядом с ним, по правую руку, на почетном месте – торе сидел новый хан Золотой Орды, сын недавно умершего Токтая – Елбасмыш, дальше – эмир Кутлук Темир, а чуть ниже его – главный визирь хана Кадак.

Великое горе привело Узбека и его родственника Кутлук Темира в Орду из далекого Ургенча. В год свиньи (1311) ушел из жизни хан Токтай, и, по древнему обычаю, должны были они приехать хоть на край земли, чтобы сказать близким покойного слова утешения.

И когда Узбек произнес последнее слово молитвы и все должны были сказать «аминь», Кутлук Темир вдруг сделал резкое движение. Послышался пронзительный короткий свист, словно через прохладный полумрак юрты пронесся стремительный стриж, и голова визиря Кадака упала на красный персидский ковер.

Узбек увидел ее совсем рядом – расширенные слезящиеся глаза визиря и шевелящиеся старческие губы, словно пытающиеся что-то сказать. Рука Узбека метнулась к левому бедру, к кривой кипчакской сабле. Елбасмыш отшатнулся от него, но было поздно. Сверкнуло тонкое стальное лезвие, и голова хана покатилась по ковру.

Узбек вскочил на ноги и, не владея собой, оскалив зубы, нанес еще несколько ударов по обезглавленному, корчащемуся телу Елбасмыша. Безумными глазами обвел он юрту. Белый войлок ее стен был забрызган кровью. Узбек посмотрел на Кутлук Темира. Эмир очень спокойно вытер саблю голубым шелковым платком и вложил ее в ножны.

Узбеку показалось: чьи-то липкие сильные ладони вдруг сжали ему горло, и он рванулся всем телом, пытаясь освободиться от них. Рот его открылся в крике, но из горла вырвался только страшный, сдавленный хрип.

От этого хрипа хан и проснулся. Глаза его лихорадочно шарили вокруг, пытаясь увидеть врага. Тело тряслось, а рука искала кинжал, спрятанный под ковром у изголовья. Но в юрте никого не было. В тонких, как стрелы, лучиках солнца, падающих сквозь отверстие в своде юрты, клубились золотистые пылинки, и слышно было, как за тонкими стенами перемещались туленгиты, охраняющие покой великого хана Золотой Орды.

Узбек вытер выступивший на лбу пот, шепотом прочитал молитву и провел по лицу сложенными ладонями.

Проклятый сон. Больше десяти лет прошло с того страшного дня. Сколько же еще нужно времени, чтобы забылись те давние события? Бураны заметали Дешт-и-Кипчак, яростное солнце сжигало в ней траву дотла, а память по-прежнему хранит все четко и ясно, словно над нею не властно время, словно все это произошло вчера.

Зачем тогда кромсал он саблей обезглавленное тело? Ведь Елбасмыш был мертв. Тем более что врагами они никогда не были. Если бы не ханский трон! Если бы!..Что делить двоюродным братьям, которые знали и любили друг друга с детства? Но пришла пора, и встал между ними трон Золотой Орды. А оба они были чингизидами, и самой судьбой им предначерталось провести свою жизнь в войнах и распрях, в подозрительности и вражде.

Ни разу за все время, что прошло с тех пор, как он коварно убил Елбасмыша, Узбек не пожалел о случившемся. Он хотел этого и знал, что делал. Его беспокоило другое. Он не мог объяснить, откуда у него тогда появился страх и почему он поднял руку на мертвого хана.

Узбек хотел прогнать воспоминания, но возбужденный недавним сном мозг не подчинялся его воле. Словно ковыльные волны под ветром, потекло время вспять, и перед глазами встало давнее, навсегда врезавшееся в память. Это было детство, когда небо, земля и люди казались большими…

Однажды ранней весной аулы среднего сына Менгу-Темира – Токтая и самого младшего – Тогырылши, выбирая место для летовки, встретились на берегу могучего Итиля. Тогда Токтай еще не был ханом, и никто не знал, что предначертано ему судьбой, и оттого между братьями и принадлежащими им аулами царил мир и солнце светило для них одинаково ласково. Узбек и Елбасмыш были ровесниками – им исполнилось по шесть лет. Целые дни проводили они вместе: устраивали скачки на стригунках, ловили силками птиц. Они мечтали быть воинами, такими же смелыми и беспощадными, каким был их великий предок Чингиз-хан, поэтому все, что попадалось в их силки, они предавали смерти. И каждый стремился показать другому свое бесстрашие. Однажды их добычей стал обыкновенный воробей. Узбек подбежал к нему первым и, испустив торжествующий вопль, оторвал птице голову, потом подбросил окровавленный комочек перьев вверх.

Случилось чудо – безголовый воробей вдруг быстро-быстро замахал крыльями и полетел над степью. Изумленные, они смотрели ему вслед, пока воробей не исчез в зарослях чия. Узбек и Елбасмыш долго искали птицу, но так и не нашли ее.

Увиденное потрясло обоих. Что-то загадочное было в случившемся. Куда делась птица? Почему, если ей было предначертано умереть, она продолжала жить, даже когда ее лишили головы?

Через охвативший юного Узбека страх просочилась вдруг тогда еще непонятная до конца мысль, что врага надо добивать и не верить в его смерть до тех пор, пока тело его не изрублено на куски. Наверное, именно это далекое и почти забытое, сидящее где-то глубоко в мозгу воспоминание заставило Узбека продолжать рубить бездыханного Елбасмыша.

Узбек-хан верил в судьбу и потому не мучился сомнениями. Если бы Небу было угодно, то сабля выпала бы из его рук, когда он поднял ее на двоюродного брата, и Елбасмыш продолжал бы счастливо править Ордой. Все в руках аллаха. Только его волей определяются пути каждого из живущих на земле. Зачем тревожить свою совесть и искать оправдания, если все было заранее предначертано?

Успокоение снизошло на Узбек-хана. Судьба! Кто смеет ей противиться? Разве не ею было уготовано воину Карабаю то, что с ним случилось?

Давно это произошло. Узбек уже стал юношей и, как положено чингизиду, принимал участие в походах и сражениях. Бесстрашные тумены Ногая осадили одну из кавказских крепостей. Защищали ее воины ильхана Газана. Крепость стояла на крутом склоне горы, и войскам Золотой Орды пришлось нелегко. Из-за высоких стен в нападающих летели огромные камни, которые бросали защитники с помощью китайских метательных машин.

Воины отыскали на склоне горы пещеру, и Узбек вместе с сопровождающими его туленгитами укрылся в ней, чтобы немного передохнуть. Пещера была просторной, высокой, и отверстие в своде делало ее похожей на юрту. Туленгиты развели костер, чтобы сварить мясо, Узбек прилег на разостланной у стены кошме. Сюда, под землю, звуки сражения долетали слабо. Слышен был лишь слитный гул голосов многотысячного войска, штурмующего крепость, да изредка вздрагивала земля, когда рядом с пещерой падал большой камень.

Вдруг что-то круглое и черное влетело в отверстие в своде пещеры, ударилось об пол и, покатившись по нему, выкатилось наружу. Узбек привстал и увидел, что это человеческая голова. Один из туленгитов вышел из пещеры, чтобы рассмотреть ее поближе. Вскоре он вернулся.

– Это голова чернобородого Карабая, – сказал туленгит. – Видно, камень, брошенный китайской машиной, перебил ему шею, и голова через отверстие упала к нам…

– Я знаю Карабая, – сказал Узбек. – Это был смелый воин. Мир его душе.

Туленгиты согласно закивали. Многие из них тоже знали погибшего воина.