Попытка к бегству - Есаулов Максим - Страница 4

— А зачем вам? Там же «глухарь»?

— Вот и хочу поработать.

— А разве по «глухарям» работают?

В голосе юноши читалась плохо скрываемая подозрительность. Какие цели преследует опер? Ну не собирается же он действительно работать по стопроцентному «мертвяку»? А опера — они такие! Через одного преступники!

— Сынок! Ты из милиции?

Старушка опиралась на черную эбонитовую трость и внимательно заглядывала ему в лицо. Несмотря на духоту, на ней было серое пальто и осенние ботинки. Он подумал, что старики чувствуют приближение холода. Холода смерти.

— Угадала, бабушка.

Она фыркнула.

— И гадать тут нечего! Я все видела.

Ледогоров убрал листки с обходом в карман и встал. На Некрасова прогрохотал трамвай.

— Что именно, бабуля?

Она оглянулась по сторонам и поманила его ближе. Он наклонился. В нос ударил запах больницы. По двору с дикими воплями пронеслись несколько мальчишек.

— Я сплю мало. Шторы у них никогда не закрывают. Как ни выгляну — они, все пьют и пьют.

Ледогоров выпрямился и вздохнул.

— Кто пьет?

Она посмотрела на него, как на слабоумного.

— Петровы, конечно! Совесть уже всю пропили! Сын их, вор и бандит…

— Спасибо, бабушка. Я все понял. Примем меры.

Ледогоров повернулся и зашагал прочь. Вслед неслись проклятия в адрес семейства Петровых.

Подвальная дверь оказалась изнутри привязанной толстой веревкой, что свидетельствовало о присутствии жильцов. Он сильно постучал в обитую жестью филенку.

— Хозяин, открывай! Тебе привет от участкового Коровина!

Внутри кто-то осторожно задвигался. Шелест шагов приблизился к двери. В приоткрывшейся щели Ледогоров увидел внимательно изучающий его темный глаз.

— Удостоверение предъявите, пожалуйста.

Ледогоров хмыкнул и достал «корку».

— Неприкосновенность жилища — это святое.

Он подумал, что еще полгода назад — просто бы вышиб дверь ногой. Хозяин или не уловил иронии, или сделал вид, что не заметил. Он секунду изучал удостоверение, затем завозился у дверей, отвязывая веревку.

Внутри было прохладно и на удивление чисто. Подвал был сухим, без труб, с земляным, выметенным полом. У стены стояла раскладушка, покрытая солдатским одеялом. На стареньком столе сложена мытая посуда. В дальнем углу электрическая плитка, от которой тянутся к потолку провода. «Мурлыкающий» приемник висит на вбитом в стенку гвозде.

— Садитесь, пожалуйста.

Хозяин указал на потертый стул с ножками из алюминиевых трубок, а сам опустился на раскладушку. Он был подстать своему жилищу — не похож на других бомжей. Выбритый, причесанный, в штопанной, но чистой фланелевой рубашке и серых брюках.

— Я из уголовного розыска, — Ледогоров достал сигареты, — мне Коровин Валентин посоветовал с вами поговорить.

Он почему-то не смог сказать этому «бомжу» «ты».

— Пожалуйста, — кивнул хозяин, — только смогу ли я вам помочь. Темно уже было, да и из подвала плохо видно.

Ледогоров закурил.

— Вас как зовут?

— Петр Николаевич. Можно Петр.

— Меня Саша. — Ледогоров затянулся и невольно поискал глазами, куда стряхнуть пепел. Мусорить в этом подвале не хотелось. — Давайте все сначала.

— Баночка для окурков у стены. — Махнул рукой хозяин. — Ну, если с начала, то с начала.

Он поднялся и подошел к окошку, начинающемуся на уровне его глаз. Ледогоров подумал, что иные офицеры позавидовали бы выправке этого странного «бомжа».

— Я уже спать лег, даже задремал, когда они подъехали. Такая жизнь, — он обвел подвал рукой, — вообще учит спать чутко. А тут — рев двигателя, скрип тормозов и все это — прямо над головой. Они курили и ругались. Я чувствовал запах сигарет. Говорили по-грузински. Один молодой, другой постарше. Молодой «наезжал» на второго. Тот нервничал и огрызался.

Петр Николаевич отошел от окошка.

— Я решил пойти…

— А почему именно по-грузински? Вы понимаете этот язык?

Хозяин усмехнулся.

— Ну, сказать, что понимаю — не могу. Но отличить от другого — вполне. Я когда-то служил в Поти. Так вот, я решил пойти к другому окошку. — Он кивнул в глубину подвала. — Там дом делает поворот и оно было как раз напротив машины. Я хотел посмотреть, кто это и не опасны ли они для меня. Мало ли что.

Он помолчал секунду.

— На полпути я услышал выстрелы. Сначала револьверные, потом из ТТ. Я …

— Стоп! Стоп! Стоп! — Ледогоров помахал рукой. — Вы еще и выстрелы различаете?

Петр Николаевич улыбнулся. Грустно. Одним уголком рта.

— Я когда-то был военным инструктором по стрелковому оружию. В Сирии, потом в Ливии. Майором, как и вы.

Он налил себе воды из пластмассовой бутылки.

— В общем, я ручаюсь: ТТ и револьвер большого калибра. Я домчался до окошка и увидел, как с крыши «мерседеса» спрыгнул парень и побежал в сторону арки. Левой рукой он придерживал правую за кисть.

Ледогоров встал и тоже подошел к окошку. На уровне его глаз пушистый серый котенок гонял по горячему асфальту пачку из-под «Винстона».

— В руках у него было что-нибудь?

Петр Николаевич пожал плечами.

— Самое темное время. Трудно разглядеть. Только силуэты и видно.

— Про руку-то увидели.

— Это когда он в полосу света от окон вбежал.

Котенок остановился и уставился на Ледогорова умными зелеными глазенками.

— А дальше?

— Дальше? Дальше из-за руля вывалился толстый мужчина и швырнул что-то в мусор. Я слышал, как ударило в железный край бака. После он начал стучать в окна и кричать…

— «Позвоны в скорую! Мылицыю нэ надо!» Это я знаю. — Ледогоров отвернулся от окна. — Узнать не сможете?

— Кого? Убежавшего? Нет, я же говорю…

— Понял. Спасибо. — Ледогоров замешкался на секунду у входа.

— Кстати, — Петр Николаевич коснулся его плеча. — Я утром посмотрел на «мерседес», так я его раньше видел. Больно номер приметный — 222.

— Где? Здесь во дворе появлялся?

— Нет. Я подрабатываю на «Московской-Товарной» и видел, как он заезжал на территорию. Несколько раз.

Ледогоров протянул Петру Николаевичу руку. Ладонь у того оказалась крепкой и широкой.

— Спасибо еще раз. Вы очень помогли. А можно личный вопрос?

— Водка, Снова печально улыбнулся Петр Николаевич. — Только водка. Когда человек опускается, в этом всегда виноват только он сам. Подняться вновь — почти не возможно. Я поздно это понял. Я угадал ваш вопрос?

На дворе поднялся ветер. Горячий и пыльный, он нес по земле обрывки газет и обломки веток. Прохожие отворачивались, защищая ладонями глаза. Небо приняло ядовито-синий оттенок. Котенок куда-то спрятался. Ледогоров оглянулся на подвальные окна и двинулся к ближайшей из парадных.

В зале «Василисы» вентилятор безнадежно «лопатил» плотные слои спертого воздуха. В углу трое молодых парней цедили пиво. Югов ворошил ложкой дымящийся харчо.

— Привет! — Ледогоров помахал Ксении. — Сделай сосиски с картошкой. И кофе, конечно.

Он рухнул за столик напротив Югова. Лицо того раскраснелось от валящего из тарелки пара.

— Как ты можешь есть это в такую жару?

— С аппетитом.

— Описал эпицентр взрыва?

— Как положено.

Ксения принесла кофе и сосиски, обильно политые кетчупом. Югов доел харчо и вытер салфеткой вспотевший лоб.

— Ты-то откуда? Его превосходительство тобой интересовался.

Ледогоров фыркнул.

— А он не помнит, что сам повесил на меня стрельбу на Некрасова! Я повторный обход делал.

Югов закурил.

— По-моему, он просто ищет повод к тебе прицепиться.

— Ну и черт с ним! — Ледогоров отломил кусочек упругой сосиски. — У нас с ним давняя любовь.

Югов пожал плечами.

— Смотри, аккуратней — подставит.

— Да и хрен с ним! Наконец уйду и буду жить нормально.

Кофе почти остыл и казался противно-теплым. Югов покачал головой каким-то своим мыслям и почесал жесткую пшеничную бороду.

— Это звучит лучше, чем есть на самом деле. Чего тогда сам не уходишь?