Отчаяние - Есенберлин Ильяс - Страница 64

Громадный широколицый маньчжур устремился на него с длинной железной пикой. Баян-батыр одной рукой вырвал у него из рук эту пику и в мгновенье ока завязал узлом, потом схватил свой дедовский алдаспан и до седла разрубил ошалевшего захватчика-шуршута. В ту же минуту он почувствовал, как холодная сталь вошла в бок, пробила огромное батырское сердце.

— Арруах!.. На шуршутов!..

В предгорьях отозвался эхом страшный крик Баян-батыра и, многократно повторяясь, укатился через горы в родную степь…

Они сидели друг против друга — хан страны казахов Абильмамбет и один из султанов Среднего жуза Аблай. Да, так оно и было, несмотря на многие победы Аблая над джунгарами и шуршутами, несмотря на всю его славу. В глазах престарелых биев, чтущих незыблемые законы предков, в глазах всех казахских родов, в глазах толпы он все равно лишь простой султан. И хоть в степи и за ее пределами знают имя Аблая куда лучше, чем имя этого болезненного человека, большая ханская подушка все равно под задницей у Абильмамбета. И крепкий, полный сил и жажды власти Аблай вынужден смотреть снизу вверх на своего дядю…

Если бы он был наедине с самим собой, Аблай бы усмехнулся. Он хорошо понимал, почему этот болезненный хан, презрев свои горести и страдания, прибыл вдруг за полторы тысячи верст в его ставку на берег Голубого моря. Хан Абильмамбет прибыл праздновать великую победу над шуршутами, которую одержал один из его многочисленных султанов — Аблай!

Нет, не получилось так, как рассчитывали его враги. Султан Аблай был и остается первым человеком в стране казахов, и ему решать, чему быть — миру или войне. Увязни-ка он со своим войском в шуршутской мясорубке, все бы пропало. Предположим, что он пришел бы на помощь восставшим родам Большого жуза, и ему при их поддержке удалось бы разбить обе китайские армии. Все самые верные его батыры лежали бы сейчас там, в черной юрте на краю ставки, где лежит вывезенное с поля боя и завернутое в белую кошму тело Баян-батыра. Аблай остался бы без войска, которое будет так необходимо, когда он станет ханом Большой Орды — трех жузов. Правда, для этого нужно, чтобы вовремя ушел в иной мир хорошо относящийся к нему родной дядя — этот вот болезненный хан Абильмамбет.

О, он хорошо знает их, окружающих хана Абильмамбета родовых вождей: биев, аксакалов и наследственных батыров. У каждого свои интересы, свои страсти — большие и малые, свои привязанности. И каждый если не сам лелеет мечту сделаться ханом трех жузов, то уж, во всяком случае, имеет на примете своего человека, который был бы хорош для него на белой ханской кошме. Таковы они, тюре-чингизиды, и кому, как не ему, знать своих родичей!

За каждым шагом следят они, ожидая, как волки, когда же он споткнется. Каких только обвинений не предъявляли ему, когда он принял российское подданство. Некоторых жырау настроили против него, возбуждали толпу — импрам. И разве вон тот старец, что трет сейчас рукой руку, не рассказал тогда сказку о хитром соседе. «Дай мне в знак дружбы кусок земли величиной с воловью шкуру», — предложил хитрец. А когда простодушный сосед согласился, тот разрезал шкуру тонкими ленточками, и оказалось у него земли до горизонта. Так, мол, и орысские генералы: просили землю лишь под крепости, а возле крепостей насадили огороды, потом все вокруг засеяли пшеницей, привели сюда своих мужиков-туленгутов…

Так говорили все они. Теперь, когда шуршуты ухватили степь за горло, то уже не считают, что Аблай продался гяурам и самого хана толкнул на это. Этот дракон посерьезней джунгарского ящера, и, имея за спиной орысские крепости, куда легче разговаривать с ним.

Нет, не тюре-чингизиды пока что главная опора. Вот они, неродовитые батыры, а то и просто люди неизвестного происхождения, утвердившие свое имя саблей и пикой в эти смутные годы. За ними стоит та безликая масса простонародья, которую называют импрам. Это ее испокон веков используют умные властители для завоевания трона. Все можно пообещать этим людям, а делать по-своему. Уж они-то не спросят отчета о его действиях, а слепо пойдут за ним. Он, султан Аблай, не первый и не последний. Так всегда поступали степные властители, так делал его рыжебородый предок, потрясавший некогда вселенную…

Вот они сидят по правую и левую руку от него, их повелителя и будущего хана Аблая… Пожилой, но еще полный могучей силы Богембай, а за ним Жабай-батыр из рода еменалы-керей, кипчакские батыры Дербисал и Мандай, дулатовец Бокей, Сары-батыр из уаков и другие, чьи имена повторяют в степи люди всех родов и жузов. Хмуры их лица, потому что мечтали они о победе над захватчиками-шуршутами, а пришлось отступить. Да еще завернутое в кошму тело их батыра Баяна привезли из Алтын-Эмеля. Однако никто не возразил против приказа, никто не потребовал объяснений.

Что же, может быть, и удалось бы одолеть шуршутов и освободить те казахские роды и племена, которые лежат, придавленные брюхом дракона. Потому и поднялось всеказахское ополчение. И восставшие за спиной шуршутских армий казахские кочевья ждут помощи. Но поступить так было невыгодно сейчас ему, будущему великому хану. А что выгодно ему, то отныне должно быть законом для всех в степи.

Да, никто из сидящих здесь не знает, что вечером того же дня, когда была пробита стрелой его шапка, два бродячих дервиша в грязных и заштопанных халатах побывали в его белой юрте при Алтын-Эмеле. Через стражу ему был передан серебряный кружочек с одним лишь иероглифом, и он велел пустить их к себе. Один из дервишей со слезящимися глазами тут же молча снял с себя халат и развернул чалму на голове. Легкий холодок пробежал по спине Аблая, когда он узнал этого старика с ничего не выражающими глазами. Когда Аблай находился в почетном плену у джунгарского контайчи, к тому два или три раза приезжал этот китаец. И надутый, самовластный контайчи, считающий себя законным владыкой полумира, бледнел и понижал голос, разговаривая с этим человеком. Потом султан Аблай узнал, что именно этот старик, который сидел теперь перед ним в грязной одежде, уничтожил Великую Джунгарию…

Недолгим был разговор в белой султанской юрте. А когда дервиши сели на своих ослов и уехали в неизвестном направлении, Аблай приказал уходить от ущелья Алтын-Эмель к Голубому морю. И белый верблюд Ак-бура, спасший в этот день султана от смерти, сразу же послушно лег головой к Балхашу…

Да, он избрал этот путь. Ему, чтобы сделаться ханом трех жузов, было невыгодно сейчас побеждать шуршутов у Алтын-Эмеля. Ослабнет угроза с их стороны, и тут же заворочаются, заговорят, зальются соловьем все эти бии-златоусты, толстозадые политики-хитрецы, родовые властители и судьи. Кто переговорит их в дни мира! А пока висит шуршутский меч над головой, только он, султан Аблай, представляет какую-то силу. Вот когда он станет великим ханом, тогда можно будет вернуться к Алтын-Эмелю.

Пока же он будет скользить между российским львом и шуршутским драконом, сохраняя нетронутыми свои силы и придерживая на цепи кокандских шакалов — Ердена и Нарботу-бия. Нет удобнее положения, когда обе стороны в тебе заинтересованы. Российское подданство он уже давно признал. Что же, теперь он признает свою определенную зависимость и от богдыхана. Большего приезжавший к нему старик и не потребовал.

Нет, не такой уж он близорукий, чтобы не понять замысел этого старого шуршута с больными глазами. Судьбу Джунгарии хочет уготовить этот страшный старик всем трем казахским жузам. Пока что шуршутская империя переваривает Джунгарию. Но когда три раза отрыгнется ей и заполнятся пригнанными из глубин Китая людьми джунгарские пепелища, наступит пора страны казахов. Вот тут-то и пригодятся те русские крепости, которые он вместе со всеми знатными людьми трех жузов разрешил строить в степи. К тому же тогда он уже станет ханом!

А пока что он будет неуклонно идти к своей цели, и в тот день, когда поднимут его на белой кошме над степью представители всех трех жузов, эта цель будет достигнута. Горе тому, кто станет на его пути к ханской кошме. Все те, кто сидят сейчас здесь — родовитые и неродовитые, — должны беспрекословно выполнять его предначертания. Иначе… иначе их ждет судьба Баян-батыра. Да, по одному взгляду, брошенному Баян-батыром, понял он, что тот разгадал причину отступления от Алтын-Эмеля. Потому и попросился батыр в прикрытие. И Аблай знал, что батыр нарушит его приказ не ввязываться в сражение с шуршутами. Что же, всем известно, что Баян-батыр действовал по собственному разумению. Все произошло так, как и предполагалось. Шуршуты узнали силу удара казахских джигитов и поостерегутся лишний раз задирать его, Аблая. А Баян-батыру — правой руке отчаянного и бесстрашного султана Аблая — пришла пора умереть. Он не смог бы быть правой рукой великого хана Аблая.