Черноглазая блондинкат (ЛП) - Бэнвилл Джон - Страница 13

— Здесь. Я думаю.

— Думаешь, зря тратишь время, да?

— Я позвоню своему клиенту.

— Ты позвонишь своему клиенту, — усмехнулся он и повесил трубку.

Я отпил еще немного из своей верной бутылки, но пошло уже не так хорошо. Для бурбона было слишком жарко. Я взял шляпу, вышел из офиса, спустился на лифте и вышел на улицу. Идея состояла в том, чтобы прочистить голову, но как это сделать, когда воздух горячий, как внутри печи, и на вкус как железные опилки? Я прошёл немного по тротуару, держась в тени, потом вернулся. Виски заставляло мою голову чувствовать себя так, будто она заполнена замазкой. Я вернулся в кабинет, закурил сигарету и уставился на телефон. Затем я снова позвонил Джо Грину и сказал ему, что разговаривал со своей клиенткой и убедил её, что она ошиблась, когда сказала, что видела Питерсона.

Джо рассмеялся.

— Эти женщины, — сказал он. — Вбивают в свои хорошенькие головки идею и заставляют вас бегать кругами, а потом говорят: «О, я тау-тау-тау, мистер Марво, я, должно быть, вонг».

— Да, пожалуй, так оно и есть, — сказал я.

Я слышал, как Джо не верит ни единому моему слову. Но ему было всё равно. Всё, чего он хотел, — это закрыть папку с делом Нико Питерсона и вернуть её обратно на пыльную полку, с которой он её достал.

— Она тебе всё равно заплатит? — спросил он.

— Конечно, — солгал я.

— Значит, все счастливы.

— Не знаю, насколько уместно это слово, Джо.

Он снова рассмеялся.

— Держи нос по ветру, Марлоу, — сказал он и повесил трубку. Джо — нормальный парень, несмотря на свой характер.

Я мог бы оставить всё как есть. Я мог бы сделать так, как сказал Джо, мог бы позвонить Клэр Кавендиш и сказать, что она, должно быть, ошиблась, что это не мог быть Нико Питерсон, которого она видела в тот день в Сан-Франциско. Но почему это должно было её убедить? У меня не было для неё ничего нового. Она и так знала, что погибший на Латимер-роуд был одет в одежду Питерсона и у него в нагрудном кармане был его бумажник. Ей также было известно, как она сама сообщила мне перед тем, как я с ней расстался в тени листвы Лангриш-Лодж, что тот парень, Флойд Хэнсон, опознал тело. В тот вечер она была в «Кауилье» и видела, как Питерсона, пьяного и шумного, вывели из здания двое громил Хэнсона, и она всё ещё была там час спустя, когда гардеробщица и её приятель вернулись сообщить, что нашли Питерсона мёртвым на обочине дороги. Она даже выходила наружу и видела, как тело грузили в «скорую помощь». И несмотря на всё это, она была уверена, что именно Питерсона она заметила на Маркет-стрит через пару месяцев после того, как он предположительно умер. Что я мог сообщить такого, что заставило бы её передумать?

У меня было ощущение, что во всём этом что-то было не так, что мне что-то не договаривают. Подозрительность становится привычкой, как и всё остальное.

Остаток дня я провел в праздности, но не смог выбросить из головы дело Питерсона. На следующее утро я отправился в контору и сделал несколько телефонных звонков, проверяя Лэнгришей и Кавендишей. Я ненамного продвинулся. Самое интересное, что я узнал о них, было то, что, несмотря на все их деньги, в их шкафах не было скелетов, по крайней мере, ни одного, о котором кто-либо слышал. Но всё ведь не может быть настолько просто, не правда ли?

Я спустился на лифте и пересёк дорогу у того места, где припарковал «олдс». Я оставил машину в тени, но солнце обмануло меня и, завернув за угол, вовсю светило в лобовое стекло и, конечно же, на руль. Я открыл все четыре окна и быстро поехал, чтобы обдуть всё ветерком, но это не помогло. Интересно, что было бы, если бы английские пилигримы, а не испанцы первыми высадились на этом берегу? Думаю, они молились бы о дожде и низких температурах, и Господь прислушался бы к ним.

В Пэлисэйдс, где океан был совсем рядом, было прохладнее. Мне пришлось пару раз спрашивать дорогу, прежде чем я нашёл клуб «Кауилья». Въезд находился на покрытой листвой дороге в конце длинной высокой стены, по которой разливались цветы бугенвиллеи.[32] Ворота не были электрифицированы, как я ожидал. Они были высокими, богато украшенными и вызолоченными. Они были открыты, но путь преграждал полосатый деревянный шлагбаум. Привратник вышел из своей маленькой будки и одарил меня слащавым взглядом. Это был молодой человек в щегольском бежевом мундире и фуражке с тесьмой на козырьке. Казалось, что на его длинную шею одета булавочная головка, и его кадык подпрыгивал вверх и вниз, как шарик для пинг-понга, когда он сглатывал.

Я сказал, что я здесь, чтобы повидать управляющего.

— Вам назначено?

Я ответил, что нет, и он как-то странно скривил рот и спросил, как меня зовут. Я показал ему свою визитку. Он долго хмурился, рассматривая её, как будто информация, содержащаяся на ней, была написана иероглифами. Он снова проделал то же самое со своим ртом — это было что-то вроде беззвучного рвотного позыва — и отправился в сторожку, недолго поговорил с кем-то по телефону, зачитав содержимое моей карточки, затем вернулся, нажал кнопку, и препятствие поднялось.

— Держитесь левее, там будет написано «Приемная», — сказал он. — Мистер Хэнсон будет вас ожидать.

Подъездная дорожка вилась вдоль длинной высокой стены, увитой бугенвиллеями. Цветы были самых разных оттенков: розовые, малиновые, нежно-лиловые. Кому-то здесь они определённо нравились. Росли и другие растения: гардении, жимолость, необычные жакаранды[33] и апельсиновые деревья, наполнявшие воздух своим сладковато-острым ароматом.

Приёмная представляла собой бревенчатую хижину с множеством узких окошек и красным ковром перед дверью. Я шагнул внутрь. В воздухе стоял сосновый привкус, а из скрытых под потолком динамиков тихо звучала флейта. За столом, представлявшем собой большой почтенный предмет со стопками ящиков с медными ручками и прямоугольником зеленой кожи на крышке, на котором индейский вождь мог бы подписать отказ от своих племенных земель, никого не было. Повсюду стояли различные предметы эпохи освоения Америки: полноразмерный индейский головной убор на специальной подставке, старинная серебряная урна, на другой подставке — богато украшенное седло. На стенах висели луки и стрелы различных конструкций и размеров, пара пистолетов с рукоятками из слоновой кости и в рамках фотографии Эдварда Кёртиса,[34] с изображением благородных храбрецов и их скво с мечтательными глазами. Я как раз рассматривал крупный план одного из этих этюдов — вигвамы, костёр, кружок женщин с заплечными сумками, — когда услышал позади себя тихие шаги.

— Мистер Марлоу?

Флойд Хэнсон был высоким и стройным, с длинной узкой головой и гладко зачесанными назад намасленными чёрными волосами с кокетливой сединой на висках. На нём были белые брюки с завышенной талией и складками, о которые можно было порезаться, мокасины с кисточками, белая рубашка с отложным воротником и джемпер без рукавов с узором из больших серых ромбов. Он стоял, засунув левую руку в боковой карман брюк, и смотрел на меня насмешливым взглядом, как будто я выглядел слегка комично, но он был слишком воспитан, чтобы смеяться над этим. Я заподозрил, что это не относилось ко мне лично, и именно так он смотрит на большинство вещей, которые попадают под его пристальное внимание.

— Это я, — сказал я. — Филип Марлоу.

— Чем могу быть полезен, мистер Марлоу? Марвин, наш привратник, сказал мне, что вы частный детектив.

— Да, — сказал я. — Когда-то давно, я работал на окружного прокурора. Теперь я свободный художник.

— Ну да. Понятно.

Он выждал ещё мгновение, спокойно глядя на меня, затем протянул мне правую руку для рукопожатия. Это было похоже на то, как если бы вам дали подержать какое-то гладкое животное с прохладной кожей. Самым поразительным в этом был уровень спокойствия. Когда он не двигался и не говорил, то, казалось, что внутри него что-то автоматически отключается, как будто для сохранения энергии. У меня было такое чувство, что ничто в мире не может его удивить или произвести впечатление. Пока он стоял и смотрел на меня, мне самому с трудом удавалось сохранять спокойствие.