Записки диверсанта (Книга 1) - Старинов Илья Григорьевич - Страница 13

Ленинградская комендатура находилась на бойком месте. В Ленинград часто прибывали руководители партии и правительства, ведущие работники Нарко-мата обороны, Генерального штаба, командующие округами.

В наши обязанности входило встречать и сопро- вождать их от Ленинграда до Москвы, обеспечивая техническую безопасность поездок.

Это льстило самолюбию Бориса Ивановича. Он сиял во время церемоний, как большой ребенок. Сердиться на него или иронизировать было невозможно: искренность его просто обезоруживала.

Мне приходилось неоднократно сопровождать в Москву Блюхера, Тухачевского, Ворошилова, тогдашнего командующего Ленинградским военным округом Шапошникова. Нас нередко приглашали на чай или ужин к Шапошникову, Тухачевскому...

Глава 10. Партийная чистка.

Друзья познаются в беде

Осенью 1935 года на мою голову внезапно свалилась беда. Проводилась проверка партийных документов. Меня вызвали в политотдел спецвойск Ленинградского гарнизона.

Начальник политотдела, предложив сесть, долго изучал мой партийный билет.

Я знал начальника политотдела не один день. Но тогда его словно подменили.

-- Значит, вы Старинов? -- наконец прервал он молчание.

-- Да, Старинов. Надеюсь, мой партийный билет в порядке?

-- А вы погодите задавать вопросы... Лучше ответьте: за резолюцию оппозиции не голосовали?

-- Нет!

Он на минуту задумался и спросил:

-- Вы были в плену у белых?

-- Да, был. Об этом написано во всех моих анкетах, в автобиографии. В первую же ночь я бежал из плена и вернулся в свой двадцатый стрелковый полк!

-- Так вы сами говорите и пишете! А кто знает, как вы попали в плен и как оттуда освободились? Где доказательства того, что вы бежали?

-- Есть документы в архивах... Есть живые однополчане!

-- Документы, однополчане...

Начальник политотдела снова задумался и на короткое время показался таким внимательным, душевным, каким я его знал. Потом опять посмотрел в мой партбилет, который не выпускал из рук, и вдруг спросил:

-- А может, вы не Старинов, а Стариков?

-- У нас в деревне четверть дворов -- Стариновых и ни одного Старикова, -- с трудом сдерживаясь, ответил я.

Мой собеседник первый отвел глаза. Поджав губы, он помолчал, видимо принимая какое-то решение, и наконец заявил:

-- Все ваши слова надо проверить и доказать. Собирайте справки. А партбилет пока останется у нас.

Я, наверное, выглядел вконец растерянным, потому что начальник политотдела скороговоркой посоветовал:

-- Не теряйте голову. Собирайте нужные документы. Мы запросим архивы...

Во взгляде его не было враждебности. Мне даже показалось, что он сам чем-то смущен.

Не помню, как добрался до комендатуры.

У добрейшего Бориса Ивановича Филиппова, узнавшего о том, что случилось, вытянулось лицо.

-- Как же так, голуба моя?..

Я не мог рассказать подробности. С тоской подумалось, что Борис Иванович при всей своей доброте ничем не поможет. Разве я не знаю, какой он осторожный? А тут -- политотдел... Меня подозревают в умышленном изменении фамилии, в обмане партии, чуть ли не в измене...

-- Вот что, голуба моя... Пойдем-ка ко мне домой. Да. На рыбу. Вчера с рыбалки привез, -- услышал я взволнованный голос Бориса Ивановича. -Выхлопочем вам отпуск, отправитесь куда надо и привезете нужные бумажки... Не расстраивайтесь. Идем на рыбу!

Дорого было товарищеское сочувствие, но я отказался от приглашения. Пошел домой, бросился на кровать.

Что будет? Как жить, если тебя подозревают в таких преступлениях?

Зазвонил телефон. Борис Иванович, оказывается, уже успел побывать и в Управлении дороги и в штабе военного округа.

-- Все в порядке, голуба моя! Отпуск вам разрешили. Поезжайте за документами. И не тревожьтесь! Все образуется!

Мне стало стыдно. Как я мог усомниться в Борисе Ивановиче? Настоящим человеком в трудную минуту оказался именно он, а не я...

-- Ну, ну, голуба моя... -- прервал меня в комендатуре Филиппов, когда я принялся сбивчиво толковать о том, что стыжусь самого себя. -- Нашли о чем... Получайте билет и с богом. Желаю удачи!

В тот же вечер я выехал собирать справки о том, что я Старинов, а не Стариков и что действительно бежал из плена и честно воевал за Советскую власть.

Тревога и боль не проходили, но становилось легче при мысли, что Борис Иванович Филиппов -- не один хороший человек на свете, что живут на земле тысячи прекрасных людей и что товарищи меня не оставят...

Первым делом направился в свою академию.

-- Черт знает что! -- воскликнул, выслушав мою историю, начальник факультета Дмитриев. -- А ну подожди минутку... Он достал бумагу и тут же от руки написал нужную: справку.

-- Все уладится, Илья Григорьевич! -- уверенно говорил Дмитриев. -- Вы же сами слышали товарища Сталина, помните, как он призывал беречь и ценить кадры... Просто какое-то недоразумение, а может быть, и клевета.

Теперь предстояло ехать в родную деревню.

В Орле я сошел с большим рюкзаком: зная, что в сельмагах многого не купишь, запасся сахаром, селедкой и даже белым хлебом.

В 1935 году из Орла в деревни автобусы не ходили. Пришлось шагать по обочине.

Болховская дорога длинна и грязна после дождей. Дует осенний знобкий ветерок. Невесело...

Вот и обоз. Посадят или нет?

На передней подводе сидел мужичок. Что-то удивительно знакомое было в худощавом небритом лице с неповторимо хитрой улыбкой. Если бы снять с мужичка залатанный зипунишко и лапти да обрядить в красноармейскую гимнастерку, в ботинки с обмотками...

-- Алеша! -- не помня себя от радости, закричал я, -- Алеша? Ты?!

Постаревший, поседевший Алеша Бакаев, мой со-служивец по 20-му стрелковому полку, не соскочил, а прямо-таки скатился с телеги.

Мы крепко обнялись, оторвались друг от друга, обнялись еще раз.

-- Сколько ж это годков, Григорьевич? -- бормотал Алеша. -- Никак, десять? Каким тебя ветром к нам?

Набежали другие подводчики. Кто-то хлопнул меня по плечу. Оглянулся и -- глазам не поверил. Передо мной стоял, протягивая заскорузлые руки, Архип Денисович Царьков. Тот самый Архип Царьков, с чьей легкой руки я стал когда-то сапером!

-- Архип!

-- Илюшка!

-- Тебя и не узнать, Архип....