Сначала повзрослей (СИ) - Малиновская Маша - Страница 41

Разве может мёртвое шевелиться?

Ведущий заканчивает представление Жени обществу, и она, вслед за Златой, спускается со сцены. И вдруг поднимает глаза, и наши взгляды сталкиваются.

У меня дыхание спирает. Тесно так в груди становится от этого взгляда её расширившихся глаз. Как острой бритвой по открытой ране…

— Герман, мне кажется, или тут что-то только что произошло? — бормочет негромко Опалов, а мне хочется столкнуть его за борт. Он сейчас как фоновый шум.

— Тебе кажется, — отвечаю сквозь зубы, наблюдая, как Женя уходит к компании, в которой стояла Бахурина.

— Ну да, ну да, — повторяет своё любимое и всех жутко раздражающее. — Ты поэтому так и не женился второй раз? Эта золотоволосая русалка уже пела тебе свою русалочью песню раньше?

— Слушай, иди на хер, — отмахиваюсь и иду в сторону той тусовки. Я не могу просто так её отпустить, я должен хотя бы привет сказать.

Хотелось бы много чего сказать вообще. О том, какой она стала… О том, как замечательной была. Попросить прощение за всё. Сказать, как сильно я люблю её… Но нет, последнее будет лишним. Зачем девочке эта информация?

Она видит, что я иду. Стоит, смотрит и ждёт. Не отвернулась с презрением, не ушла — уже хорошо.

— Здравствуй, Женя, — голос едва ли не подводит, но я беру себя в руки. Не хочу, чтобы эта встреча принесла ей неприятные эмоции.

— Здравствуй, Герман, — она мягко улыбается, заставляя засмотреться на её идеальные пухлые губы. Саблей режет мысль “а ты мог бы целовать их… всю жизнь”.

Замираем друг напротив друга. Всё вокруг будто исчезает. Ничего нет. Только я и она.

Красивая. Ну какая же она красивая. Как оторвать взгляд? Как потом жить, когда этот вечер закончится?

— Как ты? — спрашиваю, игнорируя ком в горле, а сам скольжу взглядом по её руке и не обнаруживаю кольца. Странно…

— Хорошо, — кивает. — А ты?

Плохо. Но что изменится, если скажу ей это?

— Как в пустыне, — вырывается невнятное.

Она пару раз быстро моргает и сводит брови, но ничего не отвечает на мои странные слова.

— Шампанского? — рядом материализуется официант.

— Да, спасибо, — беру один бокал и сдерживаюсь едва, чтобы не опрокинуть его залпом. — Ты будешь? — спрашиваю Женю.

— Да, буду, — кивает и принимает из моих рук шампанское. — Благодарю.

Когда её нежные пальцы случайно касаются моих, словно током пробивает.

Блть, когда я успел стать таким чувствительным?

Просто с ней всё остро, на грани…

— Прогуляемся по палубе? — предлагаю, почти уверенный, что она ответит отказом, сославшись на то, что её ждут.

— Хорошо, — Женя пожимает плечами, соглашаясь, а у меня дыхание перехватывает.

Она такая лёгкая, будто воздушная. Рядом не идёт, а плывёт в своём длинном платье. Обнажённые лопатки и плечи выглядят соблазнительно. Тонкие пальцы сжимают ножку бокала, перехватывая то ниже, то выше.

— Ну тогда пойдём, — улыбаюсь, но локоть предложить не решаюсь. Кажется, будто сделаю лишнее движение, и образ её растворится, исчезнет, а мне так хочется хоть ненадолго почувствовать себя рядом с ней снова живым.

Мы идём к носу яхты, где стоит несколько столиков. Только один из них занят, а три совершенно свободны. Присаживаемся и смотрим друг на друга. Молчим.

— Ты так…

— Повзрослела? — приподнимает одну бровь, но сарказм этот такой же мягкий, как и весь её образ.

— Именно, — киваю. Больше всего на свете сейчас хочется прикоснуться к ней, к её коже, ощутить этот нежный бархат под пальцами.

— Вышла замуж?

Качает головой отрицательно, а я не знаю, как реагировать на это. Радоваться? И что мне это даст? Скорее следовало бы расстроиться, потому что вдруг это как раз свидетельствует о той пустоте, которую я мог в ней оставить.

— Детки?

Снова качает отрицательно.

— Работа, — улыбается. — Злата открыла мне удивительный мир дизайна одежды и едва ли не силой втащила в него. После смерти бабушки мне ничего не хотелось, но она сделала невозможное.

— Мне жаль, что твоя бабушка ушла, — ощущаю горечь. Она осталась совсем одна. Сирота ведь, у Женьки кроме бабушки не было никого. — Давно?

— Больше шести лет назад.

Вскоре после нашего разрыва. Бедная Женя.

— Ты очень сильная, Жень. Очень, — говорю честно ей. И за это стыд испытываю жгучий. Не за честность, а за то, что ей пришлось быть сильной. Выбора не было, потому что меня рядом не было.

— Спасибо, — она кивает, а в глаза поволока появляется. Грусть какая-то, отстранённость, и за пеленой этой я вижу ту самую Женьку, ту испуганную девчонку, что выскочила когда-то мне под колёса. Ту чистую, искреннюю девочку, которая так самозабвенно полюбила меня, и которую я оттолкнул.

Просыпаюсь я в постели один. За окном ещё не начало светать. Жарко. Дверь на балкон приоткрыта, и в свете городских огней угадывается тёмный женский силуэт.

Я выхожу и становлюсь рядом. Кладу руки на поручни, как она.

— Думал, ты уйдёшь по-английски.

Женя продолжает смотреть вдаль. Она замоталась в простыню, волосы разбросаны по спине, губы припухли от поцелуев.

Думаю, она хотела закрыть гештальт. Поставить точку в том, что когда-то её так волновало. А я… я просто хотел почувствовать себя живым. Ощутить ещё хотя бы раз волшебство прикосновений к ней.

— Ты сказал, что я повзрослела, — наконец говорит она, поворачивает голову и смотрит мне в глаза. В предрассветных сумерках её взгляд сверкает будто нереальный. А может, она снится мне? — Это ведь было твоим условием, правда?

Сердце пропускает удар, замирая в грудной клетке, а потом начинает биться. Сначала как-то с осторожностью, но по мере того, как Женя говорит, набирает обороты.

— Так что… — продолжает, пока я стою не дыша, — никуда я уходить не собираюсь. Если, конечно, снова не прогонишь…

— Женька… — притягиваю её к себе на выдохе. — Моя Женька…

Я не помню, чтобы когда-либо меня так захватывали эмоции. Что-то было похожее, когда Ксюшка родилась, но я тогда был молод, и это не совсем можно сравнить. А сейчас… Это как в канал, перекрытый на много лет и иссохший, вновь пускают воду. Резко, быстро, много, обещая ему снова жизнь, полную рыбы, сочных трав на берегах, шумных компаний на пляжах.

Это как какой-то взрыв сверхновой — сильный, невообразимый, ослепительный, которым становится началом жизни новых планет и систем.

Это как впустить свет в тёмную и пыльную комнату с веками заколоченными ставнями.

Это как… как новая жизнь. Моя. С Женькой. С моей Женькой. Наша!

И я готов на всё. Я сделаю всё, чтобы она была счастлива, чтобы никогда не пожалела о своём решении дать мне ещё один шанс. И я не упущу его, шанс этот, уж слишком многое мне пришлось понять, чтобы по-настоящему повзрослеть.

Конец