Египетские хроники. Корона пепла - Вульф Мара - Страница 23

– В 134 году.

Она заперта в этом теле почти две тысячи лет. При мысли об этом меня пробирает дрожь.

– Это случилось во время восстания Бар-Кохбы.

Все-таки не все изменилось. Я любопытна, как раньше, и это позволяет отвлечься. От страха, который возрастает с каждым шагом, и от жажды.

– Верно.

– Ты еврейка?

Даже превратившись в вампира, я не в силах унять интерес к прошлому. И отныне сама смогу наблюдать историю. Смогу прожить сотни лет и все помнить. В этой идее есть что-то заманчивое и вместе с тем ужасающее. С одной стороны, хоть какое-то утешение, но если мне захочется завязать с кем-нибудь отношения, что абсолютно неразумно, это означает бесконечное прощание с людьми, к которым я привяжусь. Даже видеть, как стареет и умирает Кимми… Я отбрасываю эту мысль. Не смирюсь с подобной судьбой. Юна со своей дурацкой цитаткой права. Мы – то, что сами сотворим из своей судьбы, а я была человеком и стану им снова.

– Нет, не еврейка, – прерывает она мои мрачные мысли. – Я была римлянкой, сопровождала своего отца по пути в Иудею. Останься я тогда с матерью в Риме, сейчас уже давным-давно умерла бы. Странно об этом думать.

– Вообще-то нет. Странно то, что ты до сих пор жива.

Девушка кружится вокруг своей оси, и платье взлетает у ее ног.

– Какое везение для тебя.

– Твой отец был римским солдатом? Ты ехала в обозе?

Она смеется и отрицательно качает головой, заставляя свои кудряшки подпрыгивать.

– Конечно, нет. Я путешествовала в свите императора. Я внебрачная дочь Адриана.

После этого заявления я спотыкаюсь.

– Что, прости?

– Ты все правильно услышала. Я была римской принцессой. Хоть и неофициальной. Кроме меня, отец больше не имел детей.

– Твой отец – один из самых успешных римских императоров, – произношу я, пораженная подобным открытием. – Он приказал построить библиотеку в Афинах.

Она закатывает глаза:

– А еще Пантеон и замок Святого Ангела в Риме. Он любил все греческое. Просто с ума сходил.

Улица постепенно пустеет, а мы приближаемся к территории храма. Я стараюсь подавлять усиливающийся страх. Сочинения Платона очень наглядно описывают геенну, но, держу пари, они не подготовили меня к тому, что там ожидает. Я почти надеюсь, что передо мной приземлятся несколько воинов-призраков или Азраэль и унесут обратно. Кстати, странно, что гвардия Саиды нас еще не выследила. Она разместила здесь свою стражу. А хотя, может, это не так уж и странно. Саида хочет вернуть кольцо, то есть цель у нас одна.

– Адриан знал Платона? – спрашиваю, чтобы отвлечься.

– Разумеется, – подтверждает мои подозрения Юна. – Отец попросил меня обратить, не желая, чтобы я умерла.

По-моему, это жестоко. По пути мы почти не встречаемся с людьми, а те, с кем пересекаемся, нас избегают. Они инстинктивно ощущают, что мы создания, к которым лучше не подходить слишком близко. Пока не познакомилась с Азом и его друзьями, я не отличалась общительностью, но теперь получаю первое представление об одиночестве, которое меня ожидает. Можно ли к такому привыкнуть? Снова покосившись на Юну, я замедляю шаг.

– У Платона есть еще дети? – На последнем слове изображаю пальцами кавычки.

– Нет. Больше нет. Он обратил только меня, – мелодично отзывается вампирша.

Мой голос тоже звучит так мягко и мило?

– Почему?

– Он сам ответит на все твои вопросы. Ты представить себе не можешь, как он радовался, когда отыскал тебя, а Сет уже находился рядом с тобой.

Когда произносит его имя, в голосе Юны столько благоговения, что я принимаю решение не озвучивать свои мысли об их короле. Очевидно, от нее можно не ждать помощи в уничтожении Сета.

Мы беспрепятственно добираемся до входа в туннель Стены Плача. Явившись сюда в последний раз, я уже не вышла из него живой. Прячу ладони в карманы куртки. Пещера – страшное и унылое место, но за воротами Харшиф меня ждут вещи куда ужаснее.

– Ты боишься, и это нормально, – говорит Юна, и мы шагаем в туннель. – Рита не пришла в восторг оттого, что я тебя превратила. Но если ты преклонишься перед их с Сетом властью, она не причинит вреда.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Помедлив, я следую за ней дальше по темному коридору, и, хотя он никак не освещается, мне все видно.

– Зачем ты вообще это сделала?

Девушка не оглядывается на меня, и ответа я не получаю. Легкой походкой она идет по проходу, а я шагаю следом. Воспоминания, словно яд, наполняют мое сознание по мере приближения к Камню Плача. Здесь мы еще могли развернуться, и тогда ничего бы не произошло. Но бессмысленно думать о событиях, которые уже не изменить. Надо сосредоточиться на цели. Это единственная причина, почему я не убегаю отсюда с криками. И мой долг перед самой собой – не сдаваться. Когда мы останавливаемся перед камнем, в голове и в груди у меня сгущается тьма. В прошлый раз на этом месте нас удерживала мощная магия. Сегодня я не улавливаю ничего подобного. И тем не менее кладу руку на кинжал на поясе.

– Нас ждет не спокойная прогулка, – в последний раз предупреждает Юна, после чего что-то шепчет, и Камень Плача становится прозрачным. При помощи скипетра Микаил восстановил его, как будто никогда и не разрушал. Однако кое-что все-таки изменилось. Во время нашего первого появления здесь еще виднелись контуры меноры[4], которую Соломон вставил в камень. Теперь они пропали. Менору забрал Микаил или она уничтожена? Чувствуя, как ко мне тянутся ужас и зло, обитающие на противоположной стороне, я вздрагиваю.

– Твои друзья в курсе, куда ты направилась? – как бы между делом интересуется Юна.

– Нет, я сбежала. Они заковали меня в цепи.

От шока она широко распахивает глаза.

– Не в темнице, – добавляю поспешно. – На вполне удобной кровати, к тому же приносили мне кровь и все необходимое.

– Все равно похоже на тюрьму. Однако побегом ты подписала себе смертный приговор. Если тебя обнаружит один из охотников, сразу убьет. Они не спрашивают, убила ты человека или нашла другой способ усмирять жажду. Тебе не хватит времени что-то объяснить. Ты – дичь, и никто тебя не спасет. Как говорится, спасение утопающих дело рук самих утопающих.

Пусть считает, как хочет, однако бессмертные оставят меня в живых, пока надеются, что я верну им регалии власти.

– Знаю. Чего ты ждешь? Я сделала выбор, а ты продолжаешь болтать. Впусти меня.

Усмехнувшись, Юна протягивает мне ладонь, и я беру ее.

– Ты ледяная, – замечает она. – Намного холоднее, чем я.

– Это ненормально? Существа из плоти и крови не могут ко мне прикасаться. Это довольно болезненно.

– Никогда раньше не слышала о подобном. Спросим у Платона, наверняка у него найдется объяснение.

Вампирша тянет меня сквозь камень, и, несмотря на проницаемость его поверхности, триллионы песчинок, из которых он состоит, царапают чувствительную кожу.

Как бы я ни старалась его подавить, но по другую сторону камня мой страх усиливается. В этом месте я умерла. В этом месте едва не потеряла Азраэля. Я ахаю, заметив висящие на скале куски цепей. Повсюду валяются опаленные ангельские перья, а разлагающиеся останки убитых демонов адски воняют. Грязь у меня под ногами как будто шевелится. Сверхвосприимчивое обоняние передает запах в сто раз сильнее, и я перестаю дышать. Затем взгляд перемещается туда, где я обнимала Гора незадолго до момента, как до меня дотронулась рука Сета. На земле лежит перо. Разодранное и потускневшее. Но я все равно его поднимаю. На нем засохла кровь. Обхватив пальцами стержень, глажу все еще шелковистый пух. Не стоило покидать Азраэля без единого слова. Этого он мне не простит, хотя, возможно, однажды поймет, почему мне пришлось уйти. Положив перо в карман, я решительно оборачиваюсь к Юне.

– К одиночеству привыкаешь, – медленно произносит она. – Становится проще, если стараешься забыть свою прежнюю жизнь.

Этого я делать не собираюсь. Не желаю ничего забывать. А перо станет светом во тьме, которая меня ожидает.