Гибель Айдахара - Есенберлин Ильяс - Страница 25

Тимур допил чай и поставил пиалу на ковер.

– Говори, – разрешил он.

– Никто не знает просторы Дешт-и-Кипчак так хорошо, как Темир-Кутлук и Кунчек-оглан. Они достойны указывать путь твоему войску. У меня же с Тохтамышем кровная вражда. Он велел убить в свое время моего отца. Я не успокоюсь, пока меч не обагрится его кровью. Поэтому мое место среди воинов. – Едиге промолчал, а когда заговорил снова, в голосе его были мольба и страсть: – Великий эмир, дай под мое начало тумен! Я должен встретиться со своим врагом в битве, лицом к лицу! Клянусь хлебом, что оправдаю доверие! – Едиге взял с дастархана и поднял над головой ломоть хлеба.

Хромой Тимур долго молчал и, казалось, взвешивал просьбу батыра. На самом деле он находился на распутье и не знал, как ему поступить. Можно было уступить Едиге, сделать то, что он просит, потому что эмир верил – ненависть его к Тохтамышу действительно велика, и батыр действительно будет сражаться с ним, не жалея жизни. Понуканием не заставишь пса броситься на волка. Многие предводители страшатся битвы и потому, конечно, будут уступать в ярости, и в смелости Едиге. Но не слишком ли рано доверять батыру? Десять тысяч всадников – большая сила. Если они попадут в руки смелого, хитрого, умеющего увлечь за собой Едиге, кто знает, станут ли они со временем так же беспрекословно выполнять волю эмира? Не получится ли так, что, расправившись с Тохтамышем, батыр откажется идти дальше и покорять Орду? Недаром ведь люди говорят, что зов крови предков в человеке сильнее всего. Кто знает, быть может, в час испытаний он, этот зов, как раз и проснется в Едиге? Нет, спешить не стоило.

Хромой Тимур заговорил медленно, словно взвешивая каждое слово на ладони:

– Не руби саблей, предназначенной для врага, камень. Быть может ты и разрубишь его, но, когда на твоем пути встанет враг, сабля твоя уже не будет годна, чтобы сразиться с ним… Ты своей храбростью подобен булатному мечу, и потому тебя было бы неразумно держать в ножнах… Я уже думал о том, чтобы сделать тебя предводителем тумена, а быть может и целого войска, но на этот раз у кылауызов-проводников особая задача. Темир-Кутлук и Кунчек-оглан поведут два войска, ты же станешь во главе третьего, которым командует Султан-Мухаммед. Это моя главная ударная сила. Не дать войску заблудиться, помочь ему вовремя прийти туда, куда потребуется, – это уже половина успеха. Кроме того я мечтаю отомстить Тохтамышу… Быть может я поставлю тебя во главе тумена, когда мы придем в земли Дешт-и-Кипчак.

Едиге понял, что Тимур не доверяет ему. Вспыхнувшие было в его душе отчаяние и злоба тотчас же погасли, и он неохотно согласился.

– Хорошо, высокочтимый тахсир. Я повинуюсь приказу.

От эмира не ускользнуло выражение лица батыра, угадал он и внутреннее его состояние, но вида не подал.

– Есть ли у вас еще какие-нибудь ко мне просьбы? – Тимур обвел собравшихся взглядом.

– Есть, – сказал Едиге.-И опять у меня…

– Говори, мирза.

– Вчера ваши нукеры увели из моего отряда джигита. Если можно, прикажите освободить его.

– Кто он, и что сделал?

– За ним нет вины. В моем отряде несут службу три брата. Они кипчаки из Джизака. И вот младшего забрали, сказав, что позавчера его весь день не было в отряде, а кто-то видел его среди тех, кто грабил дехкан, возвращающихся в свои кишлаки с ташкентского базара. Братья боятся за его судьбу…

Тело Хромого Тимура напряглось.

– А разве они не знают, что ограбление считается большим преступлением, и я отдал приказ карать смертью каждого, кто решится на это? Воин, идущий в поход, обязан строго соблюдать дисциплину и не предпринимать никаких действий без разрешения своего предводителя.

– В твоем войске все знают о строгом порядке, но дело в том, что джигит никого не грабил. Весь тот день он был рядом со мной.

– Почему же ты не сказал об этом моим нукерам?

– Я только сегодня узнал об этом… Меня не было в ставке…

Тимур поцокал языком:

– Ты опоздал со своею просьбой, Едиге. Джигита больше нет в живых. В последнее время на дорогах стало появляться много грабителей. Я повелел ловить их и казнить при народе. Вчера пятерым таким отрубили головы. Выходит, нукеры мои ошиблись и вместо виноватого казнили невиновного.

– Разве так можно, высокочтимый тахсир? – с горечью сказал Едиге.

– Можно, – лицо эмира было спокойным. – Если мы хотим отучить чернь грабить и заставить ее уважать наши приказы, что значит жизнь пяти человек по сравнению с этим? Если ты можешь вылечить тело, пораженное страшной болезнью, заплатив за это одним пальцем, то отруби его. Кто в этом случае упрекнет тебя в неразумности?

Едиге, который и сам легко предавал других смерти и привык быть жестоким, не выдержал:

– Это несправедливо, когда за вину одних будут платить жизнью другие.

Тимур в задумчивости покачал головой.

– Да, это несправедливо… Но если ты решил достичь своей цели, ничто не должно быть для тебя преградой.

– Что я скажу братьям убитого?

– Скажи, что произошла ошибка.

– Разве это может быть для них утешением?

– Еще скажи, что виновные будут обезглавлены.

В разговор вмешался Темир-Кутлук:

– Напрасно погибнут еще несколько воинов…

– Ты не прав, батыр, – глаза Хромого Тимура сузились. – Я добился своей цели. Казнь пятерых послужила хорошим уроком грабителям. Конечно, убивать еще несколько человек не хотелось бы. Особенно накануне больших битв. Но и не убить их нельзя, потому что иначе я потеряю уважение перед народом, и он усомнится в моей справедливости.

Да, эмир хорошо знал что делает. И впервые с той минуты, как он попросил у Хромого Тимура покровительства, Едиге пожалел об этом.

Снова он оставался один на один со своими заботами и мыслями, и, как в орде Тохтамыша, не на кого было опереться и не на кого было рассчитывать.

Двадцать второго января года лошади (1391) Хромой Тимур поднял свои тумены и, покинув пределы Ташкента, двинулся в Дешт-и-Кипчак. Подобно тому, как в свое время Джучи переправился через Сейхун-дарью, эмир приказал настелить мост на надутых и связанных между собою бычьих шкурах и благополучно перевел свое войско на другую сторону реки.

Не задерживаясь, тумены двинулись в сторону Отрара. Не прошло и нескольких дней, как отряд, ведомый Осман-батыром, наткнулся на отряд из войска Тохтамыша. Золотоордынцы были беспечны, не ожидали нападения, и потому Осман-батыр легко расправился с ними. Много воинов было порублено, остальные бежали в степь. Они-то и сообщили Тохтамышу о том, что в сторону Отрара идет войско Тимура.

Хан в это время осаждал Сауран, Шингирши, Куш. Города держались стойко, и ему никак не удавалось сломить сопротивление их жителей.

Узнав о приближении войска Тимура, Тохтамыш заколебался. Он хорошо знал эмира, силу его туменов. Поэтому сразу же приказал снять осаду городов и быстро уходить в просторы Итиля, где можно было пополнить войско и приготовиться к битве. А чтобы как-то выиграть время послал к Хромому Тимуру послов.

Хан знал: переговоры ни к чему не приведут, потому что он слишком долго испытывал терпение своего бывшего покровителя. Хромой Тимур никогда не отступает от задуманного, и уж если он решился выступить с двухсоттысячным войском, решающей битвы уже надолго отсрочить нельзя.

Ханских послов во главе с Султанбек-бием в ставке Тимура встретили с подобающим почетом – поставили для них белую юрту, Приготовили угощение. Однако же на второй день, когда пригласили к эмиру, тот не выказал уважения, полагающегося послам дружественного государства. Хмуро кивнул им Тимур, приглашая сесть.

Султан-бий, едва опустившись на пушистый яркий ковер, заговорил быстро, напористо:

– Мы родственники по крови. Наши предки жили в мире и дружбе, делили радость и горе, ходили в одни походы, против одного врага. Мы отдавали в жены вам наших девушек, и наши джигиты брали ваших красавиц. Не годится вытаптывать друг у друга пастбища. Ссора умаляет достоинство батыров. Хотя мой повелитель хан Тохтамыш высок по положению, но он шлет свой поклон тебе, эмир Тимур, и дарит девять прекрасных коней, быстрых словно ветер, а также сокола с золотым колокольчиком на лапе.