Сначала повзрослей (СИ) - Малиновская Маша - Страница 33

— Или, может, останешься? — мурлычет мне в губы, словно довольный кот, обнимает за талию и притягивает к себе на колени.

— Тебе отдыхать надо, — выдыхаю судорожно, когда его губы спускаются на мою шею, а по телу волнами идут разряды электричества.

— Я не устал, — тот же грудной воркующий голос, от которого у меня сознание плыть начинает. — Полтора суток в лёжке провалялся. Более чем достаточно.

— Ты же не просто валялся, — я прикрываю глаза и откидываю голову. Всё теряет очертания. Мысли в голове становятся тягучими, как горячая карамель, путаются и размываются. — Лечился…

— Я и сейчас собираюсь лечиться, — чувствую серию лёгких нетерпеливых укусов. — Тобой, Женя. Ты исцеляешь меня…

По телу бежит дрожь. Это наш второй раз, но волнуюсь я будто первый. Уже знакомая вибрация расползается по всему телу, концентрируя свой источник внизу живота.

Раньше я чувствовала что-то подобное, но куда слабее, когда читала любовные сцены в романах, что обрывались на самом загадочном моменте, или когда в сериале герои страстно целовались, а потом закрывались в спальне. Мне очень хотелось посмотреть, что же там происходило дальше, но даже если бы показывали, я бы, вероятно, промотала или переключила канал.

— Герман… тебе же нельзя напрягаться, — голос мой звучит странно охрипшим, пока мужские губы продолжают терзать мою ставшую ужасно чувствительной кожу.

Сейчас же Герман своими действиями будто пробуждает что-то. Что-то, что и так всегда было во мне, но словно спало. И это так волшебно, так невероятно прекрасно, что дух захватывает.

— А я планирую расслабляться, Женечка, — его голос такой же севший, какой-то вибрирующий. И я будто не слухом его воспринимаю, а всем телом. Чувствую тембр, его волны.

А ещё я понимаю, что тоже хочу так его касаться, как касался он меня в прошлый раз. Гладить его тело, целовать, проводить пальцами и языком по коже, вдыхать аромат. Хочется потрогать его… там. Но я не знаю, как решиться, и нужно ли что-то сказать сначала? Пальцы немеют, стоит только подумать об этом.

Чувствую спиной мягкую обивку дивана, когда Герман кладёт меня на спину и нависает сверху. То, как он смотрит на меня, приводит в восторг — горячо, жадно, в самую душу заглядывает. А когда губы облизывает, мне застонать хочется от нетерпения и возбуждения.

Я закрываю глаза и выгибаюсь, ухватившись за поручень дивана у себя над головой, когда рука Германа поникает мне под платье и начинает гладить там прямо через бельё и колготки.

Это слишком остро. И сладко. Невероятный коктейль. До изнеможения.

И при этом он смотрит. Наблюдает, не отрывая взгляда от моего лица. Это смущает. Но не так сильно, как я бы могла подумать.

Мне вдруг хочется поиграть немного, подразнить. Не только же ему меня… Надеюсь, у меня это не выйдет слишком неумело и неуклюже.

— Приятно… — шепчу и откидываю голову, прикусив губу. Знаю, что у него глаза блестеть сильнее начинают, когда я так делаю. Я и раньше замечала. Не специально так получалось, но я видела эту его реакцию. — Мне нравится…

— Мне нравится, что тебе нравится, Женя, — слышу мягкий грудной смех. — Мне вообще всё в тебе, моя девочка, нравится.

О-о-о!

Это “моя девочка” ласкает не меньше, чем его руки и губы. Возбуждает до боли в промежности. До нестерпимой тяжести. Я не могу сдержаться и начинаю интуитивно подаваться бёдрами к ласкающей меня ладони. Чувствую, что ужасно промокла. И бельё, и даже, кажется, колготки.

А самое странное, что сейчас во мне это не вызывает ни стыда, ни даже смущения. Это кажется естественным, нормальным.

— Знаешь, Женя, — улыбается Герман, склоняясь и целуя мою шею снова, — мне кажется, я в прошлый раз сорвал замок с ящика Пандоры. И сейчас открываю его. Вот только в нём совсем не мировое зло… И я в восторге от того, что там раскрывается. Что в тебе раскрывается. От того, какой огонь скрыт в тебе, и уже предвкушаю прибрать это к рукам, — его пальцы надавливают сильнее на очень-очень чувствительную точку, заставляя меня охнуть. — В прямом и переносном смысле к рукам…

У Германа будто терпение лопается. Он, до этого мягкий и нежный, становится нетерпеливым. Стаскивает с меня сначала платье, а потом колготки и бельё. Резко, едва ли не срывает.

Но меня не пугает такой напор, скорее и саму вгоняет в состояние нетерпеливого ожидания продолжения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Женька, ты мокрая, — наваливается сверху. — Уже готова, да? Знаю, что так нельзя с тобой, но я взорвусь сейчас. На мелкие кусочки разорвёт, понимаешь?

Не сразу доходит, что он имеет ввиду. Что-то от меня нужно? Каких-то действий ждёт? Говорит так, будто извиняется.

— Я не понимаю, — признаюсь шёпотом.

— Прости, — зажмуривается, тормозит себя, — я слишком многого требую от тебя, Женя, ты же совсем невинная девчонка ещё.

— Объясни, — заключаю в ладони его лицо и заглядываю прямо в глаза. — Я научусь.

— Конечно, научишься, — улыбается. — Просто я… так сильно тебя хочу, что слишком тороплюсь. Эгоист. Тебе ласки нужны, нежность… А у меня башню рвёт.

— Я тоже сейчас хочу торопиться, — говорю откровенно, чувствуя, что краснею. Надо же, почему именно сейчас?

У Германа в глазах вспыхивает дьявольский огонёк.

— Что ж… ваше желание, леди…

А потом… потом становится очень жарко. Он не груб совершенно, но и не осторожничает так, как в первый раз. Если только первые секунды, когда только входит в меня.

Не могу сказать, что этот момент оказывается очень приятным. Скорее наоборот. Больно. Не так, как в первый раз, но больно. К счастью, длится эта боль совсем недолго, и уже после первых мягкий толчков Германа сходит на нет, а потом и вовсе возвращается то томительное возбуждение, которое завладело моим телом от его ласк.

Мне хорошо. Очень. Эмоциональное и физическое удовольствие сливается воедино, заставляя меня воспарить на крыльях счастья. Ведь принадлежать любимому мужчине душой и телом — это и есть самое настоящее счастье.

39

Я медленно размешиваю сахар в кофе пластиковой палочкой, глядя как образуются бороздки на пенке. Пытаюсь слушать, о чём болтают девчонки, но мои мысли похожи на тягучую карамель. Сла-адкую.

— К нам в общагу та-аки-ие парни переехали! Из строительного, — трещит Аня. — Это после потопа в их общаге всех временно расселяют кого куда, пока будут ремонт делать. Но мы-то и не против.

— Покормим, напоим, обогреем, — добавляет Таня.

Девчонки хихикают довольно, а я улыбаюсь. Чувствую абсолютную незаинтересованность, потому что моё сердце и мои мысли совершенно поглощены только одним — Германом. Я словно выныриваю из них ненадолго, чтобы понять, о чём идёт речь на парах да и вообще в мире, а потом снова погружаюсь. Жду этого момента, отсекая всё неинтересное.

— Танюха даже была вчера готова одному блондинчику предложить переселиться к ней, на твоё место, Жень, — подначивает Кристинка. — Так что ты не торопись возвращаться, а то будет у вас тройничок.

— Фу, дурочка, — краснеет Таня и закрывает лицо ладонями.

Тоже смеюсь вместе с ними. Даже представить такую картину сложно. Ужас! Да и… не планирую я пока что возвращаться в общежитие.

Повстречались мы вечерами с Германом неделю, а потом он всё же забрал меня к себе.

— Не мальчишка я уже, Женька, под общагой в деревьях прятаться, — сказал два дня назад. — Ты уже жила у меня, давай обратно.

И я, признаться, не сильно колебалась. В тот же день взяла необходимое и осталась ночевать у Германа. Все вещи перевозить не стала, чтобы не пояснять лишнего комендантше. И вот теперь всё думаю, как рассказать бабушке. Уверена, она поймёт меня, и Германа примет тепло. Только надо смелости набраться и съездить в Синички. По телефону я такое говорить не хочу.

Герман сказал на этих же выходных и съездим.

Наверное, я снова слишком сильно отвлекаюсь на собственные мысли, потому что в прямом смысле не доношу до рта кусочек пирожного. Он падает прямо на джинсы.