Отчаяние - Есенберлин Ильяс - Страница 14

— Не знаю, прав ли ты… Все же именно Кияк-батыр потом поможет сбившемуся с пути Тауекель-султану найти себя и свой народ. Разве это не так?

— Может быть, и так! — Юный султан посмотрел куда-то в пространство поверх головы жырау. — Но тайну он разболтает. К тому же не хан находит свой народ, а народ обязан покориться своему законному властителю!

— Но что властитель без народа! — горячо возразил жырау. — Целая сотня ханов не отстояла бы белую Орду от разгрома без людей…

И вдруг зло рассмеялся Абулхаир.

— С каких это пор, мой жырау, ты меришь ханов сотнями? — сказал он. — Разве тело без головы — не простая падаль? Что же хан для народа, если не голова его!

— Есть головы, на которых виден только рот! — проворчал жырау.

— Лучше рассказывай… Что там и как было дальше с Хакназар-ханом…

Посмотрев на недвижного Абулмансура и тревожно оглянувшись на прикорнувшего у входа старого раба, Бухар-жырау продолжил свой рассказ…

— Все уже было заранее обговорено, и собрание аксакалов ногайлинских казахов лишь придавало соглашению права закона. Хан Хакназар поставил в известность ногайлинских старшин, что сразу же после свадьбы двинется обратно в степь. Выделенные к нему на службу ногайлинские боевые отряды выступят следом с новой женой его Акторгын…

Как и повелось в серьезном деле, аксакальская беседа тянулась до вечера. Когда багровое солнце коснулось линии горизонта, хан Хакназар в сопровождении аксакалов, которые теперь все вместе стали его родственниками, выехал из стен Сарайчика, направляясь к своей белокрылой юрте. Не успели отъехать и двухсот шагов как кто-то из ханских джигитов издал тревожный возглас. Хан скосил глаза с в сторону, и словно холодный нож вошел в его сердце…

Со стороны потемневшего востока во весь опор мчался всадник. Он был одет в черное, и конь под ним был вороной. Поэтому еще яснее выделялся белый плат горя на пике. Сделав знак следовать дальше, хан отстал, чтобы самому, без свидетелей, встретить гонца.

Это был брат-близнец того гонца, который ускакал накануне, — Туяк-батыр. Узнав в одиноко стоявшем человеке хана, он соскочил с коня, пал на колени и хотел уже было набросить себе на шею снятый ремень в знак смерти близких. Но хан взмахом руки остановил его:

— Не надо, Туяк… Ты не у себя дома. Не делай движений, которые бы могли заметить посторонние…

— Скорбная весть, мой повелитель-хан!

— Я знаю…

— Ваших сыновей… Хасена с Хусаином…

— Знаю!

Туяк-батыр недоуменно смотрел на своего хана. Немыслимо было быстрее его довезти эту страшную весть, да и некому было сделать это.

— Чьих рук это дело?

— Баба-султана, мой хан…

Батыр рассказал о случившемся. Бежавший из Ясс человек по наущению людей эмира Абдуллаха якобы сообщил Баба-султану, что по приказу хана Хакназара его должны убить. Было представлено и соответствующее донесение с печатью Белой Орды, сработанное опытными руками, в котором утверждалось, что все готово к убийству наместника Туркестанского вилайета. Тогда рассвирепевший Баба-султан собрал тайком своих верных людей и разработал подробный план.

Вместе с Жалим-султаном и четырьмя юношами-заложниками в ставке Баба-султана находился значительный отряд казахской конницы, прибывший для совместной борьбы с Абдуллахом. Накануне вечером Баба-султан съел вместе с Жалим-султаном с другими казахскими старшинами жертвенного барана во имя грядущей победы над общим врагом и пригласил их на следующее утро к себе для совета. Когда Жалим-султан со своим воспитанниками и сопровождающими джигитами подъехал к дому Баба-султана, тот сам принял повод его коня. Почуяв недоброе, престарелый Жалим-султан потянулся было к сабле, но голова его уже покатилась с плеч, срубленная сзади ятаганом. В то же мгновение четверо юношей — сыновья Хана Хакназара и самого Жалим-султана — были подняты лашкарами Баба-султана на пики. Так же коварно был вырезан и весь отряд, и лишь нескольким джигитам удалось в сомкнутом строю прорваться к воротам и ускакать в Яссы. Уже много позже было сказано об этом в летописи «Шараф-наме-йишахи»: «Степь была залита алой кровью, словно взошли на ней маки..»

Все горело внутри у хана Хакназара, будто выпил он тибетской горькой отравы. Но побелевшее лицо его было спокойно, а глаза холодно устремлены куда-то вдаль. Туяк-батыр с удивлением смотрел на своего хана. В таких случаях позволительно предаться горю, хоть для вида коснуться руками лица, глаз. Или, может быть, правда, что говорят некоторые среди людей о бездушии этого человека…

— Эмир Абдуллах уже в Ташкенте? — сухо спросил хан Хакназар.

— Нет, предав в руки кровавого эмира Шахсаид-оглана и не получив от Абдуллаха обещанной милости, султан Тахир укрепил город и не желает пускать туда эмира…

Вопрос за вопросом продолжал задавать хан Хакназар все тем же бесстрастным голосом. И батыр Туяк подробно рассказал обо всем, что происходило в эти тревожные дни на границах ханства. В день расправы над союзными казахами Баба-султан получил заранее подготовленное письмо от самого эмира с предложением покориться ему и выдать на расправу своего брата — Бузахур-султана. В крайнем случае эмир предложил выслать его отрубленную голову, а в награду снова утверждал Баба-султан в качестве своего наместника в Туркестанском вилайете. Баба-султан понял, что поспешил с казнью казахских султанов, но ему ничего больше не оставалось делать, как согласиться на все условия эмира Абдуллаха. Он заранее услал своего брата с степь, чтобы тот неожиданно напал на подходящего хана Хакназара. Однако теперь он послал вслед ему другой отряд с заданием отрубить голову самому Бузахур-султану. Тот же, проведав каким-то образом обо всем этом, свернул со своими джигитами в сторону Семиречья и по дороге грабит и угоняет стада из казахских и киргизских кочевий. Выполняя приказ эмира Абдуллаха, Баба-султан двинулся за ним следом, оставив Туркестан под опекой конницы эмира…

В общем, все на границе было как обычно. Султаны всех пород и кровей режутся друг с другом, как бешеные волки, потому что даже простые волки не бросаются почем зря на своих братьев. Путь в казахскую степь широко открыт наемной коннице эмира, а он, хан Белой Орды, безмятежно слушает здесь свадебные побасенки!..

— Много трупов сейчас в Туркестане, — задумчиво сказал хан Хакназар. — Где же старый шакал Шагай? Его всегда тянуло на запах крови!..

— По слухам, Шагай-султан где-то в Таласе… Ждет исхода схватки между братьями — Баба-султаном и Бузахур-султаном.

Хан Хакназар удовлетворенно кивнул головой:

— Я так и думал… Хитер же эмир Абдуллах. Ему главное — поссорить казахских султанов друг с другом, перессорить и своих султанов, нас натравливать на них, на киргизских вождей, тех — на нас… Неужели же мы окажемся глупей!

Туяк-батыр продолжал с удивлением смотреть на хана. Словно бы и не было у него никаких сыновей, так спокоен был его голос. Даже не спросил ничего о подробностях их страшной смерти.

— А где сейчас Тауекель-багадур?

— Он в Таласе, с Шагай-султаном. Так говорят.

— Ладно… Пусть никто не узнает о том, что ты мне поведал, батыр. Сейчас скачи в наш лагерь за реку!

«Камень не имеет жил, наполненных кровью, хан не имеет сердца». Это лишь подумал про себя Туяк-батыр отъезжая. И не мог представить он, что через две недели, оставшись один на могиле сыновей, хан Хакназар будет в смертной тоске царапать себе грудь и рыдать, как потерявшая детеныша белая верблюдица…

Еще не взошло солнце на следующее утро, а конное войско Белой Орды в полном походном порядке двинулось на восток. Проснувшись, жители Сарайчика с удивлением смотрели на опустевшие берега Жаика, где еще дымились костры. Вскоре и дым развеяло по реке…

Приданное хану ногайлинское войско было поднято среди ночи и ушло вместе с ним. Ногайлинские аксакалы задумчиво качали головами. Всякие слухи ходили среди людей.

— Отныне он — наш хан, и ему самому решать, что делать для нашей общей пользы! — твердо сказал старец Шалкииз-жырау, когда рассказали ему про это.